HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Олег Герт

Путевые заметки журналиста с опытом работы

Обсудить

Рассказ

На чтение краткой версии потребуется 27 минут, полной – 35 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Купить в журнале за сентябрь 2015 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за сентябрь 2015 года

 

Опубликовано редактором: Андрей Ларин, 9.09.2015
Иллюстрация. Название: «Купе... коньяк... два чая...». Автор: B_Barkow. Источник: http://www.photosight.ru/photos/5655508/

 

 

 

8Опять берёт Его диавол на весьма высокую гору
и показывает Ему все царства мира и славу их,

9
и говорит Ему:
всё это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне.

10
Тогда Иисус говорит ему:
отойди от Меня, сатана, ибо написано:

Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи.

11
Тогда оставляет Его диавол,
и се, Ангелы приступили и служили Ему.
 

(Мф. 4:11)

 

 

Разговор с попутчиком в железнодорожном вагоне – любимейшая мизансцена в мировой литературе, и добавить что-либо новое в описание декораций, в которых такой разговор проходит, сложно. Вагон, как правило, плавно раскачивается, за окном проплывает пейзаж. Если сюжет разворачивается днём, пейзаж представляет собой недостроенную панораму, залитую ненатурально ярким солнцем, с унылыми низкими облаками на горизонте и голубым маревом в зените. Бывает также пейзаж чёрно-синий, с врезающимися в потемневшее небо силуэтами семафоров и одиноких деревьев на горизонте, если дело происходит ночью. Пейзаж чаще всего летний; странно, но длинный задушевный разговор в зимней поездке описывается редко; хотя что может быть естественней нескончаемой беседы в натопленном вагоне, мчащемся сквозь такую же нескончаемую снежную целину…

Поскольку день или вечер летний, окно приоткрыто, и в него врывается горячий ветер степи или прохладный лесной воздух. На столе между попутчиками непременно присутствуют чайные стаканы, в оловянных либо мельхиоровых подстаканниках, в которых изредка вздрагивают ложки.

Путешествие в поезде оказывает гипнотическое воздействие. Монотонное раскачивание вагона, удивительная многослойность поездных звуков… Музыка поездного путешествия представляет собой сложный бутерброд из однообразного шума за окном, ритмичного стука колёс, вжикания купейных дверей, покашливания в соседнем купе, смеха в третьем, храпа в четвёртом. Что именно из этого повергает в фирменный поездной транс, сказать сложно; скорее, дело в совокупности всех этих факторов. Путешествуя в поезде, люди начинают слышать время; путешествуя в поезде, люди начинают слышать биение сердца; стук вагонных колёс в равной степени напоминает и то, и другое; и спрятаться от этого звука путешественнику совершенно невозможно. И текут, текут поездные разговоры, продолжаясь за полночь, разговоры ни о чём и обо всём сразу, разговоры трезвые и разговоры пьяные, разговоры между незнакомыми совершенно и знакомыми едва. Много, много поездных разговоров…

А спутник, попутчик на этот раз худ и седоват, с глубоко посаженными потемневшими глазами, одетый чисто и опрятно, но недорого, и стакан перед ним – с чаем, почти полный, с непременной ложкой, которая скоро, скоро уже начнёт своё ритмичное позвякивание о край стакана. Ну а второй собеседник – ваш покорный слуга.

И пейзаж за окном в этот раз степной и ночной, воздух в окно врывается летний, горячий и вязкий, и свет в купе притушен, и стук колёс слышен сейчас отчётливо, потому что пауза продолжается в разговоре уже несколько минут…

 

– Я вас, похоже, утомил. Простите, вы, возможно, спать хотите?

– Нет, ничуть не утомили… Вы интересный собеседник, – сказал он дружелюбно, глядя прямо мне в глаза, – мы разговариваем менее часа, а поговорили уже о стольких вещах… Не знаю, правда, что лучше: непринуждённо перескакивать в разговоре с предмета на предмет или уметь глубоко сосредотачиваться на чём-то одном. Знаете, в юности я как-то услышал метафору «каботажное плавание» применительно к мышлению и рассуждениям. Каботажное плавание – плавание около берегов, на небольших глубинах. Люди, которые обладают такого рода умом, неглубоким, поверхностным, как правило, страшатся покидать прибрежную зону… Впрочем, когда я познакомился со своей будущей женой, я быстро убедился – в разговоре с женщинами это единственно возможный вариант поддержания разговора.

Он улыбнулся.

– Будучи молод и не слишком искушён в общении с противоположным полом, я, знаете ли, поначалу увлекался… книжное воспитание, университетское образование… Но заметил, что мои длинные умные монологи быстро вгоняют прекрасную даму в скуку. Что ж, научиться говорить коротко и бессмысленно, обращая внимание не на содержание слов, а на тембр собственного голоса – это было тоже забавно. В сущности, как же похожи и даже одинаковы мы становимся, как предсказуемы, когда добиваемся женской благосклонности. Предсказуемы даже для себя – чего уж говорить о них… Да, так вот эту-то науку говорить ни о чём низким приятным баритоном я и начал постигать, – наряду с умением совершать бессмысленные с разумной точки зрения поступки, быть сопровождающим, рыцарем, слугою; чёрт те чем, в общем…

– Сарказм в ваших словах и подтрунивание над собой означает, как я полагаю, что ваш брак оказался не слишком успешным? – спросил я. – Недолгим? Вы расстались?

– Да, мы расстались, – подтвердил он очень спокойно. – Прошло уже девять лет, но поначалу, признаюсь, мне было крайне тяжело… Видите ли, мне никогда не хватало ироничного, лёгкого отношения к этой жизни: к сожалению для меня самого, очень многое, если не всё, я делал и делаю слишком всерьёз… Так вот, я всерьёз полюбил и очень всерьёз женился. Брак, семья, дети, супружеская верность – всё это были для меня очень серьёзные категории, почти сакральные, в отличие, как я полагаю, от многих моих и ваших современников, – он снова улыбнулся. – И когда всё рухнуло… что ж, это было нелегко для меня, скажу вам прямо… Я читал и слышал от других, что на переживание разрыва требуется от полугода до двух лет. Не знаю, видимо, это не мой случай: я помню, что три или четыре года я не мог прийти в себя, не мог работать, преподавать, часто думать не мог ни о чём другом, кроме как о ней и о том, что произошло… Я видел и чувствовал, как разрываются дети, как они переживают – да, у нас уже было двое детей, было и есть, слава богу, здравствуют, сейчас Кирюше уже двенадцать, а Елене четырнадцать… Хотя, скажу банальность, но именно время – великий лекарь; по прошествии лет всё так или иначе выгладит и воспринимается по-другому…

– Судя по вашим словам, инициатором разрыва была супруга? Что же произошло? Простите за бестактность, если я её совершаю, но мне показалось…

– Нет, это было моё решение, – произнёс он опять-таки очень спокойно и без промедления. – Знаете, мне не хочется говорить о причинах – я никогда о них не говорю. Нет, я не полюбил другую женщину. Нет, я не ушёл из семьи. Скажу вам больше, годы после разрыва я продолжал любить свою жену и думал только о ней. Но есть вещи, через которые я не могу переступить. Это, опять-таки, говорит не в мою пользу, я понимаю; возможно, следует иметь более современные и либеральные взгляды на брак… Мне было сложно отвечать на подобные вопросы первое время. Друзья, близкие знакомые интересовались, спрашивали с участием: что произошло? Видимо, со стороны мы выглядели довольно гармоничной парой и крепкой семьёй… И знаете, я отделывался простой формулировкой, сначала она была очень искренней, идущей от сердца, а потом я увидел, что и разуму-то добавить к ней нечего, в общем. А отвечал я так: я не хочу говорить о причинах, поскольку я мужчина и отец, а речь идёт о человеке, который был мне дорог… Понимаете, самым серьёзным откровением для меня стал не факт того, что случилось. Самое удивительное – а мне было уже за сорок, казалось бы, удивляться уже не следует – насколько может измениться женщина, которая ещё вчера, буквально вчера выглядела или казалась любящей, искренней, верной и понимающей… Ну, а потом я и пришёл к выводу, к которому должен был прийти давным-давно, если бы не был так влюблён: мы не видим человека, в которого влюбляемся, мы видим его выдуманный нами же образ; человек не меняется – умирают наши иллюзии по его поводу…

– Дети, я полагаю, живут с матерью?

– Да, – кивнул он, глядя в окно и поглаживая длинными пальцами выгнутую ручку чайного подстаканника. – Мы изредка видимся, хотя не так часто, как хотелось бы мне… и им тоже, я думаю…

Я покачал головой.

– И вы, само собой, ни в чём не обвиняете её, а вините только себя? Ведь именно вы проявили жизненную близорукость: увидели и полюбили не реального человека, а выдуманный вами образ, так? Именно вы, будучи, по-видимому, старше и умнее, не смогли обеспечить мир и понимание в семье, не правда ли? Вы и только вы отвечаете за неудавшуюся семейную жизнь? Браво! Если бы вы знали, сколько в своей журналистской карьере я слышал или читал о подобных историях! Мне всегда становилось непонятным, почему это умные, взрослые, успешные во многих областях мужчины оказываются так беспомощны во взаимоотношениях с женщинами… А потом, когда следует разрыв, – а следует он, как правило, именно из-за женщины, – именно эти выплачивают своим бывшим жёнам содержание, остаются без общения с детьми, страдают и переживают… И вы видите в этом свою и только свою вину?! Простите, если моё предположение заденет вас: но из того, что говорите, или, вернее, не говорите о причине вашего разрыва, из того, как вы об этом не говорите, следует только одно – жена изменила вам, возможно даже, изменяла неоднократно, и именно это побудило вас к разрыву… Но даже и здесь, вместо того чтобы назвать вещи своими именами, назвать блудницу блудницей и просто вышвырнуть её за дверь… вместо этого вы и подобные вам – ещё раз простите за резкость – делают всё, чтобы дать сохранить этой блуднице лицо, защитить, так сказать, её честь, которой давно уже не существует, да ещё и обеспечить её содержанием… Неужели вы не видите очевидной несправедливости такого положения? Несправедливости жизни и самой ситуации, в которой вы оказались?

Моё выступление, по-видимому, получилось весьма горячим. Он задумался.

– Что же, вы во многом угадали практические факты моей истории, – сказал он после небольшой паузы. – Ваша оценка и интерпретация этих фактов для меня тоже понятна и, поверьте, приходила мне на ум. Первое время я буквально ощущал себя героем «Крейцеровой сонаты» – что ещё раз подтверждает величие литературных гениев, их умение находить типичное и универсальное в том, что каждому из нас по отдельности кажется исключительным… Поверьте, я могу быть жёстким. – Он вскинул на меня глаза, и я увидел, что взгляд его изменился; голубые глаза его стали необыкновенно холодными и полупрозрачными, как ледяное мартовское небо. – И я отдаю себе отчёт в том, что с определённой точки зрения всё, что вы говорите, – абсолютная правда. Наше общество приравняло женский блуд, измену жены и матери, к незначительному недоразумению, и даже склонно обвинить в этом недоразумении не женщину, а мужа, чьё невнимание к ней и привело к этому состоянию… Но, поверьте – и за это говорит весь мой жизненный опыт, – судить себя, а не других следует уже потому, что только себя вы и можете изменить. Всё, что бы ни случилось с вами – часть вашей жизни, вашей биографии, вашего характера, и если происшедшее плохо и печально, самое разумное, что можно сделать – изменить то, что к этому привело, внутри вас…

Он замолчал и побарабанил пальцами по столу.

– Впрочем, я бы не хотел вновь ворошить эту историю, – сказал он, снова вскидывая на меня глаза; взгляд его, ещё минуту назад удививший своей холодностью и сосредоточенностью, снова стал мягким и чуть ироничным. – Я не сумел забыть о ней, но сумел сделать надлежащие, как мне представляется, выводы – а этого уже довольно, и уже за это следует поблагодарить жизнь…

Мы некоторое время молчали.

– Сейчас я преподаю, – задумчиво сказал он. – До сих пор считаю слова «интересный собеседник» одним из самых сильных комплиментов; среди студентов моих попадаются люди, которым можно это сказать, и даже попадались те, кто принимал это как комплимент. – Он чуть улыбнулся. – Но вообще я страшный брюзга: уровень развития нынешнего студенчества – как интеллектуальный, так и духовный – мне представляется если не катастрофой, то серьёзной проблемой… И если ходят анекдоты про вечно недовольных современной молодёжью профессоров, то это обо мне…

– Ах, так вы профессор?

– Да, историк. А вы что заканчивали?

– Боюсь вас разочаровать, – улыбнулся и я, – но я из недоучек. Поступал неоднократно, но дальше третьего курса нигде не доучился. У меня, знаете ли, в своё время возникли серьёзные проблемы с отцом…

– Здоровье? – спросил он участливо.

– Нет, я имею в виду проблемы взаимоотношений. У нас случился разрыв, и настолько серьёзный, что… Ну, словом, я пошёл путём, который отцу представлялся совершенно немыслимым. Он очень строгих принципов, и мой жизненный выбор счёл натуральным предательством его убеждений, интересов, взглядов. Он и по сей день так считает. И я, что называется, отправился бродить по свету. Сейчас я много путешествую… Не могу назвать себя историком, хотя история меня крайне интересует. Археология, астрономия, эзотерика, география, – всего, знаете, понемногу…

– Как педагог и учёный не могу похвалить вашу всеядность, – заметил он. – Но как бывший студент, сохранивший некий авантюризм и к старости, – скорее её приветствую. Я в молодости, будучи от природы последователен, старался сосредоточиться всегда на одном: одной области знаний, одной работе, одной службе. А сейчас… Глядя на ритм и темп современной жизни, думаю, что преуспевать в ней будут как раз эклектики. Слишком мало времени, чтобы углубляться в вещи, и слишком много этих вещей, чтобы всерьёз остановиться на одной…

– Преуспевать? Вы говорите об успехе? Но это ведь внешняя оценка того, что мы делаем, правда? Мне всегда представлялось, что люди в возрасте – не хочу вас обидеть, но вы ведь человек в возрасте, не так ли? – начинают больше внимания уделять не внешней стороне собственной деятельности, и не её успешности, а внутреннему её содержанию… тому смыслу, который они сами вкладывают в эту деятельность. Что вы об этом думаете?

Он помолчал.

– Знаете, я не думаю, что это вопрос возраста, – произнёс он задумчиво, – скорее, характера и темперамента. Ваш вопрос заставил меня задуматься: а когда в своей жизни я сам всерьёз задумывался об успехе? Ну, вот в том смысле, чтобы его достичь? Есть я и есть то дело, которым я занят, и есть некий успех, показатели успешности, которые находятся где-то вовне меня, впереди меня на временной линии, и куда я должен попасть… И вот я ставлю себе цель, определяю план и стратегию и двигаюсь к этому успеху? Нет, скорее само дело, которым я был занят, и являлось уже целью. Похоже, я считал себя успешным, просто занимаясь чем-либо: преподаванием, литературой…

– Вы пишете?

Он помедлил с ответом; ритм разговора разорвался, разлетелись в стороны ритмичные секунды, и грохот встречного состава ударил в полуоткрытое окно. Мой собеседник заметно вздрогнул, как это обычно и бывает в таких случаях, и, кажется, потерял нить разговора. Встречный поезд пронёсся, оставив за стеклом звенящую тишину, а он так и сидел в профиль ко мне, вполоборота к окну, чуть нахмурив брови и поджав губы. Я искоса посмотрел на стекло и увидел в нём тусклое отражение его лица; казалось, он был мыслями где-то далеко. Я чуть кашлянул.

– Пишете? – переспросил я. – Прозу? На исторические темы? Ничего, что я любопытствую?

– Простите, – сказал он, словно бы вынырнув из забытья и чуть виновато улыбаясь. – Попрошу ещё чаю.

Он поднялся, неуклюже и немного боком вышел из купе, лязгнув замком двери. Спустя минуту он возвратился, неторопливо сел на своё место, не глядя на меня. Я понимал, что последним своим вопросом задел нечто внутри него, некое воспоминание, ему неприятное, поэтому не спешил продолжать.

Мы некоторое время помолчали, глядя в окно. Удивительная привычка смотреть в ночное окно в освещённом помещении существует только в поездах; главное и первое, что видишь в таком окне – безусловно, собственное отражение и отражение предметов за своей спиной, тусклое, цветное и неясное; но сквозь него проступают временами призрачные силуэты придорожных окрестностей, свечение тёмного неба, скелеты деревьев. В этом напряжённом и притягательном процессе вглядывания за ночное стекло есть что-то от наблюдения фотографа за процессом проявки фотокарточки в ванночке с проявителем. Только на карточке изображение, постепенно вырисовываясь, становится всё более чётким и остаётся, проявляется, а поездной пейзаж невозможно окончательно ухватить и зафиксировать взглядом. Вот сейчас, думает путешественник, небольшое усилие, и увидишь небо, степь, деревья и звёзды, и пространство, и путь, через который несёт меня поезд, – но взгляд неумолимо упирается в убогий тесный пенал с четырьмя спальными местами попарно друг над другом, освещённый тусклой электрической лампочкой, и напряжённое от усилия собственное лицо посредине. Окончательную победу всегда одерживает не мир, который сквозь стекло пытается разглядеть путешественник, а зеркальное отражение собственного носа в стекле.

Я отвёл глаза от окна.

– Давно вы пишете?

– Как вам сказать, – отвечал он с некоторой неохотой. – Первые опыты – в юношестве... ну, да это у всех так: порывы в стихах, потуги в прозе… Любовь и смерть, страсть и слёзы, Бог и дьявол, и тому подобный безумный набор банальностей. В университете, будучи студентом, стал писать очень помногу. Знаете, я готовился на журналиста – но не пошёл, выбрал исторический… Мне понятно было, что словесность – это моё, что с буквами у меня получается лучше, чем с людьми, а журналист всё же – профессия, прежде всего, публичная. К тому же опыт наблюдения людей этой профессии…

– Журналистов?

– Да, опыт наблюдения за журналистами показывал – и с годами я в этом только укрепился, – что степень необходимого для них цинизма значительно превышает ту, что моя душа может себе позволить. Я, знаете ли, комнатный цветок. – Он смущённо улыбнулся. – И ещё одно соображение у меня присутствовало. Мне представляется, что журналист – человек вопроса. Он постоянно задаёт эти вопросы, ставит их на письме и в интервью – хорошо ещё, если глубокие и правильные… Но ведь это исключение, а не правило, а большей частью вопросы эти бездарные и пустые, и суть ответа журналиста не интересует, ему важно задать вопрос – только вопрос, вопрос любого свойства, и он состоялся как журналист. Вот я и подумал: стоит ли превращать свою жизнь в череду вопросов, тем более, вопросов крайне сомнительного качества, вместо того чтобы искать ответы? И пошел на исторический – искать ответы…

– Понимаю, – сказал я. – Теоретически. А вот практически тут как раз мы с вами разошлись. Я если и могу себя определить профессионально на данный момент, то именно как журналиста. Причём олицетворяю именно тот тип, который вам наиболее неприятен, как я понял: журналист-интервьюер, журналист-провокатор.

Он улыбнулся.

– Что же до вашего вопроса: я писал, и много, – продолжал он. – Пишу по сей день; но, как мне представляется, пишу в стол. Знаете, я не предлагал свои вещи к публикации. По-видимому, я совершенно лишён литературного честолюбия, но это так. Мне представляется, что творчество, способность к нему – это не средство обретения известности и славы, не средство прокормиться… Это дар, который мы просто обязаны реализовать: написать, сочинить, придумать, изобрести… Возможно, ближе к окончанию своей жизни я и начну пытаться опубликовать что-то из написанного, пытаться поделиться этим; многие говорят, и справедливо, что именно страх смерти побуждает нас реализоваться в текстах, в книгах, оставить после себя строчки, страницы… Возможно: пока же я делюсь собою, своими мыслями только с бумагой; похоже, этого мне и довольно…

– Вы и впрямь нечестолюбивы, – заметил я. – А на мой вкус, отсутствие честолюбия в человеке творческом недопустимо – как, впрочем, и в любом другом. Подумайте: может, именно ваших слов и ждут? Может, именно ваши тексты призваны сделать кого-то лучше, чище, мудрее? А может, вами движет не отсутствие честолюбия, а боязнь быть непризнанным? Отвергнутым? Потерпеть неудачу у издателя? У читателей? Быть может, вы не верите в себя?

Я говорил возбуждённо, быть может, чуть более горячо, чем следовало. Он слушал, не перебивая.

– Неужели вы не видите несправедливости? – продолжал я. – Неужели вас не смущает, не ранит то обстоятельство, что публикуются бездарности, что книжные лавки и магазины завалены макулатурой? Люди, которые не имеют ни таланта, ни малейших способностей, но имеют наглость – да, не побоюсь этого слова – и величайшее самомнение, чтобы просто начать писать… любую ерунду, любой набор букв, лишь бы присутствовали существительные и глаголы: «Он пошёл», «она сказала», «он засмеялся», «они умерли»… И вот на фоне этой всепоглощающей бездарности – люди глубокого ума, тонкой души, подобные вам, остаются неуслышанными, незамеченными, не публикуются, не разделяют с нами свой мир… неужели вас это не ранит? Не злит? Проклятье, даже я испытываю досаду, хотя ситуация не относится ко мне прямо… Как же, должно быть, досадно и обидно вам!

Я замолчал, перевёл дух и глотнул из стакана остывшего чаю. Спутник мой молчал, глядя чуть в сторону; выражение его лица оставалось неопределённо. Наконец он глянул на меня, и я увидел, как к уголкам его глаз сбежались морщинистые лучики, а сами глаза заиграли весёлыми и чуть насмешливыми искорками.

– Знаете, – сказал он. – Я представил сейчас вашу тираду в собственном исполнении… Нет, когда это звучит от постороннего человека, это можно выслушать и даже в некотором роде начать сопереживать. Но поверьте, я и представить себе не могу подобного от себя… Видите ли, я безумно далёк от мысли переживать о себе как о несостоявшемся литературном гении. С меня довольно самого процесса творчества. Это может показаться вам кокетством, вы можете подумать, что я кривлю душою, рисуюсь – нет, поверьте. Во-первых, я действительно люблю сочинять и наслаждаюсь процессом. Знаете, мне представляется, что слова и буквы – очень могущественный инструмент, по какому-то недоразумению попавший в людское пользование. Сказано же: «И слово было у Бога»… Ну вот, а мы получили его в своё распоряжение и легкомысленно посчитали, что можем так же, как Создатель, при его посредстве создавать и разрушать миры… Никому из живущих это ещё не удалось, но магия в самом процессе есть, и эту магию я и стараюсь – нет, не постичь, но хотя бы прикоснуться к ней. Но если бы я просто писал в стол для собственного удовольствия, в этом не было бы вообще ничего… Уверен, так делают тысячи, если не десятки тысяч… Нет, поверьте, я очень хочу быть прочитанным. И понимаю, что для этого надо быть опубликованным. Но, и это, во-вторых: у меня уже есть как минимум один читатель. И я уверен, что он читает всё, что я пишу, а многое даже, возможно, и одобряет…

– Снова метафизика, – заметил я. – Вы о Боге, полагаю? Утешение непризнанного литератора: «Меня читает Бог?». Простите, но этак мы уйдём от действительности крайне далеко…

– Да, но вы не дослушали, – продолжал он. – Этот читатель – он также, как вы догадываетесь, и самый могущественный издатель и распространитель. И у меня нет сомнений, что если то, что я делаю, представляет хоть какую-нибудь ценность – это будет опубликовано, прочитано рано или поздно. А цели прославиться литературным трудом, равно как и заработать им, у меня, как вы опять-таки, вероятно, догадываетесь, нет… Так что и получается, я кругом в выигрыше.

Он уже почти открыто улыбался. Я смотрел на него с недоверием.

– Пусть так, – произнёс я наконец. – По-видимому, судьба Кафки представляется вам вполне приемлемым вариантом. Что ж, прославиться после смерти – тоже в меру честолюбивый вариант, и это я принимаю. Правда, вопрос ещё, найдётся ли для вас свой Макс Брод…

– Да нет же, – рассмеялся он. – Мои честолюбивые планы не выходят за пределы собственной жизни, и идея посмертного признания не греет меня совершенно. Я просто пытаюсь принести пользу своим литературным трудом; а степень полезности пусть определяют без меня. Кафка, кстати, тоже неудачный пример: у меня нет никаких рекомендаций к душеприказчикам по уничтожению моего литературного архива. Нет, не хочу себя редактировать… Если публиковать, пусть публикуют всё; не прочтя дури и бессмыслицы, не увидишь и разумного зерна…

Он начинал меня злить.

– Вы опять смеётесь, – сказал я. – Ладно, не хотите серьёзно – как хотите. Честное слово, странно видеть творческого человека, настолько бестрепетно относящегося к результатам своего труда. По-моему, это начинает походить на юродство. Вы или лицемерите и пытаетесь произвести на меня благоприятное впечатление – хотя зачем вам это, благоприятное впечатление на случайного поездного попутчика много моложе вас? – или совсем уж непритязательно относитесь к жизни. Вы не испытываете, по вашим словам, ненависти и презрения к женщине, предавшей вас и разлучившей вас с детьми. Вы пишете в стол и не испытываете ни досады, ни уныния по поводу того, что вас не печатают. Вы не испытываете жалости к себе? Вас не гложет честолюбие? Вы святой? Простите за прямоту… Можете считать, что это профессиональная провокация журналиста, но ответьте мне: вы и вправду не считаете, что жизнь к вам несправедлива? И в вас действительно нет презрения к этой жизни? Вы человек в возрасте; а я редко встречал людей в возрасте, за исключением полных кретинов, которые не разочаровались бы в жизни к пятидесяти годам… Вы исключение?

Он молчал и смотрел, по своему обыкновению, чуть вниз и в сторону; по его лицу сложно было прочесть что-либо.

– Хорошо, допустим, вы не относите себя к ортодоксальным христианам, – продолжал я. – В самом начале нашего разговора, если вы помните, мы затронули эту тему. Вы ещё сказали, что, при наличии множества не слишком отличающихся друг от друга религий считать одну из них единственно верной, а все другие ложными, психически здоровый человек не может. Прекрасная мысль, позвольте с ней вновь согласиться. Но и будучи человеком с университетским образованием, будучи человеком научного склада ума, вы ведь не можете не иметь собственной концепции Бога? И наверняка её имеете? Все мы прекрасно понимаем, что старина Гёте был прав, и сущее не делится на разум без остатка – так что же в этом остатке для вас? И разве Бог в вашей картине мира – справедлив? Может ли быть справедливым и любящим божество, которое распространяет вокруг себя запах горелого мяса? Бесконечные войны, эпидемии массовые убийства, трагедии мирового масштаба и, что ещё страшнее, трагедии отдельного человека: болезни, нищета, невозможность реализоваться, предательство, крушение надежд и планов, непризнанные и неиспользованные таланты… Меня крайне удивляла всегда эта дуальная концепция в отношениях Бога и человека, а вас нет? Человек может и даже обязан попросить, а Бог, видите ли, слышит и обязательно исполнит. С различными вариациями этот, с позволения сказать, суррогат скорой помощи и справочного бюро кочует из религии в религию, а их адепты всё просят, и просят, и обращаются… Но вот получают ли? И вы не готовы признать, что этот мир несправедлив и безумен, а Бог, его сотворивший – жестокий мальчишка, отрывающий крылья и головы мухам и получающий удовольствие от того, как они беспомощно елозят по подоконнику?..

Купейная дверь неожиданно с треском отъехала в сторону, разгорячённая усатая физиономия просунулась в нее, ойкнула, извинилась и поспешно исчезла, оставив за собой ощутимый коньячный шлейф; в коридоре послышался короткий взрыв басистого смеха, топот нескольких пар ног удалялся по вагону. Очевидно, уже закрывался вагон-ресторан. Спутник мой пошевелился и выглянул из тени верхней полки, где до этого было скрыто его лицо. Уголки его губ были по-прежнему чуть иронично приподняты, но глаза смотрели очень серьёзно.

– Что же, – сказал он. – Хотите, я вам расскажу о своем образе Всевышнего?.. Ваша метафора о мальчишке… Это слишком в унисон с тем, что я собираюсь сказать. Я могу рассказать, и мне это пришло не в мистическом каком-то озарении, не в откровении – у меня не было, к сожалению, мистических откровений за все пятьдесят с лишним лет моей жизни… Это выдумано.

Он помолчал.

– Представьте себе мальчика. Тяжело больного мальчика лет восьми или десяти. Он лежит в кровати, в бреду, в горячке, в лихорадке. Он пышет жаром, на лбу у него испарина, глаза закрыты, губы обмётаны белым. Он спит или в полубеспамятстве, дыхание у него хриплое, неровное. И вы сидите рядом с ним на кровати. Прекрасный, милый, трогательный мальчик – и очень больной. Представили?

А теперь представьте, что кроме вас и него нет на свете вообще больше никого. И ничего. У него нет никого родных, вокруг вас нет врачей, у вас нет лекарств, таблеток, мёда, горячего молока, – что там ещё нужно, чем лечат тяжелобольных детей? Вам некого пригласить, некого позвать на помощь, и лечить его вам – лекарственно лечить – тоже нечем.

Так вот. Мы сидим – каждый из нас – сидит у кровати больного маленького мальчика. Каждый из нас. И гладит его по голове, и обнимает, и приговаривает: «Не болей, маленький. Не болей. И не бойся. Я всегда буду с тобой, я никогда тебя не оставлю. Ты сейчас спи, а потом проснёшься, и тебе будет лучше. И всё у нас будет хорошо. Всё всегда будет хорошо. Я тебя не брошу, не оставлю. Я тебя люблю. Я тебя люблю, мой хороший. Я очень тебя люблю». Шепчете это как молитву, как заклинание, снова и снова, потому что больше помочь вам этому ребёнку нечем. Понимаете? Вот только этими словами, только своей любовью мы можем ему помочь. Вылечить его, чтобы он открыл глаза, посмотрел на нас, задышал свободнее…

Он глянул на меня широко открытыми глазами, резкая складка обозначилась у него на лбу.

– Так вот – этот ребёнок и есть Бог. Чем вам может помочь тяжелобольной ребёнок? Что он вам может дать? От чего он вас может защитить, избавить, спасти и сохранить? А вот мы… Мы своей любовью – боже, как же банально это звучит, но других слов подобрать я не могу, – мы своими объятиями, своим участием, да что там – хотя бы самим своим присутствием у его постели можем сделать ему лучше? Понимаете? Мы не спим ночь, клюём носом, вздрагиваем, смотрим – как он там? И все наши душевные силы, вся наша энергия направлены только к нему. И мы постоянно с ним говорим, мы ему шепчем: милый, родной, потерпи, всё будет хорошо, я с тобой, я люблю тебя, я очень тебя люблю… И вот все эти наши так называемые диалоги с Богом, которые, в действительности, конечно же, только монологи, все эти наши молитвы и просьбы – бессмысленны и пошлы. Монолог у постели больного мальчика, направленный в помощь ему – вот истинная молитва! «Господи, что мне сделать, чтобы тебе было хорошо? Господи, что мне, что всем нам сделать, чтобы тебе стало легче? Мы отдадим тебе всю свою любовь, мы укрепим тебя, мы все свои душевные силы направим на то, чтобы тебе было немного легче, и ты взглянул на нас…». Нет, не немного легче, а полностью – ведь вы хотите, чтобы ваш мальчик полностью выздоровел, чтобы он встал с постели, бегал, прыгал, смеялся, ведь так? «Возьми нашу любовь, Господи, возьми наши силы, чтобы мы увидели тебя, наконец, во всей твоей силе и славе…».

Он замолчал и отвернулся к окну. Длинные узкие пальцы его захватили со стола салфетку, подтянули к ладони, судорожно скомкали в тугой шарик. Я глянул искоса на тусклое отражение его лица в ночном окне, пытаясь понять, что в его глазах. Шарик выпал на стол. Он повернулся ко мне и улыбнулся виноватой улыбкой.

Я улыбнулся в ответ, стараясь, чтобы это получилось ободряюще.

– Прекрасный образ, – сказал я осторожно. – Я, признаться, впечатлён силою вашего воображения. Подобной трактовки образа Господня и наших с ним отношений мне слышать не доводилось. Но позвольте спросить, отчего же болеет этот ваш мальчик? Болен он, по-вашему, тяжело, и тому есть причина, вероятно. Вы находили этому объяснение для себя? Позвольте, я постараюсь угадать вашу мысль... Мальчик болен, вероятно, из-за того... [...]

 

 

(2015)

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Внимание! Перед вами сокращённая версия текста. Чтобы прочитать в полном объёме этот и все остальные тексты, опубликованные в журнале «Новая Литература» в сентябре 2015 года, предлагаем вам поддержать наш проект:

 

 

 


Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за сентябрь 2015 года в полном объёме за 197 руб.:
Банковская карта: Яндекс.деньги: Другие способы:
Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке:
«Вернуться на сайт продавца»
После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru
Вы получите каждое произведение сентября 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 

503 читателя получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 27.03.2024, 19:43 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

https://bettingcafe.ru/bookmakers/
Поддержите «Новую Литературу»!