ПРОТИВОИРОНИЯ (counter-irony,  trans-irony) -  ироническое остранение самой иронии, характерное для стадии "прощания с постмодернизмом" в литературе "новой искренности" или "новой сентиментальности", от Венедикта Ерофеева до Тимура Кибирова.  Термин предложен филологом Вл. Муравьевым в предисловии к поэме Вен. Ерофеева "Москва - Петушки". [1] 

    Противоирония так же работает с иронией, как ирония - с серьезностью, придавая ей иной смысл. Если ирония выворачивает смысл прямого, серьезного слова, то противоирония выворачивает смысл самой иронии, восстанавливая серьезность - но уже без прежней прямоты и однозначности.

    Такие высокие, книжные  слова, как "младенец",  "ангелы",  "скорбь" или "вздох", были восприняты Венедиктом Ерофеевым и его героем Веней в контексте сквернословия и приблатненности,  характерной для его речевой среды. В том, что Веня любит произносить эти слова в чуждой им обстановке позднесоветского декаданса, распахнутых телесных и культурных низов,  невольно звучит ирония - но Веня употребляет их не для иронии. Ирония в этих чистых словах подразумевается ровно настолько, что воспринять их только как иронию было бы пошлостью.

          Пример противоиронии  -  диалог между Веней и Господом:
        "Я вынул из чемоданчика всё , что имею, и всё  ощупал: от бутерброда до розового крепкого за рупь тридцать семь. Ощупал - и вдруг затомился. Ещё  раз ощупал - и поблек... Господь, вот ты видишь, чем я обладаю. Но разве это мне нужно? Разве по этому тоскует моя душа? Вот что дали мне люди взамен того, по чему тоскует душа! А если б они мне дали того, разве нуждался бы я в этом? Смотри, Господи, вот: розовое крепкое за рупь тридцать семь...
        И, весь в синих молниях, Господь мне ответил:
        - А для чего нужны стигматы святой Терезе? Они ведь ей тоже не нужны. Но они ей желанны.
        - Вот-вот! - отвечал я в восторге. - Вот и мне, и мне тоже - желанно мне это, но ничуть не нужно!"

        Здесь ирония вроде бы подразумевается, но она есть только тень противоиронии,  ее выразительный оттенок.  Розовое крепкое и стигматы святой Терезы  настолько неравноценны, что  нельзя их сравнивать без насмешки. Но если вдуматься, над чем же это насмешка, о чем  ирония? Над розовым крепким - было бы глупо. Над святой  Терезой - еще глупее.  Первоначальный серьезный подтекст мог читаться так: о, святая Тереза! фу, ничтожный Веничка! Ирония перемещает акценты: у каждого есть свое розовое крепкое, у одного - розовое крепкое, у другого - стигматы.  Противоирония еще раз смещает акценты: у каждого есть свои стигматы, у одного - стигматы, у другого - розовое крепкое.

    Нельзя сказать, что в результате противоиронии восстанавливается та же  серьезность, которая предшествовала иронии. Наоборот, противоирония отказывается сразу и от плоского серьеза, и от пошлой иронии, давая новую точку зрения - "от Бога".  Что человеку не нужно, то ему и желанно;  в  промежутке между нужным и желанным помещается и святость, и пьянство; величайший человек не больше этого промежутка, и ничтожнейший - не меньше его. Противоирония оставляет для иронии  ровно столько места, чтобы обозначить ее неуместность.

См. Амби-,  Контраформатив, Концептуализм
 

[1] "Противоирония - это она самая, бывшая российская ирония, перекошенная на всероссийский, так сказать, абсурд... Перекосившись, она начисто лишается гражданского пафоса и правоверного обличительства". Вл. Муравьев. Предисловие, в кн. Вен. Ерофеев. Москва - Петушки. М. Интербук, 1990, с. 8.
---------------------------------------------------------

М. Эпштейн. Постмодерн в России: литература и теория. Москва, ЛИА Р. Элинина,  2000,  263-65, 277.

Михаил Эпштейн