Дневник Жеребцовой Полины. Чечня 1999-2002

Полина Жеребцова
ОТЗЫВЫ ЛИТЕРАТУРНЫХ КРИТИКОВ:

"Случай с военными дневниками исключителен, поскольку среди новостной неразберихи, умалчивания и множества противоречивых оценок именно наблюдения обычных людей, волей судьбы ставших заложниками войны, могут дать точную картину происходящего. Одним из примеров такой литературы стал чеченский «Дневник Жеребцовой Полины» (М.: Детектив–пресс, 2011), выход которого стал заметным событием. Книга представляет собой настоящий дневник, который жительница Грозного Полина Жеребцова, будучи подростком, вела в 1999—2002 годах в разгар второй чеченской войны. Отдельные фрагменты дневника публиковались и ранее (в частности, за них в 2006 году Полина получила в Иерусалиме литературную премию имени Януша Корчака), однако издать книгу целиком удалось далеко не сразу, поскольку ни одно издательство не брало на себя ответственность публиковать «правду о Чечне».

Лидия Хесед, критик.


"Изменила ли что–нибудь эта книга в моем личном восприятии кавказской войны? Да, пожалуй. И не то чтобы я совсем политически безграмотный человек с улицы. Я ведь примерно представляла себе, что такое первая и вторая чеченские войны, и во что был превращен город Грозный. Но когда сталкиваешься с непосредственными свидетельствами живого человека, который там был, жил, боролся за кусок хлеба, это чтение, без сомнения, меняет твою оптику."

Марина Давыдова, театральный критик, главный редактор журнала «Театр»


"Жеребцовой было 14 лет, когда с неба посыпались бомбы.
Они падали на рынок, где она работала вместе с матерью, на улицы, по которым она ежедневно ходила, пока Грозный не искрошило на мелкие кусочки, и родной город стал неузнаваем.
С самого начала Жеребцова писала об этом, что было проявлением сильного потрясения, а стало документом о второй чеченской войне. Она заполнила десятки дневников беспорядочной корявой скорописью, иногда разукрашивая их изображениями взрывов, похожих на цветы, жилых домов, как они выглядят со стороны."

Мириам Элдер, журналист, корреспондент The Guardian


"Дневник Полины Жеребцовой ценен уже хотя бы тем, что опрокидывает этот ролевой расклад и требует голоса для других героев — девочек, женщин, старух, ждущих смерти от молодых, сильных русских мужчин в военной форме. Полина называет их «немцами» или «белыми» — потому что как же ей, родившейся на излете СССР и выросшей на советских фильмах, ещё называть врагов? Русские в роли «немцев», стреляющие в нищих старух или гогочущие над девочкой, которая улепетывает от них на четвереньках, — с этими картинами не так–то просто примириться даже самому либеральному и незашоренному сознанию, но тем ценнее усилие каждого читателя, который все–таки заставит себя «Дневник» открыть."

Елена Рыбакова, корреспондент «Московских новостей»


"Мучительное повествование Жеребцовой уже вызвало сравнения с её предшественницами — Анной Франк, которая вела дневник во время Второй мировой войны, и Златой Филипович, чей дневник повествует о войне в Боснии.
Издатели высоко оценивали дневник, однако, один за другим отказывались его печатать, будучи «преданными правительству современной России".

Alissa de Carbonne, «Reuters», Великобритания





** Данная книга опубликована в 2011 году. Три года войны в Чеченской Республике.



***
Следующая книга называется: "Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники  1994–2004". Она опубликована в издательстве ACT Corpus в мае 2014 года.
В книге "Муравей в стеклянной банке" собраны дневники за 10 лет. 




ПРЕДИСЛОВИЕ К ДНЕВНИКУ ПОЛИНЫ о Второй чеченской войне.

Ее словно вбросило к нам из другой вселенной.
Взрывной волной на излете протащило в новый миллениум из  законченного очага хаоса.
Чечня. 2000 г.

Там девятилетняя девочка, оказавшаяся в мире, переделывающем живые человеческие тела в легкие пепельные коконы, училась вдыхать металлический запах смерти, на выдохе превращая в слова — что? Жизнь? Нет — ее на глазах истлевающую оболочку.

Примо Леви сказал как–то, что свидетельствовать опыт лагеря уничтожения может только тот, кто прошел его до конца, и именно поэтому так мало текстов, внятно описывающих происходящее там.

То же самое с опытом жизни в «горячей точке». Его трудно, почти невозможно передать тому, кто не обладает навыками движения в деформированном пространстве и времени.
И это не только о поисках пищи и воды под обстрелом, о странных снах в промороженной, без стекол и отопления квартире, но и об опыте выживания не тела, но сознания, в торопливой записи происходящего ищущего гарантию самосохранения.
 Между листком в общей тетрадке и взглядом происходит молчаливый диалог: «Ты есть, пока я есть. А значит, записанное в тебе, не вырубить топором войны. Я жива, если эти буквы написаны — живы».

Дневник Полины Жеребцовой и есть такая длящаяся на сотни страниц «охранная грамота». Вроде магического круга  или заклинания, которым ограждают себя от вторжения ночной нечисти. И когда читаешь вроде бы наивные «позывные» автора: «принцесса Будур», начинаешь понимать, насколько эффективна эта стратегия: в итоге — не только выживание, но и явная победа над злой сказкой войны.

Этот текст внятно рассказывает нам о том, как была устроена машина уничтожения обычной человеческой жизни. Полина описывает приемы охоты на мирное, пытающееся сохранить свои «структуры повседневности» население большого южного города.

К началу Первой Чеченской ровно половина столетия прошла с окончания предыдущей войны, и люди, населяющие Город, почти не помнили ее. Тем удивительнее скорость приспособления к новому опыту. Когда я попал в Грозный в январе 1995год, больше всего меня поразили небольшие вещевые и продуктовые рынки, функционирующие в зоне боевых действий.

Один из них располагался по внешнему обводу огромной воронки, образовавшейся после взрыва сброшенной с самолета полуторатонной бомбы. Только какая–то заторможенность движений и неподвижность лиц, вдруг сменяющаяся почти неконтролируемой судорожной мимикой, говорили о степени напряжения, которое испытывали эти люди.

Среда обитания Полины — ее семья, где все увлечены искусством, поэзией, историей, журналистикой и живописью. Изучают Восток.
Одна из ее бабушек — актриса. Другая обучалась у Ростислава Плятта, но впоследствии стала художницей, разрисовывала вручную покрывала и платки.

Девиз семьи: «ЧЕСТЬ И, ПРАВДА — ДОРОЖЕ ЖИЗНИ!»

Дед Полины, известный грозненский кинодокументалист, ветеран Великой Отечественной войны, умер во время налета федеральной авиации на одну из городских больниц.

Девочка осталась с матерью, но вскоре дом, где она прожила детские годы, был частично разрушен. Во Вторую Чеченскую дом был разрушен полностью, и Полина с матерью жили в своей квартире без коммуникаций, с полами, которые местами провалились в подвал. Реставрации дом не подлежал.
А потом начались скитания...

Девочка взрослела, и ее дневник тоже взрослел, так что когда молодой офицер госбезопасности стал президентом ее страны и решил начать свою войну, она была уже подростком, но предыдущий опыт не подсказал, ни ей, ни ее сверстникам, да и вообще почти никому, что вот–вот все начнется по второму кругу, и нужно бежать из обреченного города. Да и если бы она знала, что предстоит, бежать было бы некуда.
 
Все население Грозного, независимо от его этнической принадлежности, было принесено в жертву. Агрессия, начавшаяся атакой с воздуха, усиливавшейся день за днем, вскоре переросла в ковровые бомбежки и артиллерийские обстрелы. Целые кварталы были превращены в руины.

Дневник фиксирует, как медленно, словно огромные ловушки, схлопывались дома, оставляя внутри полостей – склепов еще живых людей, как начались первые зачистки, жертвой одной из которых она едва не стала.

Ее дневник во многом отличается от дневника ее сверстницы из Амстердама. Совпадая, кажется, лишь в одном — предельной искренности. И еще — и Анне Франк, и Полине Жеребцовой свойственна предельная чуткость к деталям. Но только, на мой взгляд, тесный мирок «убежища» как–то уютней и защищенней полуразрушенной грозненской квартиры, стены которой вот – вот рухнут на живущих в ней.
 Только присутствие близкой смерти объединяет эти два очень непохожих мира.
 
Но логика, приведшая к гибели еврейскую девочку и сотни тысяч ее сверстников и сверстниц и сегодня понятая нами, пробуксовывает в случае Чечни: две войны, ведшиеся двумя правительствами демократической России на исходе второго и в начале третьего тысячелетия, унесли жизни 20 тысяч ее, же детей.
 Мальчики и девочки лежат там — под кадыровским новостроем, под пустырями, поросшими чертополохом, под до сих пор мягко пружинящей почвой пригородных садов. А муравьи и землеройки не знают родства.
 Несколько лет назад я стоял рядом с зарастающей полынью огромной воронкой от авиабомбы в центре Грозного, взорвавшейся прямо над убежищем 18–летней грозненской девочки Инны Гребцовой, которую мне удалось спасти в первую войну.
 И которая погибла во вторую.

Когда горячая фаза войны закончилась, Правительством Российской Федерации не было сделано ничего, чтобы хоть как–то защитить своих оказавшихся в зоне бедствия сограждан. Особенно это касается этнических русских, оказавшихся к концу войны наиболее уязвимой частью населения Грозного. Об этом, наверное, самые трагические, часто ломающие сложившиеся стереотипы страницы дневника Полины. Но и здесь ей не изменяет чувство справедливости.

Сопротивляясь обстоятельствам, она закончила, школу журналистов Чечни с красным дипломом и стала профессиональным сотрудником СМИ, поступила в вуз. Полина публикуется в различных изданиях Чеченской Республики, Дагестана, Ставрополя. Ее стихи читают по радио города Грозного. Всего в Чечне опубликовано около 300–т поэтических произведений Полины.
После переезда в Ставрополь стихи перестали печатать.

В газете «Грозненский рабочий» за 15 октября 2004 г. есть публикация о ракетной атаке на мирный грозненский рынок 21 октября 1999 г.
Это событие — одно из самых кровавых преступлений российских военных, приведшее к гибели сотен ни в чем не повинных людей, произошло на глазах 14–летней девочки и ее матери, тогда находившихся в его эпицентре. Полина была тяжело ранена, и последствия этого ранения ощущаются и сегодня.

За годы, прошедшие с окончания «Контртеррористической операции на Северном Кавказе» (так официально называется Вторая Чеченская война), мама Полины получила мизерную компенсацию за утерянное жилье. «Все эти деньги ушли на лечение, мое и мамино, — пишет Полина, — а мне, чтобы не стать бездомной, пришлось взять ссуду в банке "Русский стандарт" под грабительские проценты. Эти деньги ушли на покупку комнаты в коммунальной квартире с частичными удобствами, в селе на юге России. А ведь раньше наша семья жила в благоустроенном городе почти с миллионным населением!

За полученные увечья и ранения ни я, ни мама никогда не получали компенсацию»
Случайно увидев одну из книг, изданных Фондом Солженицына, в 2005 году Полина Жеребцова пишет писателю письмо, в котором рассказывает свою биографию и просит помочь с работой. Спустя несколько месяцев приходит ответ — сотрудники Фонда Солженицына помогают Полине переехать в Москву.

Полина, как жертва военного конфликта, часто болеет, но не оставляет писательской работы. И, естественно, что она пишет о пережитом.
«Эту книгу я посвящаю Правительству России, — говорит Полина: — Нужно заблаговременно предупреждать конфликты, подобные чеченским войнам, и не доводить страну до состояния гражданской войны».

Станислав Божко
Москва,
2010



 
ДНЕВНИК ЖЕРЕБЦОВОЙ ПОЛИНЫ
Чечня. 1999–2002.



Правителям современной России посвящается.


 Из полевого блокнота:

 «Все мы, пробитые войной, стали частью слепого пятна.
 Подобно тому, как отверстие, пробитое в черепе пулей, становится частью черепа, более того — его третьим глазом, широко открытым в небытие..»

 Станислав Божко
 «Время года — Война»


24 сентября 1999
10:05               
Нас немножко бомбили сегодня. И соседи уже не пошли на работу, оттого что боятся.
А я с мамой пойду на рынок — торговать. Я ей помогаю. В моей школе слух о ее закрытии.
Все говорят: «Война».

14:05
Слышен рев самолетов. Они бросают бомбы, но пока — далеко. В центре Грозного, где находится рынок, я ощущаю лишь дрожь земли. И все. Никуда не ухожу.
А куда мне идти?
Я тут.
Полина.

25 сентября 1999
Дралась сегодня в очереди за хлеб. Азербайджанцы, которые привозили в наш город свой товар, — уехали. Торговать нечем!
Еще решила написать рецепт пышек с сыром.
Они такие вкусные!
Я испеку их, когда будет мир.

26 сентября 1999
На рынок мы не пошли — засорилась канализация в доме. Кто–то из соседей засорил и не признается. Мы вызывали слесаря. Слесарь был русским, пьяным, и ему стало плохо — пришлось бежать за медсестрой и делать ему уколы. Он чуть не умер от сердечного приступа.
И забитая канализация продолжила свое существование.

27 сентября 1999
В нашем Старопромысловском районе бомбили остановку «Березка», это от нас совсем недалеко. Бомбили с утра.
Буду читать Шекспира. У нас в библиотеке его 12 книг.
Книги старинные, изданные в начале ХХ века. Их покупал мой дедушка–журналист   кинооператор. Он погиб в 1994 году, в начале первой войны, в момент обстрела больницы на улице Первомайской.
Сегодня ночью мне снились жуткие сны.

29 сентября 1999
Бомбят.
Моя любимая тетя Марьям уехала в Ингушетию.

30 сентября 1999
Бомбили мосты.
По радио передали, что ориентировочно 10 октября будут заходить танки федеральных войск.
Я подумала и решила, что если уж война, надо пойти и купить себе черное белье, чтоб не стирать так часто.
Взяла хлеб в драке. Люди словно сошли с ума.

1 октября 1999
Вчера и позавчера — бомбили. По слухам, попали в больницу № 7. Местное радио передало: убито 420 человек, ранено около 1000.
Город полнится слухами. Часто эти «сведения» противоречат друг другу.
О том, что будет новый виток войны, в августе, нас предупреждал профессор В. Нунаев — знакомый врач кардиолог. Мы ему не поверили. Закупили новый товар.
6 августа мы узнали: из Грозного выехала вдова погибшего президента Д.Дудаева. Столько информации! Верить можно только тому, что увидел сам, своими глазами. И ни в коем случае не доверять ушам.

30 сентября нас опять затопила канализация. Вызвали слесарей, но никто не пришел. Мучились сами. А «дорогие» соседи продолжают все лить вниз. Мы выносим за ними ведрами.
На рынке люди менялись адресами, кто с кем подружился. На случай, если сильно будут бомбить или если разбомбят совсем, чтобы было куда уйти, где жить. Нам адрес дал Назар. Он вместе с женой торгует продуктами: Микрорайон, улица Косиора №8, квартира 66. Автобус № 29. 
Также адрес дала русская женщина, имя ее — Леля. Сказала: «Вдруг вы в центре города будете, и начнется авианалет? Бегите по проспекту Победы, к дому №5 «А» (это рядом с рынком), у нас во дворе есть большой подвал».

Сразу погибнуть, наверное, не так страшно, страшно лежать в завалах и мучительно умирать. Я помню, так умирали русские старики в 1994 году в центре Грозного. Не было техники разгрести бетонные плиты.
Их дом разбомбил самолет, а они были на верхних этажах и оказались внутри завала.
Люди разных национальностей тогда приходили, плакали у этой горы плит, слыша их стоны. Так прошло несколько дней. А потом все стихло.
Это очень страшная смерть.
Еще я думала над разными религиями. Все они по–своему хорошие, только люди плохо выполняют законы Бога.

У Фатимы — соседки из среднего подъезда нашего дома, умер сын, совсем маленький мальчик.

5 октября 1999
Пока живы!
Газа давно нет. Бомбят.
Наш четырехэтажный дом от сотрясений стал оседать. В комнате отошли стены от потолка. Сегодня самолеты кружили над рынком. Многие убежали. В том числе здоровый светлый парень — Вандам, который учится на юридическом факультете. Он периодически разрешает мне и маме торговать в его деревянной будке.  Это удобно под дождем. Но я его не люблю.
Дома мы варили картошку в электрическом самоваре. Электричество бывает, но уже не всегда. Газ отключили. Это на случай обстрела, чтобы было меньше жертв. Дома горят, люди гибнут.

11 октября 1999
Воюют. Далеко слышны раскаты, похожие на гром.
Мы решили торговать газетами. Тетя Таня и ее дочь Юлька злятся.
Они торгуют печатной продукцией. Теперь мы — конкуренты. У нас выхода нет. Товар не идет. На еду денег не хватает.
Позавчера я пошла и «экспромтом» познакомилась, с женой Сулима. Человека, что привозит газеты и журналы оптом.  Приврала, что дружу с Юлькой. Когда–то мать Юльки работала с моей мамой. Только дружбы нет. Знакомство.
Женщина представилась — Соня. Сразу дала мне под реализацию журналы. Вчера соседка по рынку Кусум, подошла к нашему столу с товарищем сына. Незнакомый парень подарил мне красивую маленькую книжку.
Кусум пытается подружить меня со своим сыном. Ее сын очень высокий, потому сутулится. Он скромный, стеснительный. Зовут Дауд. Ходит на подготовительные курсы. Готовится в Нефтяной институт. Всегда учебники по химии в руках. Дауду 21 год, а мне — 14 лет.
Мама говорит, что замуж мне еще рано. Твердит: «Надо учиться!»
Кусум соблазняет:
– Ты единственная девушка, на которую мой сын обратил внимание. Если ты станешь его официальной невестой, мы подождем, пока окончишь 9 классов школы, — по чеченским меркам, это лестное предложение.
Я вижу: парень хороший! Но мне больше понравился его друг, тот, что подарил книжку. Мать Дауда купила мне красивую летнюю майку и торжественно вручила.
– Как первой девушке, которая понравилась сыну! — так она объяснила свой подарок.
Нашего соседа, веселого гуляку Буратино, не видно несколько дней.
Пусть с ним все будет хорошо!
Патошка.

12 октября 1999
В школу не хожу. Занятий нет. Помогаю маме.
Кто–то позавчера, под проливным дождем, облил дерево керосином и поджег. Вот идиот!
Получился кострище! В это время как раз прилетел самолет и долго кружил. Люди боялись. Вдруг он сбросит бомбу? Но обошлось.
Кусум познакомила меня со своими сестрами. Говорит, я всем нравлюсь. Но мне нужно ходить в платке, чтобы не узнали, что у меня мама русская, лучше ко мне относились.
Эти взрослые — разговорчивые. Всегда что–нибудь дарят. Может, я не буду одинока?
У меня появятся друзья?
Я люблю косынки и платки. Мне не нравятся эмансипированные женщины Запада.
Любая одежда с шарфом в тон — романтика, нежность и тайна.
Носить платок мне советовал друг мамы.
Объяснял: «Тогда я смогу за тебя заступиться. Ты взрослеешь. Тебе защита нужна!»
Они не знают, что отец моего отца — чеченец. И если считать по мужской линии, то я чеченка. Мамина фамилия у меня потому, что за семь месяцев до моего рождения мама рассталась с моим отцом. Мириться не захотела. Позднее мама достала у врача справку, что я — семимесячный ребенок! Записала меня на себя. Забавнее всего, что мать моего отца, моя бабушка Элизабет, — еврейка. Значит, он еврей? Ха–ха. А у них считается все по материнской линии.
Поэтому я считаю, что я дитя мира.
Своего отца я ни разу не видела. Мне с детства твердили: «Папа умер!» — а мне хочется верить, что это неправда.

Сегодня к нам подошла моя дорогая тетя Лейла. Это она привезла из роддома меня новорожденную и мою маму к дедушке. Лейла всегда помогала нам. Она когда–то работала с мамой на большом заводе «Красный молот». Мама в отделе «Снабжение», а Лейла — в отделе «Сбыт».
Лейла пообещала принести варенье собственного приготовления. Она предложила на рынке звать мою маму на чеченский манер. Теперь и на рынке и дома все зовут маму — «Лейла».
Давняя мамина подруга, едва подошла к нам, стала уговаривать уехать. Мама и ухом не повела. Говорит:
– Я не знаю, где какие люди. Как живут в других местах? Ни обычаев, ни правил. У меня нигде нет близких родственников! Знакомых тоже нет. Здесь вся моя жизнь прошла! Здесь — две родных могилы, бабушки и отца. Свое жилье, что важно. Руслан есть. Пусть неофициальный брак, но опора. Защита. Уеду с ребенком. И что? Бомжевать буду?
Лейла качала головой:
– Покоя нет. Жить не дают. То одни! То другие! Хотелось бы, чтоб наша девочка рано замуж не пошла. В домашнее рабство не попала. Впрочем, неизвестно, где лучше? Наша молодежь скромнее.
У Лейлы родная дочь живет в семье отца. Они видятся редко. Лейла второй раз вышла замуж, но своих детей больше нет.
Поэтому она меня любит. Считает меня своей дочерью. Дарит подарки.

Я обиделась на чеченца Вандама. Он увидел меня в большом платке и расхохотался: «Для кого ты так нарядилась? Куда собралась?»
И нарочно плюнул, свинья.
Как–то он подсылал тетю. Знакомиться. Его тетя обхаживала мою маму, угощала ее.
Так положено, чтоб завести знакомство и подружить парня и девушку. Она в открытую просила меня племяннику в жены.
Они скрывали, что одна жена у него уже есть! А другие люди — рассказали...
Мне Вандам не нравится. Внешне — деревенский русский «Ваня».
Крупный парень, но... трусоват.

13 октября 1999
По ночам слушаем орудийную канонаду. Днем — торгуем.
Поругалась с Таней и с Юлькой. Соня стала относиться к нам хуже. Не знаю, это я ей надоела своими просьбами? Или наши конкуренты что–то наговорили?
Теперь я ношу платок, как тетя Кусум. Кусум меня хвалит. Подсядет к нам на рынке
и волосы мне расчесывает. Зовет:
– Пойдем, сделаем тебе завивку!
Друг Дауда снова подходил. Купил мне мороженое. Я ему понравилась? Знала бы об этом Кусум, мать Дауда!
Этот парень спросил меня:
– Сколько тебе лет?
Услышав, что четырнадцать, удивился:
– Ты такая маленькая! Я думал, ты взрослее. Знаешь, ты очень похожа на царевну Будур из моей любимой сказки!
Тогда я осмелела и заявила, что он — «Аладдин»! Мы долго смотрели друг на друга и молчали. Я удивилась своей смелости. Раньше с парнями я помалкивала, только слушала, а тут — заговорила. У Аладдина красивые глаза. А волосы — черные, кольцами, до плеч.
Он действительно как принц! Я вспомнила, что видела его во сне! Давно. Когда была ребенком и еще не ходила в школу.
Аладдин сообщил: ему 23 года. У его отца — другая семья. Есть мать и сестра. Они живут в селе. Смутившись, Аладдин долго рассматривал свои туфли и, не прощаясь, ушел.
Полина.

14 октября 1999
Утром я проведала школу. Возможно, учиться мы не будем до весны.
Из школы поехала на рынок.
Мама ждет моего отчима. Он ушел помочь с отправкой вещей другу, давно, 19 сентября.
С тех пор мы ничего не знаем о нем.
Главное — распродать товар. Забрать новую одежду, любимые книги и уехать.
Наша торговля еле дышит. Покупаем еду, а отложить ничего не можем.
Тревожат газетные статьи о том, как беженцы половину дороги идут пешком, сгибаясь под
своими вещами. Как они мерзнут. О том, что машины с ними расстреливают по дороге.
Путь из города очень опасен!
Денег, чтобы надолго снять себе «в беженцах» квартиру, — нет. Мы по закупочной
стоимости отдаем свой товар, привезенный из г. Баку. Лишь бы собрать денег!
Вся молодежь надела военную форму. Многим форма идет! Но оружия в руках нет. Только
рации. Автоматы у взрослых мужчин. Кому 30 лет и больше.
Кусум плачет, рассказывает, что ее сын ушел из дома. Просит мою маму помочь его
вернуть. Просит разрешения сказать, что я согласна выйти за него замуж. Только бы он
оставил своих новых знакомых! Вернулся домой!
Мы поддержали идею Кусум. Я предупредила, что потом уеду, но обязательно помогу.
Однако Кусум не решилась брать меня в дорогу. Поехала к нему одна. Но вернулась без
сына. Дауд заявил ей, что у него надежные товарищи. И что он не оставит их до конца.
Мы все плакали.
Царевна Будур.

20 октября 1999
Снился обвал в горах. Погибло много людей! Я видела, как летели
огромные каменные глыбы. Давили, рушили. Я пряталась, бежала, падала.
Мелкие камешки больно ударяли меня.
Проснулась в ужасе. Долго лежала не шевелясь. Занемели руки и ноги.
Ну и натерпелась же я страха во сне!
А потом был сильный обстрел в реальности. Но все в порядке.

22 октября 1999
Нас с мамой ранило 21 октября. Так неожиданно и страшно сбылся мой сон.
Я видела: за столом сидела убитая женщина. Раненые прятались в кафе и в подъездах
домов. Мужчины — добровольные спасатели подбирали жертв обстрела, распределяли по
машинам. В первую очередь — тяжелораненых.
А началось все неожиданно, около пяти часов вечера. Мы собрали свой оставшийся товар:
две сумки. Одна —  мне, вторая — маме. Тут встретили Кусум с маленьким ребенком.
Стояли, разговаривали.  Вдруг яркая вспышка осветила еще светлое небо. Последовал
сильный грохот.  Мы, от испуга, перекатились за свой стол. Присели между железными
ларьками. Другого укрытия рядом не было. Взрыв! Потом еще. Похоже на то, что одно и
то же взрывается много раз. Мы побежали, теряя свой товар, во двор Дома Моды. Это
самый центр Грозного. Улица Розы.
Когда я бежала, огромный осколок, словно эхо очередного взрыва, просвистел совсем
рядом. Он рассек не меня, а время, словно теплую воду, которая ушла куда–то вниз, и я
стояла в сухом русле, сразу поняв, что ни мама, ни другие люди не могут спасти меня от
Смерти, если я закричу о помощи.
Смерть и я — только мы оказались связаны друг с другом в этом мире. Нет ничего, что могло стать между нами и закрыть собой.
Мне стало смешно и не нужно все — вещи, сумки и всякие ценности. Я поняла, что
ничего, совсем ничего не возьму с собой Туда.
Сильный удар и... время вернулось вместе с огненными искрами, которые осколок высек из
кирпичной стены дома рядом с моей головой. А ноги мне рвали чьи–то маленькие
металлические челюсти, но я по инерции продолжала бежать.
Только спустя несколько шагов — упала.
Меня подняли.
Мы бросились в подъезд жилого дома, но там вместо второй двери была решетка.
Выбежали во двор, в шоковом состоянии, метнулись в другой подъезд, в жилой дом,
рядом. Там, где раньше был магазин «Рыболов».
Когда я присела, забившись в угол, пронизывающая боль в ногах дала о себе знать.
В этот же подъезд мама и Кусум втолкнули, забросили девушку – чеченку.
У девушки разворотило колено. Я впервые увидела, что кость внутри белая.
Она была в шоке и говорила только:
– Больно! Больно! Больно!
В подъезде были женщины и дети. Мама сказала, что у нее дырочка в кармане пальто и
«горит» бедро. Другой осколок попал к маме в карман.
Когда в наш подъезд заглянули мужчины, то все закричали, что первую надо увозить
девушку без ноги. Она потеряла много крови. На вид девушке было 17–20 лет. Ее увезли.
В подъезд снова заглянули добровольные спасатели. Молодые парни. Среди них был
Аладдин. Меня решили доставить на перевязку в аптеку, на проспект Победы (в бывший
хлебный магазин).
Аладдин нес меня на руках и шептал:
– Не плачь, моя царевна! Не бойся! Помощь — будет!
Маму вели сзади. Не забыли и наши сумки с товаром — не растерялись в суматохе.
Наш путь лежал через двор Дома Моды. В нем я как–то жила с мамой у моего деда — журналиста.
Когда меня тащили под обстрелом, я увидела троих убитых. Они лежали отдельно друг от
друга. Их кто–то накрыл картоном. Одна была женщина, один — мужчина, а кто третий, я точно не поняла. По–моему, ребенок.
Нас отнесли в аптеку, и незнакомая женщина вытащила осколок из бедра у мамы. А мне
только перевязали ноги, так как один осколок был глубоко внутри, а другие тоже
вынимать было больно. Аладдин меня жалел, гладил по голове и грыз пряник.
Решили, что нужно домой, что в больницах все переполнено ранеными людьми, так как на
рынке торгуют в основном старики, женщины и дети. Мужчин там очень мало.
Практически нет.
Мы ведь были далеко от эпицентра, почти за три квартала. Сколько же там убитых?
Нас доставили домой на своей машине, какие – то совершенно незнакомые люди.
Я частично оглохла на оба уха — были сильный звон, и полуобморочное состояние.
Все вокруг плыло. Я услышала, как кто–то несколько раз сказал:

Кто сделал Полинке добра — увидит его,
Кто сделал Полинке зла — увидит его.

По–моему, это часть молитвы. И на самом деле звучит так:

Кто сделал на вес пылинки добра — увидит его,
Кто сделал на вес пылинки зла — увидит его.

Но в ушах звенело, и мне слышалось в полубреду свое имя в этих словах.
К утру боль в ноге усилилась.
Я пила обезболивающие таблетки и снотворное. Но боль становилась все страшнее.
Едва я задремала, как наша кошка, почувствовав сквозь бинты кровь, пролезла под одеяло
и вцепилась зубами мне в правую ногу.
Это было ужасно. Я ее прогнала тумаками.
Едва мы позавтракали, мама стала просить соседей отвезти меня к врачам.
Верхние жильцы согласились. В их «шестерке» мы отправились в больницу № 9.
Врачи сразу объяснили:
– Нужен рентген. Его нет. Отключили электроэнергию, а дизель куда–то пропал в
суматохе.
Но меня все равно направили в операционную. В операционной, грязной и темной, на
первом этаже гулял полосатый кот. Он терся о ножки стула и мурчал. В распахнутых
дверях, на пороге стояли заплаканные люди. Все было в крови. Обрывки одежды, какие–то
простыни. Бегали люди. Они искали своих родственников и знакомых.
Легко раненные, ждали в очереди к врачу, со вчерашнего дня. Сидя на полу и на стульях.
Глухо стонали близкие тех людей, которые уже умерли в больничных стенах. Страшно
кричала какая–то чеченка. У нее убило детей. Женщина средних лет просила денег на
операцию сыну, на лекарства. Ей подавали.
Врач, который смотрел меня, устал. Он еле стоял на ногах. Он рассказывал, что ночью, в
момент операций, несколько раз отключали электричество, что прооперировали десятки
человек. Много умерло.
Молодой корреспондент–немец в очках и в клетчатой рубашке спрашивал докторов о
количестве пострадавших и умерших ночью. Каких ранений больше?
А меня о том, страшно ли было?
Врач называл цифры. Говорил, что в суматохе не записали всех. Оттого такая путаница и
многие не могут отыскать потерявшихся людей. Я не запомнила эти данные точно, поэтому
указать их не могу. Мне забыли сделать обезболивание, когда обрабатывали рану.
Я заревела. Кричать было стыдно. Врач спохватился и сделал мне уколы.
Все лекарства и шприцы тут же, в ларьке, купила моя мама. Дополнительно — прививку от
столбняка. Осколки искали, но не нашли.
– Без рентгена помочь не можем. Расковыряем ногу зря, — повторяли врачи: — Ищите, где работает рентген.
Удалили только мелочь. У мамы к этому моменту на бедре стоял пластырь. Она ходила. Мы приобрели болеутоляющие средства, много бинтов, хирургических салфеток и зеленку.
Будур.

23 октября 1999
Вчера произошло замечательное событие!
Во второй половине дня к нам, совсем неожиданно, явились гости. Кусум и Аладдин!
Это Аладдин нес меня раненую через двор моего детства! Адреса у них не было. Нас
нашли, опрашивая о пострадавших от взрыва. Они знали только район города. Пришлось
долго искать. Оба сильно устали. Мама подала чай.
Кусум принесла фрукты. Аладдин дал 70 р. на бинты. Больше денег у него не было. Он все время молчал. Я — тоже. Друг на друга мы не смотрели, отводили глаза.
Говорили взрослые — моя мама и тетя Кусум.

25 октября 1999
Я плачу. По вечерам моя раненая нога болит сильнее. И со второй ногой непорядок!
Царапины на ней воспалились! Припухли.
Мама утешает:
– Прививку сделали. Это пыль попала. Пройдет!
Все дни соседи из дома напротив ходили в центр по ночам. Среди них были Сулейман
и его жена Золина. Многие описывают большую ракету, без «хвоста».
Говорят, что там, где она лежит, сильная радиация! В городе много иностранных
корреспондентов. Сумели пробраться! Кто–то счетчиком замерял излучение.
Люди специально приезжают на рынок, смотреть «ракету – смерть».
Я прошу маму:
– Уговори соседей свозить меня туда! Хочу узнать, как выглядит гадость, которая принесла
мне боль.
Российская сторона отказывается комментировать обстрел рынка.
Но у чеченцев таких огромных ракет нет.
Говорят, тех, кто был вблизи ракеты, разорвало на кусочки, и теперь родные узнают их по
частям вещей: пуговицам, заколкам и кусочкам одежды.
Сегодня Резван, младший сын соседки Нуры, после обеда возил нас в больницу № 4.
Свет был, но не вышел на работу врач–рентгенолог.
Мама купила несколько батонов хлеба. Раздала всем соседям, стоящим у нашего подъезда,
«за мое выздоровление».
Мама нашла палку прабабушки Юли–Малики. Это коричневая деревянная «клюка», как у сказочной Бабы Яги. Я учусь с ней ходить по комнате.
Мама ноет, что мы все деньги уже прокатали, за операцию и за лекарства платить нечем.
Сегодня она торговала до 12:00 и ракету видела!
Будур.

26 октября 1999
Рано утром, пока мало людей (я стесняюсь ходить с клюкой), мы с мамой пошли
на рынок. Я посмотрела на «останки» ракеты. Очень большая!
По ракете лазили мальчишки. Они сообщили, что она «заразная», поэтому ее должны
убрать. Ракета смела вокруг все. Плакали люди, которые ничего не нашли на тех местах,
где стояли их мать, дочь или сестра. Абсолютно ничего! Собирали, искали лоскуты от
одежды родных.
Некоторые знакомые пришли торговать. Они раскладывали свой товар и спрашивали о моем самочувствии:
– Осколки достали?
Мама просила допродать наш товар, тот, что мы не растеряли до конца, чтобы он не
пропал. Но люди боялись и не согласились.
– Сильное воровство, — объяснили они. И рассказали очень подробно о том, что было
после взрыва:
– Двенадцать человек расстреляли прямо на месте из–за хищений! Мародеры лазили и днем и по ночам! Забирали с убитых вещи, золото и плащи, обувь, одежду, косметику. Это делали под видом поиска пропавших членов семей. Некоторые приходили воровать с детьми! Папа с ребенком «искал» маму. А мама, с другим отпрыском «искала» отца. Не сразу дежурные – чеченцы поняли эти хитрости. Начали проверять документы. Многие из числа раненых были обкрадены!

Одного знакомого ранило в грудь, и он крикнул, падая от боли: «помогите!». А пробегающая мимо женщина выхватила у него сумку с кошельком.
Другая наша соседка по рынку отличилась невиданной храбростью. Сама она русская, светленькая, и торговала недалеко от нас, в параллельном ряду. После взрыва ракеты она на руках тащила раненую чеченку, а в это самое время воришки украли весь ее товар. Но она нисколько не  жалеет об этом. Я с ней говорила. Она — молодец!

Сейчас рынок стал маленьким. Утром всего два ряда. Столы расставили вдоль проспекта Мира. Люди решили — здесь кафе, парикмахерские, жилые подъезды. Можно успеть в укрытие. Увидев меня с палкой–клюкой, прохожие и торговцы шутили: «Молоденькая бабушка!» Все желали быстрейшего выздоровления.
Репродуктор в районе проспекта Мира, который летом звучал музыкой, повторял одно и
то же: «500 человек пропали без вести. Около 1000 человек раненых. Учета людей, вывезенных в села и в сельские медпункты, нет».

Мы расплакались, узнав, что в киоске для продажи конфет погибла девочка — моя
ровесница. Ее старшая сестра и ее мама — ранены!
Убита соседка по рынку Роза, продававшая капусту на восьмом месяце беременности. У нее остались сиротами семь детей, и многие другие.
Заплаканные, мы купили хлеб, поехали домой. В автобусе ревели не мы одни.
Пришли. Разогрели чай.
Почти сразу явился Аладдин. Говорить не хотелось. Он сказал, что был у сестры.
Говорил с ней обо мне. Сестра пообещала сделать мне подарки. Пересмотреть те платья и
халаты, что купила себе недавно, летом.
Аладдин стал прощаться. Неожиданно моей растерянной маме он успел вложить в руки
конверт:
–  На операцию и на лекарства, — сказал он. — Или на питание, на крайний случай.
–  Мы вернем! — крикнула я, когда он выходил. Нам было стыдно.
Понимали, что брать у малознакомого человека деньги — нехорошо.
Но выхода у нас не было. Без денег — не лечат. В конверте оказалось 200 рублей!
Аладдин попросил меня, чтобы я называла его «Старшим братом». Мне понравилось, я
согласилась.
Вечером, совсем поздно, пришла тетя Кусум — мать Дауда. Она подарила мне черную
юбку с красивыми карманами. Мы хотели оставить гостью у себя, так как на улице было
темно. Но тетя Кусум заявила:
– Кроме Бога я ничего не боюсь!
Рассказала:
– Днем бомбили в центре. Снова есть погибшие.
Вовремя мы ушли!
Еще Кусум сказала, что решила держаться рядом с Даудом, а своего младшего сына она
оставит у родных. Ее старший сын — ей особенно дорог. Вторая попытка увезти его не
удалась! Даже Москва и обучение в столичном вузе не соблазнили его. Дауд заявил, что он
все равно сбежит к своим друзьям! В случае насилия над его волей и над личным его
решением он навсегда забудет о семье.
После ухода тети Кусум в нашу дверь постучала Фатима, та женщина, у которой
умер маленький сын. Она принесла нам вкусный суп, на помин его души.

Сейчас канонада. Мама ушла за водой. Я сижу и глажу кота Чипса.
Надеюсь снова увидеть Аладдина.
Царевна Патошка–Будур.

27 октября 1999
Утром настроение подняла тетя Марьям. Она опять с нами. С ней мама дружит с первого дня проживания в этом доме, с декабря 1986 года. Марьям расцеловала меня, пообещала:
– Ты очень скоро поправишься! Только немного потерпи!
Она подарила мне головной платок, кремовый с нежной каймой. Пудру! Мы вместе позавтракали. Марьям предупредила, что вывезет часть своих вещей в Ингушетию. А рядом с нами, на первом этаже, поселит семью из дома напротив. Мы будем не одни! А если найдет возможность, то приедет сама или пришлет за мной и за моей мамой кого–то из своих сестер. Поможет нам выехать!

Днем мы прокатились в больницу № 4. Снова зря. Электричества нет, а «дизель» украли. Рентген мне не сделали. Возил сосед Резван. Столько денег и времени потеряли, а толку нет!  Маленький осколок прорезал кожу, вышел сам. Мне советуют делать компрессы из теста с медом. Оказывается, у меня мелкие осколки, а не порезы! Мы насчитали 15 штук, всюду, где нашли что–то твердое под кожей. А шестнадцатый осколок — глубоко. Он большой и рядом с костью в ноге. Этот — хуже всех! Он перемещается. Блуждая внутри, режет мою ногу!
От него самая сильная боль.
К нам заглянула соседка — тетя Варя из дома напротив.
Она с тремя сыновьями и со своей пожилой мамой жила у нас в первую войну. Тогда мне было 9 лет. Я тайно симпатизировала ее сыну — Мансуру.
Кстати, мы заделали деревяшками часть окна — на случай осколков.
Ко мне приходила маленькая дочь Золины, играть.
Поля.

28 октября 1999
Утро
Мама ходила к дальним колодцам за водой.
У нас очень холодно.
Сегодня она собралась на рынок. Решила поторговать до обеда и купить еду. Наши запасы кончились. А газеты устареют и пропадут. Опять потеряем, вместо того чтобы заработать! Мы быстренько позавтракали, сложили в два нетяжелых пакета журналы и газеты. Хотя кому они теперь нужны? Мама — наивный человек!
И тут начался ужасный обстрел!  Загрохотало! Как раз в стороне центра города и рынка! Небо там мгновенно стало красным от пожара. Маме моей — «по фигу». Говорит:
— Ерунда!
 А тут бежит Аза, соседка, и кричит:
— Рынок бомбят! Попали в рынок!
Потом навстречу побежала, какая – то женщина с соленой капустой в ведре. Плачет и сама себе бормочет:
— Опять все в крови! Все разбомбили! Рынок горит!
Мама ее остановила, дала воды. Женщина отдышалась в нашем подъезде, стала рассказывать:
— Не орудия это. Самолет! Бомбил рынок! Убитых много! Он попал туда, где угол Дома Моды, где женщины хлебом торгуют!
Она ушла, плача.
Мама спохватилась:
— Активизируются! Мы — без еды! В нашем районе пока тихо! Давай сходим на базар «Березка». Возьмем продукты. Те, которые дешевле: макароны, картофель, хлеб, тебе — бинты. Вдруг развоюются? Совсем не выйти будет.
Мама очень упрямая.
Я быстренько собралась. Страшную клюку не взяла. Дорога недальняя. Пошла, опираясь на маму. Мы благополучно миновали свой двор. Перешли дорогу. Обогнули Зеленый детский сад. И стали двигаться по большому чужому двору. Тут загудели самолеты! Раздались первые разрывы бомб.
Мы бросились в частный сектор, через дорогу. Нашли подвал, но маленький.
Пять человек уже стояли в нем, прижавшись, друг к другу. Войти некуда.
Назад! В подъезд жилого дома!
Хорошо, он не закрыт изнутри. Присели в углу, под чужой дверью.
Взрыв! Еще взрыв!
Закричал мужчина в доме напротив. Загорелись верхние этажи.
Другой мужской голос уговаривал раненого:
– Потерпи! Потерпи! Сейчас перевяжу. Улетят — отвезу в больницу, — но раненый орал не своим голосом. Видимо, было очень больно!
Самолеты сместились в сторону частного сектора и стали бросать бомбы туда. Мы вышли на улицу. Дом, справа от нас, стоял без угла. Из–под его крыши валил черный дым.
Дом, напротив того, где мы прятались, горел на верхних этажах. Это там кричали. Мы, из–за маминого упрямства, отправились дальше. Пришли на маленький базар.
Никого не видно. Товар на столах, а продавцов и покупателей нет!
«Они в магазине!» — догадалась мама.
Самолеты пошли на новый круг.
И мы вошли в магазин.
Внутри было много людей. Взрослые и дети.
Люди присели за объемными колоннами из мрамора и молились. Весь пол в стеклах! Витрины разбиты вдребезги! Часть продавцов, покупателей и прохожих, вбежавших с улицы, спустилась в подвал магазина. Мы тоже пошли туда. В подвале горели свечи. Граждане сидели на пустых деревянных ящиках. Женщины угощали друг друга семечками и водой. Молились на русском и арабском.
Совещались: «Если придется здесь ночевать — мы отдадим свою одежду детям. Разложим ее на цемент, чтоб дети могли спать».
Люди переговаривались тихо, как будто их могли подслушать.
Посидели и мы с народом часа два — пока бомбили. Все были напуганы. Никто не хотел идти наверх, в первый торговый зал и тем более на улицу, пока не кончились взрывы. Наконец вышли!
Мы купили все, что смогли. И по нижней стороне, той, где магазин, отправились домой — на случай бомбежки, там легче спрятаться. И у нас в подъезде было полно народа.
Под нашей дверью сидели: Нура, ее дочь Малика, тетя Варя и ее сыновья, другие соседи, незнакомые люди с улицы. Мама сказала им, что подъезд, где одна тонкая дверь, — не защита! Опасно, так как окна на всех этажах. Лучше забегать в квартиру, в угол коридора. Тогда, получается, две стены. Она показала, где у нас лежит ключ от входной двери.
Мы зашли к себе. Следом вошла соседка — Хазан. За ней — десятилетняя девочка Зара.
Они рассказали, что здорово испугались! А моя мамуля удалилась за водой, опять к колодцу. Она завтра собирается на рынок. Боится — пропадет товар. Уехать будет не на что.
Приходили люди, рассказали:
— Ракета, которую бросили на рынок (когда меня ранило) прилетела с Каспия. Журналисты это «раскопали». Только через пять дней российские военные призналась в своем промахе. Целились в другое место — в здание Биржи, но промазали. Попали на мирный рынок.

Никак не могу поверить, что это третья война в моей маленькой жизни!
Первая — в 1994 году (мне 9 лет);
Вторая — летом 1996 года (с 6 по 22 августа, мне 11 лет); ох, сколько тогда соседей погибло!
И вот — третья. Осень 1999 года (мне 14 лет).

Что же нам делать? «Старший брат» не пришел. Еще сегодня сосед — дядя Валера удивил меня. Он передал мне подарки от парня Муслима (из первого подъезда).
Платок белый с голубой каймой и серые осенние туфли.
Муслим, — внук добрейшей женщины — Зулай. Я говорила с ним всего один раз. Давно, прошлой весной. Однажды Муслим, повстречал меня по дороге из школы.
Сказал, что я ему нравлюсь больше, чем Хава, его соседка. Он понимает — мне нужно учиться! Но если бы мне исполнилось 16 лет, то он — посватался бы ко мне! Так положено тут. Я была удивлена.
И вот теперь, неожиданно, я получила его короткую записку:  «Если ты меня помнишь — пожалуйста, молись за меня!»
Я закрыла глаза и сразу увидела его. Нежное лицо. Светлые глаза, а волосы — темные. Муслим постоянно стоял в дверях своего подъезда, чистый и скромный. Мне захотелось плакать. Вот нервы! Не годятся никуда!
«Зря ты, Муслим, считался с мнением старших во дворе! Боялся осуждений! Все потому, что моя мама — русская», — бормотала я. И растерянно смотрела на подарки. Показалось — мы могли бы подружиться!
От его записки мне стало так хорошо на душе! Сразу легко и свободно.
«Муслим! Я не забуду твое имя в своей молитве!» — обещала я молча: — Но прости, туфли оказались мне малы. Я сразу подарила их маме Мансура. Только головной платок оставила себе».
Будур.

31 октября 1999
15:40
Была бомбежка. «Долбили» частный сектор — Карпинку. У нас дома прятались дети.
Громко пищала и плакала десятилетняя девочка — Зара. Мансур, сын тети Вари, всех успокаивал, сидя у нашей двери. Я молилась.
Все остальные заглядывали к нам в комнату с лестничной площадки.
Я под страшный грохот обстрела написала стихи:

Ты помнишь бои в нашем Грозном?
Как нас обстрелял вертолет?
Как плакали дети серьезно,
Труп кошки, найдя у ворот.

Моя мама — «Злючка–колючка», была на базаре! В такое время!
Правда, рядом (от нас одна остановка транспорта) — на «Березке». Купила: хлеб, картошку, лук. Запасается! Бегом, под бомбежкой, «прилетела» домой.
Хамзат, брат соседки Марьям, принес мне лекарство от боли. Это анальгин. Мой самый большой осколок «сбесился». Он как бы «бродит» внутри и режет мягкие ткани. Нога сильно болит. Я лежу в кровати.
Брат девочки Зары бегал, пока взрослые люди боялись и прятались, в брошенные сады. Собрал виноград. Много! Мы все ели. Он младше своей сестры, но поступил как взрослый мужчина. Стучал в квартиры, где остались жить люди, угощал виноградом.
Раздал все.

Вечер
Я, пока было затишье, рассказывала детям сказки. Зара и ее брат — это дети Золины, женщины из дома напротив. Сейчас темно. Свеча погасла. Где–то ветерок. Потому каракули.
Я пишу в темноте.
Полина.

2 ноября 1999
Сегодня рано утром мы с мамой и с тетей Варей вместе ходили за водой. Там промоина, из
которой можно брать питьевую воду. Это далеко, через дорогу и еще почти квартал
за Зеленый детский сад и за тот дом, где кричал раненый. Там я нашла котенка. Назвала — Рысь. Теперь, вместе с ним, у нас шесть кошек! Котенок рыжий. Напуганный и дикий!
Вчера издали видела Аладдина. Он кивнул. Был не один. С мужчиной старше себя и с молодым парнем. По вечерам я рассказываю детям волшебные истории Гауфа.
Все меня внимательно слушают. Дети — это Зара, маленький Ваха, ему семь, и девятилетняя Алиса. Алиса — племянница Тамары с четвертого этажа.
Мне весной исполнится 15 лет. Конечно, если я буду жива.
Мансур рассказал во дворе, что я — его невеста. Пояснил:
— Это я нарочно. Чтобы не обижали и не приставали.
А сам тут же спрашивает:
— Ждать будешь?
Я, молча, кивнула.
Вот дурдом!
Пока отсутствует отец, в семье Мансур за старшего.
Не однажды он улаживал конфликты между нами трудной зимой 1995 года. В нашем «военном» домашнем общежитии.
С моей мамой общаться — невозможно. Постоянно спорим, ссоримся. У нее сдают нервы из–за стрельбы. Она стала нервная и злая.
По ночам бомбят.

Снился сон:
Я побывала на планете, где живые существа прозрачные. Состоят из солнечных зайчиков!
Из бледно–золотого огня. Невероятно, но я там была! И эти «существа» возвели меня в четвертую степень по моим знаниям!
Еще в своем сне я видела Пророка Магомеда! Он ругал меня за мои занятия йогой. Говорил, что и йога и все знания принадлежат Аллаху.
Осколок изнутри колет, режет мою ногу. Мешает мне ходить.
Пока!
Будур.

4 ноября 1999
Мои стихи посвящены замечательному человеку, художнику, другу моего дедушки, Леониду Царицынскому. Узнику лагеря Бухенвальд.
В этих строчках я стараюсь описать его работы:

Изображение Луны —
Лишь отраженье, не Луна,
Но в горном озере видны
Людей исчезнувших дома,

В обвале, в земляных слоях,
Хранятся звуки мудрых слов,
И отпечатки тел людских
Искавших счастье и любовь!

Золина, жена дяди Сулеймана, собирается уезжать. Денег у них нет. Соседи решили собрать,  кто, сколько может, потому что у них маленькие дети.
Мама тоже дала. Мало, только 20 р. Жалко детей!
Ночью была пушечная канонада. Снаряды через наш дом пролетали, куда–то в сторону Заводского района. Было светло, как днем.
Наверное, там не осталось ни одного целого дома!
Брат Марьям, строгий и славный дядя Хамзат, говорит, что в ясную погоду русских солдат видно на горах. Он полагает, что в городе война окончится примерно через месяц. Но вообще будет продолжаться долго.
Поля.

7 ноября 1999
Вчера, 6 ноября, приходил «Старший брат»–Аладдин. Он предложил учить меня арабскому языку. Я согласилась. Сейчас школы нет. Историю, весь учебник, я уже прочитала дважды.  «Старший брат» подарил два платья. Одно, голубое, он вручил мне. Такое же, но зеленое, —
моей маме. Еще принес мне большой белый платок из Мекки! О таком я мечтала давно!
У нас самые богатые женщины покрывают такими голову! Платок белый и вышит белым.
Он очень большой, как шаль.
Аладдин притащил книги. Разные. Говорит:
– Вы читать любите, а за книгой время быстрее идет. Здесь детективы.
Он такой непредсказуемый!
Это события вчерашнего дня.
А сегодня беру тетрадь, где я пишу арабские буквы, открываю, а там деньги! Они неожиданно сыплются на меня. Я едва в обморок не упала! Всего 160 рублей! Зачем?!
Мы ему и так рады. И всю нашу жизнь будем благодарны за свое спасение. Это лишнее!
Неужели я совсем ему не нравлюсь? Аладдин обращается со мной, как с маленькой. Дружелюбен, и только.

Вчера бомбили. Мы с мамой «прогулялись» за хлебом. Попали под обстрел. Прятались у женщин внизу, на «Березке», в большом доме на первом этаже. Женщин было три.
Все молодые чеченки. Одинокие. Красивые. Они, как и мы, пускали посторонних людей с улицы спасаться от стрельбы. Одна из женщин твердила: «Нас всех тут положат!» — и плакала.
Вторая жаловалась моей маме: «Не знаем, что нам делать? Какая торговля между войнами?
На один, два дня, на еду! На дорогу средств нет. За сумки с одеждой платить нечем! Наверное, мы возьмем, что у кого есть, и пойдем в подвал. Тот, где общежитие от четвертого Хлебозавода. Это недалеко. Два квартала от нашего дома. Там вода рядом. В подвале уже живут люди!»
Мы пересидели обстрел. От чая отказались. Вернулись домой.

12:00
Какой сейчас был обстрел!
Дальнобойные снаряды летели через наши дома и в зоне видимости разрушали частные постройки. Грохот адский! Некоторые из снарядов, наоборот, не долетали. Попадали в сады. Один разорвался совсем близко от дороги, в крайнем саду.
В это время трое: Султан — отец Хавы, высоченный дядя Валера, и седой Николай, — возвращались с рынка. Обстрел застал мужчин на пустыре. Какой–то снаряд упал в нескольких метрах от них. Мужчины успели повалиться на землю, на секунду раньше. Спаслись! Никого не ранило. Затем соседи дружно прыгнули, в свежую воронку.
Мужчины понадеялись, что дважды в одну точку не попадут. Другие снаряды падали рядышком. Соседи живы и продукты целы. Они вернулись домой!
В этот момент мы с мамой сидели в коридоре, в своей «нише» за дополнительной стеной
от окон. Наши несчастные коты спрятались под ванну! Они сильно испугались стрельбы. Мяукали. Осколок мой болючий «замолчал», дал мне передышку. Сегодня 7 ноября — революционный праздник бывшего СССР. Наверное, потому всем «весело»!
Патошка–Будур
(из страшной сказки о Грозном).

8 ноября 1999
6:00
Вчера вечером был ужасный тарарам!
Ракеты и снаряды летели во двор. Били минометы и пулеметы.
Стены нашего дома ходили ходуном. У всех вылетели остатки оконных стекол.
У нас они много раз заклеены бумагой «крестами», потому остались!
Когда мы клеили, некоторые из жильцов, потешаясь, ехидничали: «Кресты, как у русских на могиле!» Мама не реагировала. Она давала добрые советы: «Фильмы про войну с немцами смотрели? Какие там окна? Для сохранности все заклеены крест–накрест. Делайте так же!»
Единственное, что почерпнули из ее подсказки окружающие, сразу стали называть русских военных «немцами».
Я нашла хорошие стихи:

Есть в рыцарях убийств и риска
Ребяческой вдруг грусти взрыв,
И плачет навзрыд террористка,
Жука случайно раздавив.

Не помню, чьи строчки.

К вечеру пришел Аладдин. Вытащил меня «за шкирку» из ниши в коридоре.
И стал учить. Удивился, как быстро я запомнила все буквы, легко пишу их под
диктовку. Аладдин явился весь в глине. Объяснил, что когда шел — обстреляли наш пустырь. Ему пришлось с какой–то серой кошкой полежать в пустом окопе. Кошка вырывалась. Пыталась бежать. Она его оцарапала. Оказалось, это мой кот — Чипс! Аладдин спасался вместе с ним.
Мы нагрели воды, чтобы наш гость на кухне мог помыться и помыть голову. Постирали его одежду. Мама заявила, что все мокрое и в ночь она его не отпускает. Он сопротивлялся для приличия, но просиял и остался!
Нам с мамой пришлось тесниться на бабушкиной кровати, а гостю мы одолжили диван.
Мы рассказали «Старшему брату»: временно рядом с нами живет семья с четвертого этажа. Чеченцы. Раньше с молодой веселой женщиной из этой семьи мы дружили. Особенно в Летнюю войну. Но теперь времена окончательно переменились. Соседка и ее родственники держатся надменно. С неприязнью к нам и другим русским людям. Терпим. Помним их горе. В дни летней войны у подъезда погиб сын соседки, 19 лет! Пушинка и Тамара были ранены.
Мы в этом не виноваты, но... вина на нас, так как стреляли по двору из русской воинской части. Аладдин объяснил:
– Неприязнь и ненависть — неизбежны! Вы должны быть к этому готовы. Понадобится много терпения, чтобы вынести незаслуженные обвинения и обиды.
И признался:
– Мои знакомые не понимают меня, когда я говорю, что иду проведать русскую семью. Рассказываю о том, что подружился с вами. Что вы нормальные. Мне не верят!

Вечером в тишине я, соскучившись по улице, выглянула во двор. Увидела там осколки величиной с руку! Такой пополам рассечет. Они как большие «поленья» для растопки печи.
Царевна Будур.

9 ноября 1999
Мой «Старший брат» Аладдин ночевал у нас! Мы долго говорили. Он кормил меня конфетами. Аладдин брался убирать в квартире, вообще вел себя как родственник. Я многое о нем узнала. О его детстве, школьных проказах. Потом на него «нашло». Произошли резкие перемены. Он начал ругать меня за то, что я неправильно ем, неправильно ношу головной платок. Очень медленно складываю буквы, когда читаю. Я поняла. И его тоже временами раздражает моя славянская кровь.
Мама вступилась. Заявила, полушутя, что он «нудный». Добавила:
– Когда гость делает замечания хозяевам — его пора выгонять!
Аладдин обиделся. Не завтракал. Ушел. Но я знаю — вернется!
Он не хочет привыкать к нам, а все равно привыкает.
Мама его жалеет. Добра к нему. Аладдин зовет ее «матушка!», а она его «мой сынуля!»
Утром я повторяла правила по русскому языку. Мы с мамой писали диктант.
Сейчас мама дремлет. Я сижу тихо.
Уезжает женщина из дома рядом. За ней приехали на машине, торопят.
Женщина предложила нам купить у нее сигареты «Астра», самые дешевые и паршивые.
Всего 96 пачек, по 30 копеек за одну. Мама купила. Говорит:
— Продадим — на хлеб будет. Много не набавим — стыдно! Один–два рубля. На рынке сигареты дороже. И наверняка еще подорожают.
Будур.

10 ноября 1999
Вчера выпал снег.
Нет, неправильно я написала. Это была метель, как в феврале! Все деревья белые.
Маме плохо с сердцем. Приняла лекарство. Советую ей поспать, воспользоваться тишиной. Хлеба нет, но есть вареники с травой из огорода. Научила делать Раиса.
Раиса — молодая женщина, армянка. Раньше мы не дружили. Не знали друг друга. Теперь в спокойный промежуток времени, без стрельбы, Раиса приходит. Читает книги.
Гадает нам. А мы гадаем ей, при помощи карт. Раиса помогает мне делать перевязки — компрессы. Эта женщина живет в соседнем четырехэтажном доме, рядом.

Зашел попрощаться мужчина из нашего дома. Он не постоянный житель. Нет одной кисти руки. Изящные, болезненно тонкие черты лица. Весь двор зовет его «Черная перчатка».
Впервые он обратил на нас внимание несколько дней назад. Случайно увидел, как меня, раненую, вынесли из машины домой. Мы не были знакомы с этим человеком.
Потому он представился, сказал, что приехал из Греции.
«Черная перчатка» знал со слов соседей: мы занимаемся йогой. Разгадываем сны. Он попросил дать объяснения тому, что ему привиделось: «Гонятся собаки! Большие и маленькие. Хотят разорвать. Я–то бегу, а то нет. Растерян! Не знаю, что делать? Мне страшно! Собак очень много, целая стая!» — рассказал гость.
Мы поняли его сон так: «Враги. В большом количестве. Остаться означает гибель. Надо быстро уезжать. Идет охота!»
Этот человек сообщил: он отбывает в Грецию. И... тут же сказал, что в Египет(?)
Прощаясь, у самой двери, мужчина тихо произнес:
– Я вернусь сюда. Лет через пять, шесть. Там у меня семья.
На столе мы увидели плитки шоколада.

Чувствую головокружительную надежду: все будет хорошо! Так дети ждут подарки от новогоднего Санта–Клауса. Или в море, когда гибнет корабль, вдруг, за пеленой дождя и шторма, люди различают берег.

14:35
Маме плохо с сердцем.
Она напилась таблеток. Не помогают. У нее стынут губы, кисти рук, ноги.
Я повторяю ей: «Надо поспать!»
Дала маме в руки бутыль с горячей водой — замена грелки.
Вторую, такую же, положила к ее ногам.
Перед глазами у меня — Аладдин!
Я веду с ним воображаемую беседу.
Сижу на диване. Стреляют. Пока далеко. Из установки «Град». Уже в третий раз заряжают!
Это оружие типа «катюши» в Отечественную войну. За хлебом мы не пошли. Слышу: воет самолет. Звук близится. Сосульки за окном, словно маленькие сталактиты.
Небо ясное, синее. Аладдин пообещал мне принести котенка с синими глазами, белого,  белого, как вчерашний первый снег.

Ночью я видела сон: в темном подвале я веду бой со Смертью. Она черная, в плаще с капюшоном, в кисти руки ее — меч, а под ногами у нас — топь. И столько народу уже по грудь в топи — им не вырваться и не спастись. Никому. Я размахнулась и ударила Смерть тростью по голове. Я ощутила реальный удар, будто ударила что–то живое и настоящее. Она отшатнулась, и я сумела выскочить из подвала на свет. Рассказала сон маме. Она посмеялась и сказала:
— Значит, в эту войну ты не умрешь!
Царевна Будур.

11 ноября 1999
14:10
Был сильный обстрел из «Града».
Сидели в коридоре. Думала — наши стекла вылетят. Нет. Пока держатся.
Секунды тишины. «Красные» или «белые» перезаряжают установку «Град». Звуки эти трудно, с чем–либо перепутать. Мы с мамой спешим. Утепляем окно клеенкой, со стороны комнаты.
Прибежала из среднего подъезда пенсионерка Маня.
Говорит:
– Одна не могу! Боюсь!
Это старая женщина, с тяжелым прошлым, из неблагополучной семьи.
Мы прогонять не стали. Сейчас будет обстрел. Неизвестно куда угодит. Усадили Маню в нишу. Угостили вареньем.
Аза постучала к нам. Ей срочно нужны весы. Сказала, что они с Линой нашли «сыпучую» еду. Надо делить! Аза забрала у нас своего толстого кота. Кот — круглый, как его хозяйка.

Утром мы умудрились без приключений сходить за хлебом. Я с палкой. Шла бойко, быстро.

Умирает котенок от голода. Я это предвидела. Смерть заранее приходила за ним в моем сне. Не хочет хлеб, даже моченный в супе! У нас еда: помидоры и варенье, суп с «галушками» и с пареным луком. Больше ничего нет.
Котенок маленький. И есть, такое не может!
Я заболела. Температура и боль в печени.
Опять обстрел. Сильный!
Маму я забрала с ее кровати. Она спала под самым окном.
Мы сидим в коридоре. Все коты сбежались к нам, перепуганные, жмутся к ногам.
Руки мерзнут. Я спала в перчатках.
Будур.

12 ноября 1999
13:10
Клянусь! Я не верила, что останусь жива.
То, что сейчас я пишу, — восьмое чудо света!
Дело вот в чем.
С утра мы пошли на «Березку». Надеялись найти картофель. Хотя бы килограмма два. Если увидим, решили — купим хлеб. У нас мало муки. Меньше половины мешка. Мука — на экстренный случай.
Мы миновали первый от нас Зеленый детский сад, вошли в злополучный двор, в
котором нам всегда достается! И тут начали бомбить!
Мы забежали в подъезд на первый этаж большого пятиэтажного дома.
В одном подъезде никого не оказалось — спрятаться было негде, и мы забежали в другой подъезд, а там русская старушка. Она сказала, что живет совершенно одна. Больше никого нет. Но у нее ключи от всех квартир. Хозяева доверили, на случай пожара. В том числе и от квартиры на первом этаже. Мы вошли. Бомбить продолжали — самолет кружил прямо над двором.
На наших глазах стекла из окон, затем сами окна, и остатки от стены вылетели на улицу. Образовался проем. Две широкие кровати, без колес, на ножках, поехали на нас! Белый дым, похожий на пар или туман, проник в окно. Стало плохо видно. Душно. Появился неприятный, едкий запах!
Я услышала голоса. Во дворе громко разговаривали. Я подошла к другому, уцелевшему окну. Посмотрела вниз и увидела двух парней в джинсовых костюмах. Они сидели на мокрой  снежной скамье.
Один обхватил голову руками и выл, как зверь. Второй повторял:
– Ты чего? Ты с ума сошел?, — он бил первого по лицу, посыпал его голову снегом.
Где–то кричали раненые. Жутко!
Русская старушка, кругленькая и неунывающая, говорит:
– Живы! Значит, о живом думать надо! Моя квартира на третьем этаже. Дочь недавно умерла. Было ей 29 лет. Помянуть хочу! Ее пальто заберите! Оно новое.
Мы пошли к доброй женщине на ее родной, третий этаж. Зашли. Я померила драповое пальто цвета бордо. Мне подошло.
Мы свернули подарок, стали класть в пакет и благодарить бабушку. Мама сказала:
– Живем рядом. Вдруг разбомбят, а вы живы останетесь? Приходите! С нами перезимуете. Мы недалеко.
Мама записала ей наш адрес на обоях.
Тут оглушительно прогремел взрыв. Это бомбил самолет! Пятиэтажный дом шатнуло, и он — накренился. От страха я перестала соображать. Смотрела на распятья на стенах и на кресты. Стекла летели с частями балкона вниз. И от взрывной волны дверь вылетела на лестничную клетку. Поволокло дымом.
«Только бы здесь не умереть, на третьем этаже», — мелькнула мысль.
Я прошептала, садясь на пол:
— Мама!
И тут поняла, что голос у меня пропал.
Бабушка принялась молиться, бить поклоны.
Мама обреченно заявила:
— Кажется, нам конец. Давай обнимемся!
Но тут мы услышали крик в подъезде. Мужчина, которого ни я, ни мама не знали, перескакивая через ступени, бежал к нам. Он размахивал руками, громко кричал:
— Дом горит! Сейчас, обрушится стена! Скорей! Бегите! Ну, быстрее же! В подвал! Через дорогу!
С ним был один из двух парней со двора. Второй потерялся. Мы ринулись вниз. Осколки жутко резали мою правую ногу. Боль была адская.
Помчались в уже знакомый двор с маленьким подвалом, под вой самолетов. Где–то стреляли с автомата — наверное, именно по самолетам в небе.
Подвал оказался закрыт! На двери висел большой замок! Тогда мы вчетвером побежали к Красному детскому саду. Я упала от страшной боли в ногах, и меня потащили волоком за капюшон. Несколько бомб мы переждали в детском саду. Без окон и без дверей. «И без кафеля!» – успела заметить я. Кто его ободрал?! Кто успел?
Самолеты улетели. Мы вышли. К удивлению мамы, в руках я держала свою коричневую клюку — палка не сломалась! Я так вцепилась в нее, что потемнели пальцы! Мы успели перейти дорогу и войти в следующий двор.
Услышали знакомый скрежет. Так предупреждает о себе «Град». Мама и я мгновенно шагнули в подъезд дома, того, что был слева. Постучали наугад. Нам открыли. Впустили в квартиру первого этажа. Женщина–чеченка и ее сын, мужчина примерно тридцати лет.
Тут «бабахнуло»!
– Мы у вас отсиживались, — сразу вспомнил молодой хозяин.
Мне стало плохо с сердцем, и они дали мне «валидол». Часть таблеток я оставила маме.
Хозяйка дала нам воды с валерьяной.
Моя мама уместилась на табурете. А я сидела в чужом коридоре прямо на баке с водой. Все замерли, ожидая очередного удара.
– Где–то потерялись мужчины. — вспомнила мама. — Они пытались нам помочь.
– И русская бабушка! — вторила маме я, –  И кажется, я посеяла пальто!
Мама махнула рукой.
Зашатались стены. Сильнейший взрыв разломил часть потолка. Мы сплотились, прячась друг за друга. Нас обсыпало штукатуркой и щепками. Словно огонь прошел сквозь нас — так стало горячо. Еще один мощный взрыв странно, снизу, толкнул полы. Он свалил маму с табурета, а мужчину с «присядок» на четвереньки. Обстрел из «Града» быстро закончился. Больше эту махину не заряжали. Мы ждали. Но скрежета, характерного для подготовки к вылету новой «порции» снарядов, слышно не было. Все вышли на улицу. Мужчин и старушки не увидели. Увидели сгоревшую квартиру рядом, на втором этаже. Дыра, как дополнительное окно, показала нам мебельный гарнитур, «спальня». Туда попал снаряд. Там дымился пол.
– Смертельная тишина! — произнес сын укрывшей нас женщины.
Мы поблагодарили наших спасителей на чеченском и на русском языках. Простились. Пошли вниз. На базар. Он был пуст. Магазин рядом закрыт. Цепь и замок.
Если обстрел — укрыться негде.
– Быстро! Домой! — скомандовала мама и потащила меня изо всех сил. У садика из красного кирпича мы нашли пакет с пальто. Когда шли через двор, в окне второго этажа увидели знакомую бабушку. Она помахала нам рукой. Часть стены и крыши в этом доме исчезли.
С третьего и с четвертого этажей валил густой черный дым. Мужчину и высокого парня в джинсах мы не встретили. Тот, что выл, лежал у скамьи. Он был не... целый, осталась только его верхняя часть. Под ним огромным пятном темнела кровь. Мы побоялись и не подошли.
Частный сектор смело. Даже кирпичей не осталось! Щебень по земле. И отпечатки на том месте, где стояли заборы.
Огромные ямы! Исчезли дома и сады. Целая улица стала пеплом.

А тут мы смотрим, идут с «Березки» седой дед Николай и Хавин папа, наши соседи. Оказывается, они так напугались авианалета, что лежали все это время, закопавшись в снег, и не шевелились. Они тоже ходили искать, где купить хлеба.

Дома у наших дверей нас ждала старая бабка Стася. Она стучала к нам. Ей, естественно, не открывали. Из–под нашей двери шел дым! Мы вошли. Одновременно горели: окно, штора, ножки полированного стола и пол. Пришлось выливать всю воду. Носить растаявший снег и грязь в комнату.
– Хорошо — все отсырело! Слабый огонь, — радовались мы.
Управившись со своими делами, обнаружили, что у нас поменялись соседи. Родственники Тамары с четвертого этажа уехали. Заселились, как обещала тетя Марьям, люди из дома напротив: бабушка Нина — 73 года, три ее внука, и молодая светловолосая женщина Варя, ее дочь.
Я и мама повеселели.
Это же та семья, с которой мы переживали первую войну!
Ссорились. Мирились. Дружили. Помогали друг другу. Они жили у нас, как беженцы.

Плохо открывается наша входная дверь.
Перекос пола в подъезде и в нашем коридоре! Значит, сильно трухнуло дом.
Как раз сейчас молодые мужчины со второго этажа помогают нам, стесывают полы.
Кошки наши натерпелись страху не хуже нас. Это я увидела потому, как они нам обрадовались.
На улице снег.

20:45
Опять бьют «Градом».
Если я не погибну, Дневник, встретимся утром!
Полина.

13 ноября 1999
20:40
Не пойму, как мы будем жить дальше?! Хлеб подорожал! Вначале до 6 р. А сейчас многие торговцы просят за булку 10 и 15 р.!
Мука у нас старая, с привкусом гнили. Ее мало, на одну неделю.
Пришел Аладдин! Мы с ним говорили о том, как прожили предыдущий день.
Я читала. Сегодня он меньше меня ругал. Но я, как назло, (!) стеснялась и заикалась.
Не могла спокойно заниматься. Постоянно отвлекалась, когда он сидел рядом. Мне хотелось не читать, а дышать его дыханием. Не слушать, что он говорит, а просто — слышать его голос. Колдовство! А он посчитал, что я невнимательная. Обиделся и ушел домой.

 P.S:
 Опять стреляют. Когда же это кончится?
 Я трушу.
 Какой позор!
 Полина.

14 ноября 1999
11: 45
Пришел Аладдин. Не один, с другом. Друга зовут Артур. Пили остатки кофе. Я чувствую — я не из своего времени. «Старший брат», кстати, показал мне фотографию девушки Лолиты, из Микрорайона. Красивое лицо. Длинные черные волосы. Сказал, что она его любит, но родители увозят ее из города. По чертам лица Лолита красивей, лучше, чем я!
Но на снимке у нее сильно подведены глаза. А я не пользуюсь косметикой.
На фигуру лучше я, несмотря на то, что моложе. Аладдин сказал, что эта девушка старше него. На снимке Лолита выглядела ухоженной, знающей себе цену. Я не обиделась за рассказ Аладдина о подруге. Не расстроилась. Доверие — это здорово!
Мое самолюбие не страдало. Я была коварна! Знала: мне есть, что рассказать и что показать Аладдину в ответ! Сосед Мансур тоже подарил мне свою фотографию. Подписал, что он это «он», и слова: «На память, с пожеланием удачи!»
«Старший брат» сильно приревновал к снимку соседа! Он даже не прятал свое раздражение!
Так я выяснила: Аладдин не умеет скрывать чувств. Если обманет — сразу будет понятно!
Сегодня он принес кофе и баночку сгущенных сливок.
Мама сделала лепешку — пирог с вареньем. Мы наслаждались редкой, по военным
временам, вкуснятиной! Нам от Лолиты они принесли пачку печенья — подарок.
Ребята грустно сообщили, что их знакомая уезжает. Ее семья попытается вывезти в Ингушетию имущество. Надо помочь при погрузке вещей. С этим Аладдин и Артур откланялись. Главное — он жив! И я — жива! Вдруг мы доживем до следующего дня?
Тогда увидимся. Утром, после зарядки и завтрака, я успела записать стихи о Колдунье из кинофильма:

Твои глаза, как два тумана.
Как два прыжка из темноты,
Каким путем, каким обманом
В ХХ век пробралась ты?

Я других взглядов, понятий, чем люди, окружающие меня. Потому тяжело. Я здесь случайно. По ошибке. Путаюсь. Не понимаю людей. Они — меня.
Я многое знаю наперед.

Вечер
Мы с мамой полдня сидели в квартире рядом, у бабушки Нины.
Я надеялась — Аладдин придет, но напрасно. Он не явился.
От скуки записала слова песни о Золушке:
Хоть поверьте, хоть проверьте,
Но вчера приснилось мне,
Будто принц ко мне примчался,
На серебряном коне!

Вечером открыла старый дневник. Почитала. Вспомнила многое. Свои школьные дни.
Если б можно было с кем–то поговорить откровенно! Поделиться мыслями и чувствами. Трудно одной.
Я рассуждаю почти как книжный герой Король Матиуш в книге моего любимого Януша Корчака. Наши поступки и желания — похожи. Особенно когда принц был на острове, в своем изгнании. Он ведет дневник!
Необходимо держать себя в форме! Когда посторонних нет и нет обстрела — делаю зарядку по йоге. Мой осколок в ноге — «ожил»! «Блуждает», режет все внутри.
Стараюсь не кричать от боли.
Полина–Будур.

15 ноября 1999
Сильно не бомбили с самолетов, но били «Градом» и стреляли из танковых орудий.
А с самого утра было тихо. Мы ходили за водой. Варя, бабушка Нина и я с мамой.
Я участвовала в походе, несмотря на ранения! Принесла два бидона по три литра.
У нас была в гостях Раиса.
Ели вареники с остатками капустных листьев и с листьями бурака. Объеденье! Пили драгоценный кофе. Делали мне компресс — перевязку.
Стучались соседи. Просили книги почитать.
Заглянула тетя Варя с Баширом. За ним по возрасту следует Мансур. Еще в этой семье есть сын Юрочка. Его решили оставить с бабушкой.
– Необходимо следить за квартирой! Соседи в доме напротив ненадежные, — заявила Варя. Все они дружно «откушали» кофе. Расслабились и вели светскую беседу.
Мне стало скучно. Еле дождалась, пока ушли. И это несмотря на то, что я их очень люблю!
Аладдина нет! Ходили с мамой на «Березку» за хлебом. Обошлось без приключений.
Башир, которому 15 лет, делает нам из выварки печь для дров. Обогреваться в квартире.
Мы с его помощью присоединим печь к трубе от газовой колонки и к дымоходу. Будет «буржуйка» конца XX века!
Я дважды сыграла с ним в шашки и оба раза позорно проиграла. Виноваты мысли.
Я в придуманной, счастливой жизни без войны.

 Я начал жизнь в трущобах городских,
И добрых слов я не слыхал.

Мы тоже, видимо долгое время будем жить в трущобах и на свалках. От моего любимого города мало что останется!
Ура! Пришел Аладдин!
Поля.

16 ноября 1999
9:10
Вчера у нас были Аладдин и его товарищ Артур. Я читала, они слушали. Артур проговорился: все, что я выучила за две недели, им с трудом поддалось за полгода!
Аладдин ткнул его в бок. Артур ойкнул, и мы смеялись.
Когда их девушка уезжала, то оставила Аладдину письмо с подписью: «Прямо в лапы тигра». О том, что он ей дорог, но не как друг, а она его любит!
Понимает: чувство пришло не вовремя. Помнит — она старше. Ей — 27!  Ему нужна другая. Лолита желала Аладдину счастья, жену и детей.
«Меня ты больше не увидишь!» — гордо завершала она письмо.
Мама «тигра» отругала:
– Письмо личное. Показывать нехорошо. А хвастаться совсем непорядочно! Такие вещи хранят и молчат. Письмо — бесценно!
Аладдин на этот раз не пришел без лампы! Он принес и керосин. Теперь ламп у нас две.
Светло и на кухне, и в комнате. Если поставить их рядышком, можно читать! Окна всегда плотно занавешены — ведь стреляют на свет. Аладдин подарил мне еще одну очень хорошую вещицу, но о ней я промолчу и маме пока не покажу. Потому, что секрет!

Сегодня утром, мы с мамой обогнули наш дом, и пошли в чужие огороды, пока нет
обстрела. Сколько же там было руин! Нет многих садовых домиков. Разбиты.
Мертвая сгоревшая собака лежала на дорожке. Мир ей в иных мирах!
Мы нашли бурак, а капусту нет. Пришлось путешествовать на рынок. Все купили, вернулись. И тут мама надумала сбегать в гости к тете Азе, в дом напротив.
– Мы еще не завтракали! — сказала я: — А уже обед!
Но мама заявила:
– Аза болеет. Проведать ее — человеческий долг!
Меня брать с собой не захотела. Ругалась самыми скверными словами! Материлась! Пожелала мне смерти, сказала, что если меня не убьют, она сама меня прибьет.
Кричала всякие гадости при младшем сыне тети Вари, Башире! Какой стыд!
Мама собрала «гостинцы» Азе: печенье, макароны «Ролтон».
Я сразу вспомнила все ссоры и жестокое воспитание. Вот Аладдин спросил меня вчера, почему я такая нервная? А как объяснить, что маленькой я мечтала потерять сознание, когда меня били дома головой о стенку, если я получала в школе двойку! Поэтому, наверное, я такая теперь. Мама у меня очень жесткий человек.
Мама ушла. Я знаю — ее жизнь не «сахар». Знаю — она хотела покурить, чтобы я не видела! Я ненавижу дым сигарет! Не терплю, когда курят женщины!
Давно, совсем маленькой, я узнала: соседка Валя учит маму курить. Я решила сбежать из дома в знак протеста. Убежать подговорила и Аленку (шестилетнюю дочь той самой соседки). Скрыться нам удалось на сутки. Прятались в чужих подъездах (из дома прихватив одеяла и конфет). А вернулись оттого, что Аленка забыла любимую куклу.
Тут нас родители и «заловили». Но бить ремнем не стали.
Позднее, Аленка с матерью были оклеветаны! Приказом с печатью волка, за подписью Ш. Басаева, они стали врагами чеченского народа. И были приговорены к расстрелу. Однако, другие чеченцы защитили русских! (Правда, практически задаром получив их квартиру.) Но не убили, а спасли.

У меня странное ощущение, что прошлое похоже на стеклянный шарик.
Что–то есть внутри. Можно даже разглядеть. Но уже не коснуться.
Опять бьют из «Града».
Мама вернулась. Ей полегчало.

Вечер
Аладдин снился. Он сидел на кресле, а вокруг него был зажжен ослепительный свет.
Он во сне улыбнулся и взял меня за руку.

Мне детство голубое снится,
И все светлеет с каждым днем,
Хоть мы лишь начали учиться,
Когда война пришла в наш дом.

Бросала в реку жизни — плыли!
Жить оставляла — повезло!
И мы здесь мужеству учились,
Стараясь выжить злу назло!

Вновь буду я встречать рассветы,
И буду по ночам шагать,
И хорошо не зная, где ты
И есть ли ты? Упрямо ждать!

Классные стихи!
Я нашла их в разорванной книжке, у костра.
Полина.

16 ноября 1999
Были Аладдин и Артур. Принесли батарейки для маленького магнитофона.
Теперь я буду слушать музыку!
Пришел Мансур. Мы познакомили ребят. Они рядом. А я их рассматриваю. Все очень хорошие! И красивые!
Артур — высокий, широк в плечах. Мужественный! Черты его лица благородны, спокойны. Он выглядит старше своих лет. Правильно выговаривает слова. Находчив! Отличный друг!
Мансур — светлоглазый. Глаза у него узкие, удлиненные к виску. Волосы по цвету пепельные, вьются. Он похож на морехода–путешественника.
Аладдин — черноволосый и черноглазый. Золотая, необычная смуглость кожи. Нервное, постоянно меняющееся лицо. Он стремителен в движениях, в поступках. Он всегда спешит! Непредсказуем. Смел. И ослепительная улыбка!
Все мои друзья любят слушать песни под гитару, немножко поют.
Артур старался сбить некоторую напряженность первых минут знакомства. Он подшучивал над собой и над Аладдином. Был веселым, невоенным.
Аладдин заваривал кофе. Делал бутерброды. Предлагал, угощение, как хозяин.
Мансур говорил о войне. О том, что мы не все выживем.
– Хорошо бы увидеться весной, ближе к лету! — предложил он.
Еще Мансур пожал Аладдину руку и сказал, что в обиду меня не даст ни одним, ни другим.
– А личную судьбу каждого из нас решит Всевышний!
Последние его слова я не очень поняла, но почувствовала — они важны. Драгоценные минуты этой встречи я хорошо запомню.

P.S:
Аладдин приносил подзорную трубу. Он нашел ее на чердаке.
За окном буря.
Я так и не увидела Луну.
Царевна Будур.

17 ноября 1999
Утро
Рядом ударил «Град». Я слышала, как его заряжали.
Опять взрыв!
В наше домашнее укрытие я не иду. Жить не хочется. Хочется погибнуть над этой тетрадкой. Специально очень подробно пишу обо всем. Вдруг мой дневник найдут, как дневник девочки из г. Ленинграда? Прочтут! Поймут, что нельзя устраивать войну в своей собственной стране! Здесь наша Родина! Мы крепко связаны: детством, дружбами, своими родными. Общей для этой земли культурой. Невидимые нити сильны.
Запишу припев песни на память. Она нам всем нравится — Мансуру, Аладдину, Артуру и мне:
Туман над горами встает,
Пожары вдали полыхают,
Здесь снова сраженье идет,
Опять непокорных карают.
Поет бард чеченского народа — Тимур Муцураев.
Его песни раскупают быстро. Люди разной национальности и веры.

Продолжаю
Вчера два друга обнаглели.
Они разбили кассету Мансура, сказали: «нечаянно».
Хочу верить! Но не получается.
Было другое событие: младший брат Мансура меня здорово выручил.
Произошло это так.
В наш подъезд зашли взрослые вооруженные чеченцы. Очень спортивные, крупные. Все были с черными бородами и в черной форме. Один заявил, что давно наблюдает за нами.
Я ему понравилась! Он хочет забрать меня себе в жены (!)
Но не насильно, а по–хорошему. Моей маме он заплатит золотом (по обычаю), за то, что она меня выкормила и вырастила. К счастью, Башир был в подъезде.
Спорить с этими людьми было бесполезно.
Но мой пятнадцатилетний сосед, сын тети Вари, сообразил все как надо.
Он по–чеченски сказал, что он мой брат! Что я дала слово и жду человека, который ушел на войну. Вышла моя испуганная мама. Она произнесла благодарность за оказанную нам честь. Хорошо, маме на чеченском языке вспомнилось слово «жених».
«Пришельцы» в черном раскланялись и ушли. Помогла находчивость.
Уже много раз мы слышали об арабах. Они забирают себе девушек — готовить и стирать.
Рассказывали, что в частном секторе, примерно недалеко от нас, боевики вошли с оружием и забрали русскую девочку. Я ее лично знаю. Ее зовут Катя. Худенькая, светлая.
Ей 15 лет!
Через двадцать дней девочку вернули. Такого никто не ждал! «Меня не обижали и не приставали», — рассказывала она.
Те, кто ее привел, обратились к старикам: «У вас почтенный возраст. Вам одним нельзя!» Сообщили, что уходят из города.
Мансура дома не было. Но когда он узнал о «пришельцах», велел мне не выходить на улицу. Хочу «погулять» — только в подъезде! Выходить молодым девушкам опасно. Мансур — рыцарь и джентльмен! Сегодня я была у них в гостях и еще раз убедилась в этом. Он сам все подавал на стол, угощал. Поддерживал общий разговор. Мягко, никого не обижая, шутил. Мансур рассказал, что есть вариант быстрой войны: открыть или взорвать дамбу. Затопить город. Тогда, как в древности, на месте г. Грозного будет море.
Царевна Будур.

20 ноября 1999
12:25 — время молитвы.
Уже несколько дней в нашем дворе прекрасный молодой голос читает «Азан» — призыв к молитве. Человек нам невидим. Он находится непонятно где, а голос идет мощно, как будто с неба. Может быть, его голос усиливают развалины. Видимо, в дальних больших домах обосновались новые жильцы.
А вчера утром, пока враждующие стороны спят, я ходила с Баширом на чужие огороды за капустой. Еды ведь нет.
И случилась забавная история. Нам попался сад–огород с большой чугунной калиткой и невскрываемым замком. Это было странно: все калитки давно распахнуты и разбиты. А эта –  закрыта. И сквозь решетку видно, овощей на грядках полно! Мы долго и бесполезно толкали калитку. Пытались открыть ножом. Не смогли.
Тогда Башир ловко перелез через забор.
Он стал подавать мне разные овощи. А я складывала их в пакеты и торопила его:
— Давай быстрее! Тишина — ненадолго. Может начаться обстрел!
Башир начал спешить.
Он уже вылезал обратно, весело шутя в ответ, когда вдруг — «шлеп». В сады прилетела мина. Раздался взрыв! Бедный, он сорвался и зацепился штаниной брюк за верхнюю пику на калитке (высота метра три). Повис вниз головой, а я ничего не могла сделать!
Снова прилетела мина. Снова раздался взрыв! Уже ближе.
— Медлить нельзя! Мы умрем! — кричу я и быстро своим ножом «отпиливаю» кусок его
штанины. Он падает вниз головой на мою сторону!
Мы — спасены! Мы — с урожаем!
И прямо в этот счастливый момент калитка сада беспрепятственно открылась.
Штаны были уже отрезаны! Какое веселье! Калитка, вероятно, открывалась не в ту сторону. Мы, пригнувшись к родной земле, поползли к дому. В наших руках главное — пакеты с едой! Уже за домом, ближе к своему подъезду, мы оборачиваемся, видим: пожар в садах. Успели!
Я отдала маленькую тыкву соседке — старушке Мане.

21 ноября 1999
9:40
Новостей слишком много, чтобы все записать!
Но кое–что, думаю, удастся.
Я придумала Артура называть Джинном.
Раз есть Аладдин, а у него есть друг, значит, это Джинн.
Как в настоящей сказке! Артур не против.
Сегодня я плохо спала ночью, потому задремала прямо при ребятах. Очнулась, как только Джинн укрыл меня пальто. Аладдин обозлился и Джинну при нас не сказал за весь вечер ни слова. Зато внезапно скатал полотенце «жгутом» и, будто шутя, ударил меня! А я вырвала полотенце из рук Аладдина и хорошенько отхлестала его. Ох, он надулся!
Джинн и Аладдин принесли маленькую курочку.
Мама и тетя Варя очистили ее от перьев. Сварили. Варе мы дали ножку, отлили бульон. Извинились, что мало, ведь нас — четверо! Оказалось, есть лепешка, но нет хлеба.
Ребята явно «психанули» из–за этого. Сходили за хлебом на ближний базар. Но они были очень недовольны! Пришли, отдали и тут же стали собираться уходить.
Мы расстроились. И действительно почувствовали себя виноватыми.
Но не показали этого. Мама, наоборот, громко заявила:
– Мы никого не зовем! И никого силой не держим!
Ребята ушли.
На прощанье Джинн предупредил, что уезжает в Ингушетию, к матери.
– Будем живы — увидимся!— пообещал он.
Я увидела испуг и удивление на лице у «моего» Аладдина.
Башир весь вечер веселил нас шутками. Мы хохотали от души!
Он также использовал затишье и облицевал, для дополнительной защиты, подъездную дверь. Нашел одинаковые по размеру и по толщине доски. Укрепил дверь с обеих сторон!
Многим оставшимся на военное время жильцам он бесплатно сделал печки–буржуйки.
Из старых ведер и выварок для белья.
Пока, Дневник!
Будур.

24 ноября 1999
15:15
Ночью обстрелы.
Вчера сильно бомбили и стреляли из многих видов оружия. Мы боялись быть одни. Ночевали с мамой у соседей — тети Вари и бабушки Нины. Спали в коридоре на полу. Аладдин же вчера ушел, обозлившись на меня и на маму. На прощанье он заявил:
— Моей ноги здесь больше не будет! Никогда! — и внимательно посмотрел на меня.
Я произнесла свое обычное:
— Пока!
Даже бровью не повела. Джинн не выдержал — хихикнул.
Переночевав в квартире у своего знакомого на четвертом этаже, «Старший брат» хорошенько натерпелся страха под обстрелом. Рано утром Аладдин снова стучал в нашу дверь! Одумался! Мы то живем на первом! Он, как ни в чем не бывало, поел маминого борща, курицу и ушел.
Мансур запасает своей бабушке и нам дрова. Пилит и колет целый день! Его братишка — замечательный! Утром успел найти деревянную дверь. Сам эту «махину» дотащил до нас. Говорит:
— У соседей напротив ночью двери в щепки разбили! Их подъезд открыт. Нужно иметь двери про запас. Иначе одни или другие войдут. Устроят бой! Разобьют наш дом!
У бабушки Нины уже несколько дней живет ее подруга — Стася. Она спустилась вниз со своего высокого этажа. Боится одна.
Сегодня все наши соседи расстроились. По радиоприемнику передали, что нас будут бомбить при помощи «Акул». Это военные вертолеты с ракетами. Какой ужас!
Страшно уезжать в беженцы. Автобусы обстреливают — люди гибнут, сгорая живьем.
До свидания, Дневник!
Царевна Будур.

25 ноября 1999
22:00
День прошел отлично! С утра мало стреляли, и к вечеру соседи вышли «погулять», это значит — постоять у подъезда и подышать воздухом, смешанным с гарью.
Но не тут–то было! «Град» начал бить по нашему двору. Мы все опрометью залетели в квартиру тети Марьям, к Варе и бабушкам.
Так мы бегали из квартиры соседей к себе (как заряжают — слышно, и куда летит, тоже!). Потом из нашей квартиры бежали к соседям, смотря с какой из сторон били по дому.
Под обстрелом к нам заскочил Султан.
В этот момент нас уже обстреливали орудиями с земли и бомбили с воздуха!
Наш двор — из нескольких четырехэтажных домов с мирными жителями — обрабатывали два самолета и один вертолет. Дом шатало. Гарь пожара мешала дышать. От взрывной волны с окна слетело одеяло, вылетели доски, и я увидела брюхо низко летящего вертолета, и подумала, что он похож на злую стрекозу. Это продолжалось с 18:00 до 20:00.
Башир смотрел на меня так, будто хотел запомнить навсегда.
Тут (!) постучал сосед Сулейман — отец маленького Вахи и девочки Зары. Сулейман был сильно пьян. Видно, где–то нашел бутылку вина и налакался! Его жена и дети уехали.
Он совсем один в своей квартире на третьем этаже. Но не в нашем доме, а в доме напротив. Сулейман много читает. Добродушный, веселый человек. Я никогда не видела его жестоким и злым. Видела беззащитно–слабым. От выпитого спиртного он приобрел храбрости и начал звать нас выйти и посмотреть на пожары в садах. Это под адским обстрелом?!
Все дружно послали его далеко–далеко.
Мы попытались затащить Сулеймана к себе, но тот отчаянно вырывался и ушел!
Ушел смотреть пожары.
— Я кайфую! — кричал Сулейман в пустом дворе.
 В неимоверном грохоте ему приходилось серьезно напрягать голосовые связки.
—Я кайфую!— слышали мы, лежа на полу в коридоре.
Его голос был то вдали, со стороны садов, то у своего подъезда, совсем рядом:
— Я служил в Советской армии. ВДВ! Я не боюсь.
Мансур пробрался к буфету и включил песни Т. Муцураева. Сделал сильный звук.
Наш испуганный шепот, взрывы, звуки выстрелов, и голос певца вдруг объединились.
Стали музыкой войны!
Раздался торопливый стук в дверь. Пришел Аладдин!
Я подумала, что схожу с ума. Что это мерещиться. Он живым прошел через этот Ад! Как?! Такая бомбежка! А он добрался из горящего центра в наш район! Думал — мы голодаем!
(Лежал по дороге в какой–то канаве, весь грязный.) Он раздобыл и принес нам темный «кирпичик» военного хлеба! Аладдин был весь в грязи, в колючках, рассек руку. Но он — дошел! Честно говоря, умирать мне совсем расхотелось!
Царевна Полина–Будур.

26 ноября 1999
14:20
Вчера под бомбежкой мы — поели. Не один раз, а два!
Потом чистили и частично стирали одежду своего гостя.
Аладдин, разумеется, ночевал на диване, а мы теснились с мамой на ее кровати, под окном. Хитрость заключалась в том, что кроватные ножки мы давно убрали. Наша защита — стена и батарея. Уровень кровати получился значительно ниже подоконника, почти на полу.
На узкий подоконник, баррикадой, мы пристроили полки с книгами (от осколков!). Получилось: всегда темно. Зато безопасно!
Проснувшись, мы занялись перестановкой.
Дружно, втроем сдвинули книжный шкаф, загородили им диван. Конечно, от снаряда шкаф с книгами не спасет, только от железной «мелочи».
После утреннего завтрака мы занимались.
Писали грамматические упражнения, заучивали слова.
Я пыталась читать на чеченском языке. Затем на арабском.
Аладдин внимательно слушал. Наконец он похвалил меня!!!
Потом он рассказал, что несколько лет не жил дома. Часто находился отдельно от семьи — в интернате. Пожаловался, что этой осенью застудил почки, болеет.
Мама растерла его мазью от радикулита. Велела обвязать поясницу платком.
Схитрил он или нет, но разжалобил мою маму. Я заметила: она плакала в кухне. И бубнила себе под нос: «Бедные дети! Жизни не видели! И жизни нет!»
Утром Аладдин ходил за мамой «хвостом». В коридоре уткнулся носом в ее плечо, как маленький. Потерся щекой и сказал:
– Если честно — я очень жить хочу. Я боюсь! Я даже не женат еще.
Мама ничего не успела ответить — раздался стук в дверь. Очень зловещий — я сразу это почувствовала.
Я вышла. В подъезде, стояли соседи. Они объяснили: вечером бомба попала в дом рядом. Она пробила два этажа. Соединила их! Погибла Раиса —армянка, которая приняла ислам двенадцать дней назад.
Она стояла на молитве. Не прервала ее.
Пожилая чеченка, которая учила Раису азам исламской веры, была с ней. Но испугалась. Выскочила на лестницу, стала спускаться вниз. Эта женщина спаслась!
Она всю ночь просидела на куске лестницы. Ее сняли только утром родные, ночью они были в подвале. Пожилая женщина частично потеряла дар речи.
Зеленый осколок попал Раисе в висок.
Раису похоронили в свежей воронке, в саду. Через дорогу от ее же дома, под вишней. Аладдин и другие соседи прочитали над ней молитвы.
Необычный приятный запах распространился до погребения от ее тела. Он присутствовал после предания тела земле! Волшебное явление могли бы подтвердить все люди, присутствующие на этих похоронах.
Придя домой, я почувствовала этот запах вокруг себя.
Я плакала. Мне все страшнее кого–то терять на этой войне. Аладдин дотронулся до моей руки и сказал:
– Раиса в Раю! Прежнее снято с нее, в связи с переменой веры. Я уверен! На земле хуже, чем на Небе. Не плачь, царевна!
Он попрощался и ушел.
Помогали на похоронах: русский сосед Николай, брат Азы Шахрудин, сыновья чеченочки – соседки, у которой Раиса временно жила. Также Аладдин и Тагир из частного сектора. Были все проживающие в ближайших домах женщины и мужчины. Около двадцати человек!
Стася забрала себе обручальное кольцо Раисы.
Сняла с пальца покойной, «на память». Я заметила, как горько усмехнулась моя мама, и еще сильнее расстроилась. Столько различной помощи людям успела оказать людям Раиса!
Как красиво она умела петь.
Своей трагической гибелью она потрясла меня.
Я боюсь потерять Аладдина! Я боюсь остаться без мамы! Я — боюсь!

Вечер
Днем зашел Джинн. Сказал, что выехать из города не удалось. По шоссе стреляли из орудий с нескольких сторон!
Я погадала ему на картах. Получилось: та дорога, о которой он думает, — будет.
Он поинтересовался:
– Был ли Аладдин?
Мы с мамой гадали Джинну по руке, а он рассказывал, что Аладдина любят все девушки.
А его, несмотря на высокий рост, не замечают. Он не курит! Очень любит спорт!
Мама присмотрелась к Джинну внимательней. Он даже смутился. Мама заявила, что Джинн чертами лица, мимикой похож на моего отца, только глаза не синие, как у папы, а карие.
Джинн другой. Он не такой, как Аладдин. Воспитанный парень из хорошей, культурной семьи. Он младше Аладдина. Поэтому подчиняется ему во всем.
Джинн выпил чаю с печеньем и ушел.
Я молилась о душе Раисы. Молилась о благополучии Аладдина. О беспрепятственной дороге Джинна.
Я вспомнила и помолилась о Муслиме, который умеет собирать цветы, внуке женщины Зулай из первого подъезда.
Царевна Будур.

27 ноября 1999
8:50
Джинн у нас. Говорит, что пока не увидит своего друга, не может окончательно уехать. Погода ясная. Солнечная. Значит, в любой момент возможен авианалет.
Вот так, милый мой дневничок! Мы можем с тобой проститься навсегда. Кстати, когда летят тяжелые бомбардировщики и, тяжело, будто усталые шмели, гудят, я слышу в этом музыку из нотной тетради Смерти.
Ночью бомбили. Не у нас, а в центре города и частный сектор, ближе к району заводов. Джинн просил нас на улицу не выходить. Предупредил:
— Большая вероятность внезапных уличных боев. Опасно!
Он принес настоящий, белый, большой хлеб!

9:10
Бомбят. К счастью — далеко.
По приемнику старушек–соседок передают: в Чечне идут «ковровые» бомбардировки.
Это когда совсем ничего и никого не остается?!
Аладдина нет.
Мы встретимся, если Богу будет угодно.
Царевна Будур.

29 ноября 1999
28 ноября, вчера, приехала сестра тети Марьям, Лиза. Она сказала, что деньги у нее на вывоз одного человека и что она специально приехала за мной, как за раненой. Марьям и ее семья умеют выполнять обещания! Мама заявила, что останется дома. Сторожить имущество.
Я заупрямилась. Уезжать отказалась. Боялась бросить маму. Она ведь пропадет без меня:
—Благодарю! — произнесла я. — Тебя и Марьям! Но моя жизнь в разлуке с теми, кого я люблю, мне не нужна.
Вместо нас в дорогу, в беженцы, быстро собиралась мать Мансура — Варя. Она решила: вывезти хотя бы Башира, саму себя и телевизор. На дорогу сыну деньги у нее были. Второе место в автобусе, для Вари, оплатила Лиза.
Умеют люди ориентироваться! Мама пыталась уговорить меня уехать. Она даже собрала легкий пакет с одеждой. Но я не поеду! Это — решено!
Мама проводила соседок и моего веселого друга.
Автобус сегодня должен был подъехать к 07:00.
Он задержался на час. Мама помогла нести одеяла, подушки. Рискуя жизнью, она возвращалась домой, через пустырь, под обстрелом. Я молилась за маму. У меня был шанс остаться полной сиротой. Неожиданно в мое одиночество постучался Аладдин. Спросил:
– Все ли в порядке?
Бросил в меня пачкой печенья.
Сообщил:
– Я спешу! У меня — пара минут. Нужно срочно отыскать ребят. Предупредить их об одном деле.
И добавил:
– Раз ты не уехала, я буду к вам заходить! Не грусти!
Сегодня у нас хлеба нет. Продуктов — тоже.
Ближе к вечеру я и мама сходили на рынок. Ничего не купили, кроме пакета риса.
У продавцов были сигареты и шоколадки. На рынке женщины рассказали: в 15:00 обстреляли автобус с беженцами. Автобус направлялся в Ингушетию.
Продавщицы назвали данные этой трагедии: сорок человек убито, четверо получили ранения.
Господи! Как там наши?
Полина.

30 ноября 1999
Вчера вечером пришел Аладдин. Он сообщил:
— Джинн потерялся!
Признался, что они поссорились.
Объяснил мне причины:
— Джинн не должен был говорить с тобой. Ты — с ним.
Аладдин был злым и растерянным. Вдруг он сообщил мне и маме, что много думал и решил:
он не станет портить мою жизнь. Но он очень хочет сейчас, в войну, жениться!
Его спутницей станет взрослая женщина. Которая была замужем. В случае его смерти такой жене не так страшно остаться одной, как это было бы мне. Я спокойно выслушала этот сумбур. Однако мое сердце мгновенно стало тяжелым, как камень. Итак, на взрослой женщине. Как оказалось, мы ее знаем.
– Кусум! — сразу сообразила моя мама.
Аладдин кивнул. Но имени жены не произнес.
Попытался объяснить:
– Она — мать моего друга. Дважды была замужем. Эта женщина старше меня, как в книге о Пророке Мухаммеде. Я ходил к ним в дом. То, что Кусум влюблена в меня, — моя вина!
А ее сын — твердит о тебе. Говорит — будет жив, придет за тобой! Получается некрасиво! Нечестно! Кусум религиозна! По мнению общих знакомых, наш брак — проверка веры!
Я твердо ответила:
– После таких действий ты меня не увидишь! Чужой муж нам в доме не нужен!
Мама одернула меня:
– В это жуткое время о нем будут заботиться! Ты должна понять: у него в детстве был интернат, голод, холод. Наконец появится семья. Не думай о себе. Думай о нем!
Царевна.

3 декабря 1999
10:00
Бомбят самолеты. Уже сорок минут! Лежим с бабушками Ниной и Стасей в нашей нише, на полу. Бомбят с раннего утра. Нам не дают передышки.
Сегодня, день рождения Аленки.
Я думаю о ней.
Где она?
Скитается по глубинкам России.
Но хотя бы не здесь, где повсюду смерть.
Я лежу с подушкой на голове от возможных осколков и пишу.
Мне трудно дышать — так болит моя душа.
Город бомбят с 08:00.

Сейчас 13:30.
У меня на руке часы.
Идет обстрел нашего района сразу из нескольких видов оружия.
Мы так привыкли, что спим или читаем в коридорной нише.
Постоянно хочется есть.
И страшный холод.
Патошка–Будур.

4 декабря 1999
Бомбят мало. Больше бьют по нашим домам из орудий.
Появились боевики. Скромные парни–крестьяне. На русском языке говорят с акцентом.
К бабушкам постучали, спрашивают:
– Дадите мыло? Не хотим сами лазить.
Представились. Они — из Наурского полка. Будут ходить в наш двор за водой, в пожарные колодцы. Обосновались в здании Института, за пустырем. Сказали, что здесь прикрывают вывоз раненых. Боевики притащили легкую пушку. Поставили ее у нашего подъезда. Пальнули! Все женщины, и я с мамой, собрались и группой, без мужчин, подошли к ним. Попросили:
– Уходите! Из–за вас наши дома разобьют. Вы в воздух стрельните, между зданиями, а в ответ — прицельный огонь. Из орудий! Или бомбы. По нашим домам! У нас старики, больные и дети!
Боевики поняли. Сказали:
– Подойдите к командиру. Мы сами не решаем.
Все дружно пошли. Командир разрешил им отойти от наших домов.
А боевики пообещали:
– Разрядим пушку и уйдем. Заряженную тащить нельзя!
Ушли.
Всего их было пять–семь человек. В другие дни мы видели, как эти парни таскают свою пушку–игрушку с места на место. По брошенным садам, по пустырю. Они делали вид, что их много. Вызывали огонь на себя. Стреляли в пустое небо, задрав ствол своего мини–орудия перпендикулярно к земле.
Объяснили жителям: 
– Пушка берет 7–8 километров. Мы никого не достаем.

В ночь на сегодня мне снились погибшая соседка Раиса. У нее на лбу лента. На ленте
арабские буквы. Текст: «Нет Бога, кроме, Аллаха». Она улыбнулась, сказала:
– Война окончится. Ты останешься среди живых.

Сегодня осколок в правой ноге — мешает. Он двигается. Режет изнутри. Страшная боль.
Я молюсь. Ежедневно! Прошу, чтобы ни с кем, кого я знаю, ничего плохого не произошло.
Будур.

8 декабря 1999
Вчера, пока мама была на кухне, мы поцеловались.
Я счастлива! Я — умру счастливой!
Мама вошла, а Аладдин стоял на коленях у дивана.
Он просил прощенья, твердил, что любит меня.
Мама сразу дала ему подзатыльник и сказала:
– Я доверяю тебе и твоей вере. Не подводи сам себя!
Он кинулся к маме обниматься и несколько раз повторил:
– Я дурак!
Неожиданно Аладдин уткнулся заплаканным лицом в ее плечо.
– Совсем дурак, — пошутила мама и погладила его по волосам: – Встряхнись, сынок! Время все распределит. Расставит по углам. Спасибо тебе! Только не сбивай мою девочку с толку! Не обижайся, но я рада, что все именно так получилось. Ты сделал правильный выбор, в настоящий момент ей только 14 лет.
Мама выскочила в кухню, чтоб не плакать при нем.
– Дети! Мойте руки! Я кушать вам несу, — бодро, почти обычным голосом крикнула она оттуда.
Мы все сели ужинать традиционные вареники с травой.
Потом мама улеглась на кровать и делала вид, что спит. А мы проговорили всю ночь!
Аладдин взял меня за руку. Он целовал мои пальцы. Аладдин несколько раз сказал, что любит меня. Он окликнул мою маму. Повторил ей свое признание.
Оправдывался, говорил, что женился, чтобы меня сохранить. Обещал, что в случае моего согласия стать его женой он найдет причину — разведется!
Аладдин был ласковым и нежным!
Мой любимый Аладдин.
Царевна Будур.

13 декабря 1999
Нет тепла. Газа давно нет. Лютый холод. Руки красные от холода, и пальцы не слушаются, когда пишешь.

Продолжаю
Вбежал суматошный Джинн.
Сразу предупредил:
– Я на несколько минут.
Признался, что не понимает Аладдина, его поступков. Сказал, что на трассе его ждет машина. Он попытается сейчас выехать в беженцы.
– До двух часов дня мораторий! Не будет обстрелов! Не будет бомбовых ударов! Это последний шанс выйти из города! Потому я заехал. Я хочу забрать тебя с собой! — обратился Джинн ко мне: – Ты согласна? Я поселю тебя у своей мамы!
Я не посмела.
Тогда Джинн пообещал — он обязательно напишет!
Через людей или почтой (когда эта почта будет?) он пришлет весть о себе и об Аладдине.
Постарается приехать!
Джинн подтвердил, что Аладдин женился. Сообщил, что Кусум — 40 лет! Аладдину — 23 года. И добавил, что его друг родился 24 сентября.
– Сегодня, вероятно, с ночи, начнется штурм города! — повторял Джинн, – Поедем!
Я отказалась еще раз.
Мы простились, как настоящие друзья.
Я села в нишу. Буду делать записи в дневник пока жива.
Храни, Аллах, Аладдина! Моих друзей!
Стариков и детей, которые останутся в городе!
Я учусь правильно держать Уразу. Правда, у нас и так еды нет.
Но под обстрелом или под бомбежкой будет ли возможно ночью перекусить?
Царевна Будур.

15 декабря 1999
Сегодня с утра наши соседи показали истинное свое лицо.
Они струсили! Не защитили собаку Лайду. Дворового друга детей Сулеймана.
В собаку стреляли чеченцы в форме боевиков.
Мужчины из нашего дома отшатнулись в сторону. Не проронили ни слова.
Рядом, у их ног, уничтожали живое существо!
Они молчали?!
Это Сулейман, он собаку Лайду кормил. С ней постоянно играли его сын и дочь.
Дядя Султан и старик Николай, тот, что живет с парализованной матерью.
Вступилась моя мама. Сказала, что так поступают жестокие дети, а не мужчины на войне!
Боевики навели на нее пистолет.
Мама не сдвинулась с места.
Говорит им:
— За меня с вас спросят! — и нагло стоит, руки в боки.
Тогда боевики ответили:
— Мы зайдем к тебе, тетка!
Мама совсем разозлилась. Кричит им:
— Я жду! И дверь закрывать не стану!
Я вышла. Лайду мы занесли в самый близкий от нее подъезд. Тот, где квартира бабушки Стаси. Перевязали, поставили воды и ушли. Собака большая! Дворняга. К себе мы бы ее не донесли. Она тяжелая.
Когда стемнело, явились эти парни. Попросили у мамы уксус. Извинились!
Сказали, что мужиков нашего двора, через эту собаку, они проверили на «вшивость»:
— Гнилые у вас мужчины! Пьют и воруют. Воруют и пьют! Мы видим, кто какой! Если
помощь нужна, мы ночуем в среднем подъезде у Азы. Обижать будут — зовите!
Придем!
Они ушли. А я и мама, используя затишье, отнесли раненой собаке кусок лепешки. Долго гладили ее. Собака была жива!
У нас умирает кошка, которую все хотели взять себе, сразу две соседки. И, в конце концов, никто не взял! Несчастливая она. Кошечка по имени Седа. Она ничего не ест! Умирает от голода. У моего кота Чипса еле двигаются лапы. Однажды его спас Аладдин.
В ночь на сегодня мне снилась Кусум. Моя несостоявшаяся свекровь!

Нина и Стася слышали по своему скрипучему радио: к нам, в Чечню, приезжает ОБСЕ.
Но пушечная канонада не прекращается.
Будур.

16 декабря 1999
Аладдин! Аладдин! Пришел вчера вечером!
Подтвердил, что женился. Через час заявил: «Это неправда!»
Путался, врал, говорил о том, что он хотел проверить меня.
Спрашивал, пойду ли я замуж за него второй женой?
Болтал глупости, в которых мы с Кусум якобы можем быть подругами.
Я ответила:
— Да! Пойду! Второй женой, когда мне будет сорок лет. А пока мне четырнадцать! Я не хочу замуж. Я буду учиться! Закончу школу. Потом вуз. И вот тогда я возьму себе в мужья того, кого захочу! Выберу сама!
Аладдин вытаращил глаза. Такой злой и непокорной он меня еще не видел.
Он попросил, чтобы я не торопилась, подумала.
— Уже дважды побывавшая замужем женщина окрутила тебя! — вставила свое мнение моя мама. — Но... Для нас так лучше.
Аладдин побежал за мамой на кухню. Говорил, что запутался. Что по книгам нужно в первую очередь жениться на разведенных женщинах, чтобы уменьшить среди людей внебрачные связи и разврат.
— Это мудро!— согласилась мама: — Но если ты женат, ты не должен заходить к нам. Так?! Это тебе позор. Нам — грязь! — поставила она последнюю точку в разговоре.
Аладдин сник.
Мама явно злилась. Он стал ее раздражать.
Аладдин стал прощаться.
Выложил все деньги, что были в его карманах, даже мелочь.
— Вам, на еду, — пробормотал он и вышел за дверь.
А я перенервничала. Стало невыносимо больно внутри!
Я выскочила за ним во двор. Окликнула его.
Аладдин дошел до среднего подъезда нашего дома. Не выдержал. Оглянулся!
Потер пальцем левый глаз. Переносицу. А затем, не останавливаясь, быстро зашагал и исчез за поворотом.
Оставшись одна, я рыдала, не в силах остановиться. Плохо понимала, где я нахожусь, жива я еще или уже нет. Я давала какие–то клятвы и проклинала себя и весь мир. Война показалась мне глупой, совершенной пошлостью рядом с моей потерей. Наверное, это самый страшный день в моей жизни!
Но внешне я ничем не выдала себя. Даже маме.

Вечер
Ночью раненую собаку кто–то добил камнем.
Камень лежал рядом, в ее крови. Утром мы прибежали ее погладить, перевязать. Все это увидели.
— Лаяла! Мешала лазить по чужим квартирам! — быстро сообразили соседки–бабушки:
— Мы видим! По ночам в подъезде напротив — свет от фонариков! То в одной квартире, а то в другой! У нас дырочка в одеяле на окне. Мы в нее наблюдаем, — признались они.
Собаку Лайду похоронили Николай и ее хозяин Сулейман.
Николай нас ненавидит. Ворчит гадости и грязь.
За наглое обращение ко мне в пьяном виде Аладдин уже делал однажды ему замечание. Потому дед Николай злой. А мама открыто зовет его пьяницей и вором.

Ночь. Канонада за окнами.
Я написала Аладдину письмо. Письмо, которое он не прочтет. Я не посмею отдать его. Гордость моя не позволит. Я пришила письмо к твоим страницам, Дневник.
Вот оно:
«Аладдин!
Да будет доволен тобой Всевышний и хранит тебя на твоем пути. Я молю его о том, чтобы не была наша разлука слишком долгой, и очень скучаю.
Скучаю по тем мгновеньям, когда ты был рядом. Жду тебя. Твою улыбку и свет от нее в нашем доме. Мне всего 14 лет, это так мало, но за них я не встречала человека лучше и добрее тебя.
Мне никогда не забыть наши уроки под бомбежкой и твою заботу обо мне, словно я и впрямь была твоей сестренкой.
Я желаю тебе избежать смерти, пожить на Земле и побыть счастливым.
Всегда помни, что наш дом — это твой дом.
15.12.99 г.
Царевна».
 

18 декабря 1999
В наши дома пришла большая группа людей. Женщины и дети. Предводитель у них — мужчина лет сорока. Все его слушаются, он отдает распоряжения.
Эти люди рассказывали, что шли пешком из Микрорайона. Раньше все жили в одном многоэтажном доме. В их коллективе, в основном, русские и чеченцы. Но есть армянка, татары. Им необходимо найти, где ночевать сегодня? Временно обосноваться, не разлучаясь. Погреться. Переодеть сырую одежду. Нужна посуда, инструменты.
Разумеется, продукты. Лучший вариант — большой частный дом. Где все это есть.
В стихийной «семье» есть молодая женщина по имени Кира. Она сразу подружилась с Азой. С Кирой пришел ее сын. Он младше меня. Бойкий! Сам подошел, представился: Миша!
В первый день они отнеслись к нам неплохо: сочувствовали моему ранению. Физической слабости моей мамы. Я попросила топор (у них инструментов было много) — наш старый очень тяжелый. Миша заявил: «Одна секунда!» Позвал меня с собой. Мама разрешила. Мы пошли искать мне топор. Нашли. Маленький и легкий. Как раз для моей руки!
Мужчина, главный в их «команде», подарил маме канистру с соляркой.
Все эти люди внешне походят на бомжей. Знаю, они не виноваты. Несчастны. Бездомны. Но я с трудом скрываю свое отвращение.
Взяв чужой топорик, я выживаю. И они выживают!
Нас всех сделали грязными, голодными и учат воровать. Как это мерзко!
Люди этой «команды» идут по чужим дворам, как саранча.
Дети–подростки отработанными движениями осматривают карманы чужой одежды. Бегают по подъездам. Воруют. Всюду, везде они.
После обстрела, некоторые этажи в нашем доме просели, соединились.
Так же получилось и в доме напротив. Из–под крыши валит черный дым.
Но в крышах давно провалы. Пламя медленно гаснет само. Стены сырые, не топлено.
И внутри нашей комнаты идет то снег, то дождь.

21 декабря 1999
Вспоминаю Аладдина.
Последний раз мы виделись позавчера.
Он пришел ко мне в десять утра.
Мы стояли под снегом, держась за руки. Чудесное ощущение!
Он не хотел уходить. Он так смотрел на меня!
Но попрощался и ушел.
Вот и все.
Письмо я так и не отдала.
Царевна.

24 декабря 1999
Толстая Аза — наговорила сплетни новоприбывшим.
Теперь Мише не разрешают общаться со мной.
Не пускают к нашему подъезду. Главарь группы, проходя мимо, проворчал:
— Мы с вами разберемся!
Непонятно, что мы им сделали, в чем виноваты?
Наверное, в том, что не пьем. Не участвуем в беспределе. Терпим голод, не ходим грабить чужие дома. А еды нет.
В пожарном колодце с водой плавает дохлая кошка, но воду пили, и ничего. Никто не
отказался и никто не заболел. Живы. Сейчас чаще топим снег и пьем. Только с ведра снега — стакан воды. У соседок бабушек — мешок макарон. Они не делятся.
Перед уходом из дома макароны принес Мансур. В тот момент его мать щедро отсыпала нам ценное угощенье. Теперь наши соседи едят свои макароны сами.
Маманя моя — дура. Она всех подкармливала осенью. В том числе и Азу. Тогда у нас были продукты. Теперь ничего нет, кроме килограмма гнилой муки. Сегодня сильно стреляли из орудий. Горели верхние этажи, и часть из них рухнула. Взрывной волной сломало запертые двери на втором этаже. Мама связала их между собой и одновременно привязала к перилам лестницы. Но в наш подъезд пришли Аза, Лина, дядя Валера и другие соседи. Они сказали:
– Голод! Идет голод! — и стали искать еду по квартирам.
Мы нашли банку варенья. Я ела варенье ложкой, пока меня не затошнило.
Наша основная еда — стакан воды, одна ложка муки и покрошенный туда лук.
Выпиваем и ложимся.
Пять кошек у нас уже умерли. Мама хоронила их в садах–огородах за домом.
Над каждой рыдала, как над ребенком. Остался один кот. Большой и полосатый. Он, как и новые люди, явился из другого района города. Мы зовем его Хаттаб. Кот очень хочет жить! Ест соленые помидоры! Грызет полусырую, без масла, лепешку.
(Рецепт прост: сода, вода из снега, гнилая мука и разогретая на костре под обстрелом пустая сковорода.) Кот приносит убитых, обгоревших птиц. У кого–то периодически ворует сушеную рыбу. К счастью, он везучий — не попадается!
Вчера мы отняли у кота Хаттаба кусок рыбы и мгновенно съели!

Во дворе жители поставили круглую большую сеть. Насыпали крошек.
Ловят голубей в самодельную западню.
Ловят, ловят... Только голуби не ловятся.

Сегодня настойчиво били по нашему дому из пушек. С одной и с другой стороны. Мы принимали соседок с внуком у себя в спасительной нише коридора. Временами, наоборот, сами перебегали в их коридор — посидеть на полу.
Обстрел длился несколько часов. Снаряды стали попадать к нам во двор.
Каким образом мы живы?!
Своей эрудицией мне заниматься некогда.
Ранний подъем, в 04:00.
Ищем, колем, пилим дрова. Готовим в подъезде или дома.
Все делаем, пока не рассвело. Чтобы не был виден дым. По дымовым точкам бьют! Думают — боевики. Как же. Тут полно мирных жителей!
Я так устаю, что за «Старшим братом» почти не скучаю.
Патошка–Будур.

25 декабря 1999
Аза и Лина — лжецы и абсолютные негодяйки! Вышли на свой подъезд и кричат, что мы у них украли муку. Как будто мы ходим в их дом. Или вообще в их подъезд?!
Мама даже не ругалась, говорит:
— Кто хочет, пусть идет и смотрит, что мы едим. Какая у нас мука!
Разумеется, смотреть желающих не было. Но «кино» было сделано.
Снова общественное мнение направлено против нас! Почему такая ненависть? Я ничего не понимаю. Наши окна не выходят во двор. Мы редко видим соседей. Их «походами» не интересуемся.
Я не выдержала и крикнула толстой Азе:
– Ей ты, дрянь! Зря моя мама носила тебе еду. Проведывала, когда ты болела! Ты врешь, чтоб с себя грехи снять?
Аза не смолчала, обозвала меня «****ью». Пообещала избить.
Мама пыталась затащить меня в подъезд, но я уже разозлилась и продолжила:
— Свою боль ты получишь за клевету! Мой защитник — там! – я указала пальцем на небо. Последовала — тишина.
Лина, что–то зашептала Азе на ухо. Увела ее в подъезд.
Они воровки! Я видела!
Помню, было затишье. Нас не бомбили. Но с улицы раздавалось странное жужжание,
скрежет. Я высунулась из подъезда, бормоча под нос:
— Интересно, что за новое оружие. Как нас будут убивать?
И увидела следующую картину: эти соседи шли из чужих нижних домов, груженные мешками, а в руках держали веревку, на которой было множество пылесосов, связанных между собой! Пылесосы ехали на колесиках!
Именно этот «паровозик» издавал характерное жужжание.
Соседи не обратили на меня никакого внимания, совещаясь, кому, какой цвет больше нравится и кому что достанется при дележке.
А я подумала, что люди совсем сошли с ума, раз не думают о смерти, а думают о пылесосах в городе, где одни руины.
Стреляют из орудий.
Мама зовет меня в квартиру, в нашу нишу, говорит об опасности. Я не иду.
Стою и смотрю на дом напротив. Туда, где скрылись две женщины, оскорбившие нас ложью. Я вижу: рушатся его этажи. Горят пожары.
Весь дом в черном дыму. Он черен! Его не видно! На месте дома — пустота.

Продолжаю
Я нашла замечательные стихи А. Ахматовой.
Они будто обо мне.
Заклинание:

Не накажи меня разлукой,
Мой май любви, не накажи!
Какой–нибудь другою мукой,
Страх расставанья заглуши!

На скольких жизненных излуках
Стучали в грудь мою ветра,
В каких разливах и разлуках
До декабря я май ждала?

И вот декабрь швыряет снегом.
Не заморозишь, не пугай!
Ты за весну под снежным небом
Не накажи меня, мой май!

Где ты, Аладдин?
Не могу продолжать.
Царевна Полина–Будур.

26 декабря 1999
Днем я плюнула на все и решила поспать. Нас продолжали обстреливать из пушек. Зато когда я проснулась — стояла полная тишина!
К нам прибегал дядя Валера из среднего подъезда и рассказывал военный юмор нашего двора: Под обстрелом трое «героев» решили выпить: дядя Султан, дед Николай и дядя Вовка из частного сектора (его дом на углу уже два раза горел).
Собрались в квартире Николая. Но не в комнате, где лежала его парализованная старушка–мать, а в кухне. Выпили. Закусили. Снова выпили.
И в этот момент по нашему дому «долбанули» из пушки. Стена одной из комнат в их квартире вывалилась с вещами на улицу! Старенькая мама Николая выехала на кровати из комнаты в коридор! Попадали полки с посудой. Из мебели сохранился один шкаф!
Остальное, превратилось в щепки.
(В это время я спала!)
Но на трех друзьях попадание в квартиру не отразилось. Никто не ранен! Обошлись даже без царапин! Из курток мужчины дружно вытряхивали мелкие осколки и штукатурку.
— А главное, — приплясывал дядя Валера, — не разбилась бутылка водки, крепко сжатая в руках Николая! Всех спасла стена между комнатой и кухней!

Николай с больной мамой сразу переселились в подъезд к Азе. В дом напротив. Мужчины на новом месте, продолжили свой праздник жизни! На радостях, что все живы и не ранены, они угостили соседа Валеру рюмкой, а Валера — прибежал к нам рассказать об этом приключении. Вот какие чудеса!

Нашла стихи в книге, листки из которой идут у бабы Нины на костер. Надеюсь, что запомнила рифму правильно, ведь пишу их теперь по памяти:

Звенела музыка в саду,
Таким невыразимым горем,
Свежо и остро пахло морем,
На блюде — устрицы во льду.
Он мне сказал: «Я верный друг!»
И моего коснулся платья.
Так не похожи на объятья
Прикосновенья этих рук.
Так гладят кошек или птиц!
Так на наездниц смотрят стройных!
Лишь смех в глазах его спокойных
Под легким золотом ресниц.
Это Ахматова.

Мама злится все сильнее и сильнее. Ее характер совсем испортился. От голода, наверное.
Я стараюсь не огрызаться. Я, наоборот рассказываю маме что–то отвлеченное.
Постоянно болит желудок. Постоянно хочу есть. Мне мерещится кусочек настоящего белого хлеба. Кажется, ничего нет вкуснее. Съесть бы его, и уже не так страшно умирать.
Из ноги при помощи пареного лука вышли сразу две осколочные крошки! Нога красная. Опухла.

Соседи бродили по дворам. Нашли парней, убитых в гаражах. Человек десять.
Надеюсь, Мансура там них нет. Среди убитых есть кто–то из наших домов. Но нам не говорят.
Полина.

28 декабря 1999
8:20
Аладдин в последний раз был у нас 19 декабря.
Я уже девять дней живу, ничего не зная о нем.
Обстрел идет с ночи без перерыва. Спать нельзя.
Видимо, «кафирам», так здесь называют русских военных, дали обманные сведения, и они «мочат» своих же. Мы спасаемся в коридорной нише. Лежим на матрасике, на полу, который уже частично провалился в подвал.
Снился Мансур. В шляпе. С длинными волнистыми волосами. Он спросил меня:
— Помнишь, что я люблю тебя? Ждешь меня?
Я посмотрела в его прекрасные глаза и сказала:
– Да!
Я видела: за ним высоко в небе горели две звезды.
Яркие! Большие!
Утром я спросила маму, что и почему? Мама откликнулась:
– Мансуру тяжело. Но ему даны две удачи! Две радости! Волосы длинные, значит, жизнь продолжается! Возможно, сейчас он думает о тебе. В его жизни будет две любви.

Кстати, всех с наступающим!
Еще я сочинила стихи:

Самолеты летят бомбить,
Над домами клубится дым,
А так хочется просто жить,
Быть любимым и молодым!

16:10
Орудийный обстрел ведут прямо по нашим домам! В наш подъезд снаряды попали не меньше тридцати раз. Соседи–старушки с больным внуком у нас. Прячутся. С их стороны бьют прицельно по окнам.
О! По подъезду снова попали. Дым! Все в дыму.

P.S:
Буря! Скоро, наверное, опять пойдет снег.
Царевна Будур.

29 декабря 1999
Не могу понять — почему стреляют из танков по окнам?
Сейчас где–то в нашем доме пожар. Мы не спали всю ночь. Идут жуткие бои.
Верхние этажи нашего дома провалились, прочно сцепившись между собой.
Полностью цел пока только первый этаж. В доме напротив картина та же. Голодаем. Продуктов нет.
Сегодня я поздравляю тебя, Дневник! С Новым 2000 годом!
Поздравляю тебя, мой любимый! Мой Аладдин! Мой принц и мое несчастие.
Тебя, моя измученная мама! Мой привет тебе — Мансур! Я скучаю, сосед. Я желаю тебе удачи. Надежных друзей!
Я очень хочу, чтобы все, кого я знаю, даже те, с кем я враждую, были живы! Обязательно!

Нашего последнего кота — полосатого Хаттаба разорвали голодные собаки.
Мы не успели помочь ему. Он только жалобно вскрикнул по–кошачьи в последний миг жизни.

Снег лежит черный от пожаров. Его надо процеживать через ткань, чтобы пить.
Ветер и белая метель. Но очень скоро все становится серым! Мы растапливаем снег на печи, в железном ведре. Фильтруем через тонкое, чайное полотенце. Из полного ведра получается две–три кружки воды. Только для питья. Мы грязные, как черти.
Собираем снег рядом с родным подъездом. Ночью или ранним утром.
Далеко не ходим. Страшно! Обстрелы двора внезапны. Спим на полу. Снег можно соскребать прямо с пола, так как стекла вылетели. Но долго держались. Никто не верил, что они вообще продержаться до ноября.
Под окнами вчера, как призраки, прошли русские мужчины. Они были в старых гражданских куртках. Но сразу видно — военные! Налепили «жучков» под подоконники. Теперь бьют туда, где слышны шаги и где разговор.
Как жить? Стреляют по окнам. В своей собственной квартире мы ходим на четвереньках! Голова ниже уровня подоконника! Как собаки. Нам не дают подняться в рост!
Мы загородили окно всем деревянным, что нашли у себя, и книгами. Сегодня добавили ко всем загородкам старый матрац. Он послужит звукоизоляцией.
Все дни мы лежим в нише коридора.
Часто вместе с бабушками — Стасей и Ниной.
Мешки со своей одеждой и с постельным бельем, мы подтащили к входной двери. Вдруг пожар? Удастся спасти?
Скоро Новый год! Мама «раскопала» в груде хлама искусственную, серебряную елочку. Поставила ее рядом с коптилкой, нарядила.
Елочка «заиграла» блестками на слабых веточках. В темной, холодной, с закопченным потолком комнате она, на мой взгляд, лишнее сокровище.
Будур.

30 декабря 1999
Судя по реву моторов, по трассе идут большие машины или танки.
При помощи проклятых «жучков» теперь стреляют на все шорохи и звуки. По нашим домам и по подъездам. Опасно выходить!
Но запас дров на кухне у нас большой.
Еды нет. Разводим муку с водой и пьем. Чтоб не сильно болел желудок.
Мука с привкусом гнили. Очень противно! Кроме соленых помидор у нас ничего нет.
И соленые помидоры заканчиваются.
Аза и Лина применились к обстоятельствам. Дружат с боевиками. Некоторые у них ночуют. Женщины пекут для них хлеб. Поэтому сыты. У них и масло и мука! Лина к новому году дала нам немного муки. В мисочке.
Иногда в нашем подъезде пахнет дымом сигарет (с верхних этажей). Но в дверь подъезда никто не входит! Посмотреть, есть ли кто–то наверху, бабушки не решились. Мама подумала и одна не пошла. Не стала рисковать. Говорит:
– Нас не трогают, не обижают, зачем лезть?
В ночь на сегодня двое неизвестных ночевали в какой–то из квартир. Пахло едой!
Не знаем, кто это. Русская разведка? Боевики? Лучше не соваться! Делать вид, что мы не заметили.
Утром, сделав сальто через голову, один парень выпрыгнул со второго этажа.
По голосам — ночевали двое.
Будур.

4 января 2000
С наступившим Новым годом!
Мы два дня подряд пекли по одной маленькой лепешке.
Я ела ее! Горячую и сырую! Кричала: «Вкусно!»
Потом мы опять перешли на воду с мукой, с покрошенным в стакан луком.
Меня тошнит.
– Лук необходим для десен, — сказала мама. — Иначе потеряем все зубы!
У меня все зубы шатаются и несколько почернели.
В основном целый день мы лежим в своей нише.
Рано утром, пока не стреляют, держась ближе к домам, ходим к колодцу.
Он через один дом от нас. Живущие рядом люди ругаются, ссорятся с нами. Воды немного. Она с мусором.
Оказывается, дальше, в доме живут русская бабушка и ее муж–чеченец. Одни!
На четырехэтажный и трехподъездный дом!
Появились новые люди. Тоже муж–чеченец, жена русская и дочка.
К колодцу, рискуя жизнью, приходят жители частного сектора!
Сегодня светловолосый чеченец спросил у мамы:
– Где вода?
Ему на вид лет семнадцать, в военной форме, без оружия. Он рассказал о себе. Помогает старшим: колет дрова, носит воду, готовит еду. В их группе боевиков — его родственники. Автомат ему не дают! На шее у парня светло–зеленые четки.
Он веселый! Шутил на русском языке и на чеченском. Помог поднять из дальнего колодца (где есть на дне вода) маме и старым бабушкам ведра!
Парень отругал тех, кто хотел прогнать нас, мешал набирать воду. Пристыдил! Сказал, что вода — от Бога, она — ничья.
– Вода есть? Значит, для всех! Где живут люди? Близко или далеко? Кто они? Какой национальности? Это роли не играет! — звучало его нравоучение бездушным и наглым гражданам.
Скоро мы увидели его товарищей. Плотные молодые мужчины. Многие белокожие и светлые. С рыжинкой в волосах! Возраст от 25 до 40 лет. Они сказали жителям:
– Ставьте ведра у колодца и уходите. Мы поднимем, воду нальем. Каждому по два ведра. Потом заберете! Не рискуйте! Рядом прикрытия нет!
Колодец действительно расположен так, что подъезд ближайшего дома далеко.
Шагов семьдесят. Все стояли в подъезде. Боевики налили воду. Когда разливали — повторяли слова: «Биссми Ллахи!» (Ради Аллаха!)
Среди них есть голосистый парень! Это он «читает» азан (призыв к молитве). Чудный, высокий голос!
Мужчины рассказали:
– Когда мы пришли в ваш район, поселились в большом четырехэтажном доме. Но, осмотревшись, решили: надо держаться дальше от людей. Слишком много жителей!
Потому ушли в частный сектор. У нас есть котел, тепло. Есть подвал.
И если случится решающий бой — он будет безопасным для мирных жителей.
Наверно, по этой причине мы не видели их.
Баба Стася долго благодарила помощников, называла их «родненькими сыночками».
Мама шепнула мне:
— Вчера, когда Стася увидела парня — самого молодого и веселого, она пожелала ему смерти. Показала кулак за его спиной. Бурчала: «Не все еще подохли?!» А сегодня? Видишь, как кланяется!
Я увидела: на пальце правой руки у Стаси было надето обручальное кольцо.
То самое! Снятое с пальца Раисы. Женщины, что погибла на молитве, когда нас бомбили.
– Это похоже на правду! — ничуть не удивилась я.
Будур.

7 января 2000
Сегодня совпадают два светлых праздника!
Христианское православное Рождество и волшебная ночь перед мусульманской Уразой–Байрам.
Завтра —Ураза–Байрам. Завтра следует угощать гостей и не запирать дома.
Двери мы давно не запираем — боимся сгореть.
Стекол нет. На окнах — решетки, прогнутые внутрь. Жаль, угощать людей нечем. Лук закончился. Мука осталась самая гнилая, подмокшая, на дне мешка.
Сегодня с утра не выйти. Минометом бьют по двору.
Временами «работают» пушки танков. Танки видны на холмах.
Они и с одной и с другой стороны. Мы — посередине. Квартиры горят.

Здорово «грохнуло» во дворе. Закричали. Мама вылетела в подъезд. Четверо мужчин в военной форме с ведрами шли в сторону колодцев.
– Вы куда?! — заорала мама, — бесстрашие показывать? О женах, о матерях не думаете? Переждите в подъезде!
Обстрел усилился.
Попадания во двор стали частыми. У бабушек–соседок все чаще раздавались взвизги и крики. Мама вышла, постучала к ним в дверь, позвала к себе. Уложила соседей в нашей коридорной нише.
Мужчин из подъезда мама пригласила в комнату переждать стрельбу.
Они вошли. Удивленные. Нерешительные. «Гости» не знали, о чем говорить. Помолчали.
Затем, спросили, как у нас дела с едой?
Мама, молча, показала на пустой мешок, в котором на дне отсырела мука.
Боевики предложили:
— Через дом за подъездной дверью стоит мешок муки! Белая! Качественная! Вечером заберите себе. Лучше на санях – так легче.
Мама обрадовалась:
– Вы нас спасли! Мы голодаем. Парень, что помогал нам медикаментами и продуктами, ушел. Терпим! Положение таково: нас — двое. Ноги у дочери в осколках. Помните, в октябре ракета на рынке? Убежать, спрятаться в случае опасности она не сможет.
Я одна ходить, искать — не рискую. Одной девочке, в 14 лет, раненой, остаться никак нельзя.
– А мы, думали, у вас все есть! — удивились чеченцы. — Вы же не бродите! Ваши соседи со двора всюду ходят. Однажды их в частном секторе поймали, в чужом доме! Не мы. Другая группа. Одна женщина — чеченка. Другая — даргинка. Еще с ними прихватизировали чужое добро муж с женой — русские. Они испугались. Объясняли: «Ищем еду!», а в мешках был хрусталь! Расстреливать не стали. Грех на себя брать. Паспорта отобрали, и все. Решили: потом, после войны разберемся.
Мужчины вспомнили: «Месяца два назад парень к нам приходил. Сказал: здесь на первом этаже его девушка — раненая. Просил, чтобы мы заступились, если арабы захотят ее забрать.
Но арабы очень скоро ушли. Они жили недалеко. Ходили в черном, с черными бородами. Наверное, вы их видели. Подождите! Получается, это вы?!».
Повеяло теплом.
– Меня зовут Будулай, — представился старший мужчина: — Питаемся просто. Хлеб печем сами. К женщинам мы не ходим. Нам надо держать себя в чистоте.
Я узнала его. Этот человек чаще других разливал воду в ведра наших мирных жителей. Всегда повторял: «БисмиЛлахи!» Рыжеволосый, светлоглазый и плотный. 
«Чеченец, а похож на русского богатыря из сказки», — удивилась я.
К вечеру, часов в пять, мы привезли себе муку. Ура–а–а!
Сразу пересыпали ее в наши большие кастрюли, чтоб не подмокла. В муку я запрятала свои любимые музыкальные кассеты с песнями, а также щетки, расчески, изоленту и прочие мелочи. Остатки товара из г. Баку.
Незамедлительно явились бабушки–соседки. Мама отсыпала им муки. Много, килограммов пять, в их кастрюлю! Сказала:
– Поздравляю вас с праздниками! С русским Рождеством и с «чеченской Пасхой»*!
Стася и Нина обрадовались. Пообещали подарить стакан настоящих макарон и две картошки!
Но не принесли. Обманули.
Сегодня нам полностью разбили подъездную дверь. Грохнуло! Сама дверь и укрепляющие ее доски мгновенно разлетелись в щепки. Хорошо, в подъезде никого не оказалось!
Ранило несколько собак. Одну убило. Ей оторвало голову и лапы.
Завтра утром, пока темно, следует навесить новую дверь и прибить к ней задвижку изнутри.
Ходят вооруженные люди (под видом боевиков). Грабят.
У Вовки с Ольгой их дом в частном секторе окончательно догорел и завалился 31 декабря, в новогоднюю ночь!
Будур.
«чеченской Пасхой»* – Уразой–Байрам.

14 января 2000
Старый Новый год!
Мы с мукой! Спасибо ребятам!
Сегодня день рождения моей прабабушки Юли–Малики.
Она родилась в 1900 году 14 января. Жила в Ставрополе.
Ее покрестили подростком, и она стала носить имя Юля.
По своему отцу она была мусульманкой.
Мы досмотрели ее, парализованную. Похоронили в Грозном.
Через год, на этом же Карпинском кладбище, мы похоронили моего любимого деда Анатолия. Помню: ухаживать за прабабушкой было трудно. Мама ушла с хорошей работы.
Из старшего товароведа большого завода она превратилась в уборщицу общежития.
Каждые два часа нужно было подходить к нашей лежачей больной. Но со временем к прабабушке вернулась речь. Она стала вставать! Это после парализации, в 92 года!
Моя прабабушка много рассказывала о своей юности. Ровесница века.
В то время я пошла в первый класс. Мне было 6 лет.
Несмотря на все трудности, бабулю Юлю, мать маминой мамы, мы очень любили!
Знать бы о грядущей войне! Тогда не бросили бы квартиру–коммуналку в г. Ростов–на–Дону. А мы, наоборот, перевезли в Грозный имущество: предметы старины, книги, посуду. Жилье в Ростове–на–Дону сдали домоуправлению.
В Грозном наша семья имела две квартиры в центре г. Грозного двухкомнатную и однокомнатную. Обе они располагались в районе Центрального рынка. И у нас с мамой своя однокомнатная квартира, по улице Заветы Ильича.
Теперь наша ванная, вернее, пол в ней, — провалилась. Канализации нет, засорена и повреждена. Стены, потолок, все черное, в жирной копоти. Сможем ли мы отремонтировать свое жилье? Устоит ли наш дом? Как мы жить дальше?
Слабость сильная. Пилить дрова трудно.
В подъезд заглянул парнишка с четками на шее. Он один из тех, что дали нам муку.
– Тетя, — попросил парень мою маму по–чеченски. — Ты брюки мне не постираешь?
Я – мамин. Я не умею. Старших мужчин просить мне стыдно и нельзя.
Парень задал свой вопрос издали, стоя в дверях подъезда. Своим поведением он понравился нам.
— Давай, неси! — согласилась мама: — Только у меня сердце больное. Всем стирать не смогу. Нет сил! Одному тебе.
Он ушел и быстро вернулся. Ведро воды. Узкая баночка от кофе со стиральным порошком.
В пакете грязные брюки. Все оставил у двери.
Мама постирала. Рано утром этот паренек забрал мокрые вещи. Сказал, что досушит их в подвале дома, где они живут. Там чисто и тепло. Поблагодарил. Пожелал здоровья и удачи.
— Можно, я еще приду? — выходя на улицу, спросил он: — Пожалуйста! Еще только один раз! Вдруг меня убьют? Чтобы я в чистых вещах был.
Мама кивнула.
Зашла одинокая старушка Маня.
Сказала, у нее нет муки на лепешки и деньги заканчиваются.
— Денег и у нас нет. Всего сто рублей. — покачала головой мама. — А лепешку мы дадим! Надо — и завтра приходи.
Она протянула Мане половину от той, что была у нас самая большая! Маня расплакалась. Сказала:
— Если завтра будет тихо, я схожу за хлебом, на базар «Березку». Вам что–нибудь купить?
— Нет! Спасибо! — отказалась мама.
Маня попросила у мамы прощенья. И ушла.
Мы долго не могли понять, что именно мы должны простить старой Мане? Вспомнили не сразу. Давно, до войны, был случай: Маня прибежала к нам с внуком Витей. У них дома случилась драка! Бабушка и внук, перепуганные, прятались у нас.
После ухода незваных гостей мы обнаружили пропажу. «Испарились» в большом количестве
сладкие шоколадные вафли. Вафли лежали в коробке под кроватью, на которой ночевали «гости». Тогда мы торговали шоколадом, печеньем, разными сладостями.
Поскольку пропала еда, мама даже говорить об этом не стала.

Сильной стрельбы сегодня нет.
Но попали в угловой частный дом. Он горит уже третий раз.
Мы выносим из него мебель. Хозяева дома Вовка и его жена Оля.
С ними пенсионерка Мария. Это Олина мать. Деваться им некуда.
Переселяются в чужую квартиру. Дом на противоположном углу.
Оставшиеся люди помогают перемещению.
Мы тоже перенесли их табуреты и стулья.
У этих людей погибла собака! Беднягу зажало досками при обрушении. Вовка не смог вытащить. Собака выла, пищала и сгорела вместе с родным домом.
Будур.

18 января 2000
У нас вылетела дверь.
Чиню.
Вчера по нашим домам палили из пушек.
Благополучно такой обстрел закончиться не мог!
Один снаряд совершил редкостную подлость: он влетел в окно на первом этаже, к брату Азы.
Все в однокомнатной квартире разнесло на мелкие щепки!
Брата ранило в голову. Он всю ночь не приходил в сознание. Утром Шахрудин скончался на руках у своей сестры — Азы. Во дворе этого человека звали по–простому — «Шахид».
Похоронили у подъезда. Могилу тщательно закрыли большими ветками от голодных собак. Они могут выкопать труп и сожрать.
Брат Азы был хорошим человеком. Мирным, вежливым и тихим. Очень жаль! Он был безвреден. Ценное качество, особенно в военное время.
Попадание в жилое помещение на первом этаже —  редкость.
Обычно «сносит» верхние этажи: третий, четвертый и выше.
Могилу для Шахида, рискуя своими жизнями, копали мужчины нашего двора. Им, как и в прошлый раз (для Раисы), помогал сосед Тагир из частного сектора.

16 января старушка Маня погибла при обстреле улицы из установки «Град».
Маня шла за хлебом на рынок.
Мы не знаем, кто похоронил ее? Где?
Искать квартирные документы, остатки пенсии, и рыться в ее вещах приходили женщины из дома напротив. Значит, они видели тело. Маня болела. У нее были язвы.  Однако даже этот факт не остановил любителей наживы.

P.S:
Осколки в ногах причиняют мне сильную боль.
И болит сердце.
Я чувствую, как кружится голова, и приходится держаться за стены, иначе ведь можно упасть. Упасть на пол от голода. И тогда уже очень трудно встать, вы мне поверьте.
Полина–Будур.

20 января 2000
Вчера утром, 19 января, нас вывели из дома русские военные.
На моих часах было начало десятого.
— Быстро! Очень быстро! — приказали они. Маме не дали взять ее паспорт и пакет, куда она сложила фотографии умерших родных.
 Они сказали:
— Паспорт тебе больше не понадобится.
Бабушка Нина, вышла на снег в домашних тапочках. Переобуться она не успела. Решила: проверят квартиры, посмотрят документы и вернемся домой. Так ведь уже было в 1995 году. Но на этот раз всех жильцов, кого вывели из квартир, собрали в среднем подъезде дома напротив. В нем живут Аза с Линой. Я видела, когда проходила через свой двор, яркое солнце и белый искрящийся снег. Красиво! Только осколки, которые уже четыре месяца жили в ноге, кололи изнутри, и идти было больно.
На лестнице, ведущей вниз, было много пачек мыла в красной упаковке.
Оно рассыпалось из огромной коробки! Я подняла одну пачку и спрятала в карман.
Вдруг пригодится — руки мыть?
Еще пока мы шли через свой двор, я видела, как военные выносили коробки, как
оказалось — с хрусталем. Потом они открывали их, ругались матом и били хрусталь прямо во дворе, на глазах у всех. Только непонятно — зачем?
Потом нам велели спуститься в подвал, а разговаривать запретили.
Болтунам пообещали гранату.
Мы сидели в подвале около трех часов. Беззвучно общались, едва шевеля губами.
Все боялись, что бросят гранату. Взрослые говорили, что такие случаи бывали.
Было тесно, сыро и очень душно.
А Юрочка, у которого повредился рассудок, внук бабки Нины, шептал мне про НЛО. Что
солдаты ненастоящие, что вместо них прилетели убийцы–пришельцы с другой галактики.
А он ждал «своих друзей, русских», но совсем не пришельцев.
Наконец, нам велели выходить. Тетя Аза и тетя Лина вылезли на свет и сразу стали собирать красивое красное мыло. Объявили, что им его оставили на хранение какие–то соседи.
Мне было стыдно, но свой единственный кусок я не отдала.
— Разрешите зайти в свою квартиру! Паспорт взять. Как же я без паспорта? — мама
волновалась.
— Нельзя! Паспорт вам не нужен. Вещи не брать! Двери не запирать! Вперед!
С сопровождающим.
Аза дала моей маме черное кожаное пальто.
— Ты мне хоть это спаси! — неожиданно попросила она.
Люди из двух домов шли цепочкой. Я увидела одинадцать человек.
За углом, при выходе со двора, обстрел был сильнее.
Шуршали и свистели мины. Недалеко разорвался снаряд. Полыхнуло прямо перед нами.
Мы и военные шли вместе. Свои били по своим. Солдат слева кричал матом в рацию.
Но часть его речи я разобрала:
– Эй вы, пермяки! Мы это! Мы уже здесь! По своим бьете!
Мы шли первые: бабушка Стася, мама и я. Стася еле шла.
Мы взяли ее в серединку, и все держались друг за друга. Я сама еле двигалась от голода и усталости. Когда раздавался шуршащий визг мины, все падали. А потом опять шли.
Нас подвели к обрыву. Я взглянула вниз. Там липкая глина и снег.
Юрочка трясся, крестил солдат и бормотал что–то типа:
— Кыш! Кыш! Улетайте отсюда!
Кто–то из военных пальнул короткой очередью из автомата, чуть повыше наших голов.
Я испугалась и почувствовала, что падаю. У меня закружилась голова. Мама поддержала меня. А блуждающий осколок в правой ноге «проснулся» и резанул со страшной силой.
Старая бабка Стася упала на колени и стала кричать:
— Что вы делаете? Мы свои, мы русские! Не стреляйте!
Мама стояла молча.
Солдаты засмеялись. Тот, что был круглый, как колобок, махнул рукой:
— Свободны! Катитесь вниз! А домой не смейте являться — у нас тут «зачистка»!
Мы его послушались. Действительно покатились вниз по глине и по снегу.
Военный, тот, что ругался в рацию, крикнул вдогонку:
— А насчет расстрела, это мы пошутили.
Мы брели неизвестно куда, то и дело, заскакивая в чужие гаражи от обстрела.
Сопровождающий указал нам на дом без окон и дверей, но с крепкими кирпичными стенами:
—  Здесь пока пересидите. За нами другие части идут. У них жестче. Это мы добрые — москвичи, у нас люди даже из вузов есть!
Он был высокий и очень худой.
Скоро подтянулись наши соседи. Дом, в который нас привели, был совершенно пуст. Только стояла в середине комнаты одна кровать с железной сеткой без матраца и одеял. Все по очереди сидели на ней остаток дня и всю ночь. А я села на пол и в очередь не пристраивалась.
У меня в кармане оказалось два малюсеньких кусочка сахара. Черных от копоти и похожих на угольки. Я давно их хранила. Хотела съесть перед смертью, думая, что она все равно неизбежно настигнет меня, но забыла. Сунула руку в карман — а они там.
Предложила людям, но все отказались. Только бабка Стася взяла. И, подавившись ими, закашлялась.

Утром все отправились искать другой дом, целый, и чтоб в нем было на чем спать.
Мы не ели. Ни вчера, ни сегодня.
Зато нашли дом! Там есть двери! Есть оконные рамы. Даже кухонный стол! И диван!
Наши лица, наверное, осветились счастьем, и все перестали ворчать.
Быстро разбились на маленькие группы и отправились искать клеенку, чтобы закрыть ею оконные рамы. Так будет теплее.
Наша охота была удачной. Мы принесли инструменты — гвозди и молоток!
Решили не разделяться! Держаться всем вместе!
Мы заняли крайнюю комнату со старым зеленым диваном. Оказалось — нас в комнатке шестеро: я с мамой, бабушка Нина с больным внуком, старенькая Стася и бабушка Мария из частного дома, сгоревшего на углу.
Для Нины с внуком Юрочкой я и мама откопали из–под снега железную ржавую сетку от кровати. Еще мы придумали для сетки подпорки — кирпичи.
Кто–то нашел мужские ботинки и переобул бабушку Нину, мокрые ноги которой сильно распухли. Старой Стасе притащили кровать, как в больнице, с высокими спинками.
Нам единогласно уступили зеленый диван, и мы с мамой удобно разместились на нем «валетом». Правая нога очень болит. У меня температура.
Повезло, что в разбитом шкафу, за стеклами нашлись лекарства — «аспирин» и «валидол».
Еды мы не нашли. К вечеру мне всегда хуже. Вообще, я хожу нормально, но вдруг появляется резкая, страшная боль, я падаю на снег и кричу.

22 января 2000
Аза с Линой принесли из соседних домов теплые одеяла и спали спокойно.
Моя мама постеснялась ходить по чужим домам. И мы мучились, мерзли.
Я заплакала утром, не выдержав голода, и сказала маме:
– Да с них пример брать надо! Люди ориентируются в обстановке, а мы!
Она сказала:
– Да ладно, –  и безвольно махнула рукой.
Какие–то русские солдаты пожалели нас, дали две банки своей пайковой «тушенки».
Сказали:
— Все, что вам нужно, ищите сами. Закрытых дверей в Грозном вроде нет!
Пошли искать, но ничего не нашли, кроме муки. К трем часам дня сварили суп с «галушками», наконец поели!
К вечеру кто–то обнаружил немного риса, кто–то стакан макарон. Ура! Будет макаронно–рисовый суп.
Наш дом, вероятно, уже сгорел, и паспорт мамы тоже.
Вовка и Аза где–то купили для военных водку. Это зачем? Я не поняла.
Вовкина жена тетя Оля постоянно хихикает и шепчется с солдатами. Говорит, что старается ради еды. Командует всеми, кричит, а сама таскает в свою комнату чужой хрусталь и ковры. Наши комнаты разделяет кухня.
Во второй комнате поселились четверо: Оля с мужем, Аза и Лина.
Куда–то потерялся сосед Николай со своей парализованной мамой?
Когда нас выгнали на «зачистку», мы видели, как военные вытаскивали мать Николая, а он все твердил, что ее нельзя трогать.

У меня болят пальцы рук — большой и указательный. Вчера, когда несли сетку от кровати для бабушки Нины, пальцы «приклеились» к мерзлому железу.
Варежек нет, я забыла их дома на холодильнике.
Сегодня мама нашла мешок, а в нем примерно ведро–полтора темной муки! Он лежал в яме на углу улицы. Мама взялась нести мешок, а какая–то чеченка громко заорала:
 — Мое! Отдай! Он лежал возле моего дома. Я старая! Я не ела три дня!
 Маме стало стыдно и жаль бабку. Она отдала ей муку.
 Как орал на маму пьяный Вовка!!!
 — Я вас кормить не буду! Кто ничего не принесет — еды не получит!
 Мы молчали. Знали — виноваты.

Продолжаю
Пока искала дрова, сочинила стихи:

На снег, в Крещенье, 19–го,
«Из дома — вон! Не запирать!
С собою вещи — не вытаскивать!
И ног не смейте обувать.
Идите — вон! Вперед! Без паспорта!
Он вам не нужен! Вон! На снег!»
Мы смотрим — перед нами в маске
Военный русский человек.
Полина.

23 января 2000
Вовка пьян с вечера до утра и с утра тоже.
Нина и ее сумасшедший внук колют и пилят дрова. Носят их в дом, делают запас на случай обстрела. Мы с мамой переделали окно. Еще раз затянули его клеенкой, ведь зима, январь, а мы, считай, на улице. Потом помогали бабушкам, носили дрова.
Уже полдень.
Сегодня Вовка притащил и поставил в кухне железную печь. Вывел трубу в окно. Печь большая. Надеюсь, что перестанут мерзнуть мои ободранные пальцы и ноги.
Я хожу в старом, длинном черном пальто. Оно мамино. Я в нем спала, когда нас вывели из дома. Под ним еще две кофты и дырявая куртка.
Чтобы ко мне не приставали, мама сделала мне по подбородку капли из теста, вроде прыщи. Припудрила их тертым красным кирпичом.
Получилось, как зараза. Я так хожу. Ведь мне 14 лет! Мама боится за меня. Много пьяных мужчин вокруг. Люди сказали, что в военный госпиталь мне лучше не обращаться для операции. Почему?

Сейчас Вовка напомнил маме, что она «растяпа», так как отдала старухе, «которой подыхать пора», муку. Мама не выдержала критики и ревела. Наш «обед» почему–то задерживается.
Куда–то делись трое: жена Вовки Ольга, Аза и Лина? Уже половина пятого вечера.

Оказывается, они все трое ездили на БТРах к нам, в наши дома, вместе с солдатами.
Никому ничего не сказали! Договорились с военными, и тю–тю.
Привезли какие–то большие мешки. Объяснили: там, в наших домах, расположилась другая воинская часть. И они «спасали» свои вещи. Мешки занесли во вторую комнату. И сразу закрылись. Мы ждали.
Я была очень голодная, но еще сильнее я желала узнать, как там наш дом?
Путешественницы, наконец, сделали все свои дела и рассказали:
– Вход в ваш подъезд завален кирпичами. Войти можно, но только из других подъездов. Через дыры, прорубленные в стенах квартир. Все квартиры в доме теперь соединены через внутренние перегородки! Но такой путь требует времени, а мы спешили.
—  Что же документы нам не привезли? Необходим паспорт! — волновалась мама. — Мой паспорт — в пустом холодильнике! Он спрятан на случай пожара!
—  На хер он кому нужен! — огрызнулась чеченка Аза.
А ведь мама недавно спасала ее плащ!
Какие стали все злые!
С этого дня в соседней комнате прижились красочные термосы и новый сервиз.
— Если честно, очень завидую, что вы смогли увидеть наш дом! — призналась я.
 И сразу увидела, как скривилась тетя Оля.
— Там, у входа к вам, мусор и гора кирпичей. Не пробраться.
—  Что–то из вещей, наверное, останется.— успокоила маму Лина.
Она добрее. И на том спасибо!
У меня болит сердце, и очень хочется домой.
Женщины рассказали, что те военные, с кем они приехали, сильно ссорились с теми, кто был там, в наших домах. С другой воинской частью.
Они едва не подрались и не постреляли друг друга.
Полина.

24 января 2000
Мы таскали воду. Я по половинке ведра.
Снаряды из пушек теперь падают совсем недалеко. Пушки стоят на горе, рядом с пожарными колодцами, по дороге в мою школу № 50.
Хорошо видно, как загорается и рушится дом. Грохот. Гарь.
Часто снаряды пролетают прямо над нами. Так военные развлекаются.
Они стреляют чуть выше наших голов, пока мы набираем воду.
В чужих разбитых домах бывает вода, налитая в ведра, но она замерзла и не всегда можно оторвать ведро от пола. Где, получается — забираем воду себе.
У нас печка. Стало чуть теплее. Лед в ведре тает. А снег топить очень трудно. И он всегда с копотью — черный.
Спим мы, как и раньше, в пальто, но теперь не так мерзнем.
Сегодня повезло — нашли соленые помидоры в баллонах. Носили в дом.
Трудно маме: в одной руке ведро с водой, в другой банка. А я могу нести только неполное ведро, мне больно ступать.
Едим мы один раз в сутки. Примерно в три часа дня.
Но наши соседи нашли и принесли муку. Потому сегодня у каждого еще есть лепешка. Хочешь — жуй все сразу, а хочешь — спрячь на вечер.
Я постоянно хочу есть. Болят ноги. Это все из–за осколков ракеты.

Продолжаю
Только что был ужасный, свинячий скандал.
Пьяный Вовка бил и душил старую бабку Стасю.
Он кричал:
— Проклятые твари! Еду ищите себе сами! Я всяких старых ****ей кормить не обязан!
За старушку Стасю вступилась чеченка Аза:
— Она же еле ходит!
Вовка ударил и ее! Аза сильно покраснела, заплакала. Вот сволочь! Жаль, у меня сил нет набить ему наглую морду!
Тоже мне, великий благодетель.

Некоторые русские солдаты пожалели нас — выселенных. Из своих пайков дали консервы, 1–2 банки. Это на всех!
 — Нам и так дают половину положенного пайка, — признался один из военных. — Остальное начальство на сторону продает, боевикам. Но вы возьмите. Смотреть на вас тяжело. Вы же голодные!
Все продукты Вовка и тетки Лина, Аза и Оля сразу сортируют.
То, что качественней, прячут у себя, в другой комнате. Едят «втихую», по ночам, и откладывают на потом, а бабушкам и мне с мамой не дают.
Я вчера вечером вышла на улицу. Понаблюдала эту странную жизнь в окно, со двора.

Ежедневно ругаюсь с кем–нибудь, даже с мамой.
Это, наверное, потому, что мне постоянно мешают делать мои записи, мешают сочинять стихи, читать. Они вряд ли верят в Бога или в Правду. А в кого вообще тут можно верить?
Я поняла, наконец! Все дни наши сожители по дому просто мародерствуют.
Они специально во весь голос кричат на нас. Чтоб люди на улице слышали и ошибочно думали, что старым бабушкам и нам нужен хрусталь. А у нас дома посуды — валом!
Мне она вообще не нужна.
Я вспомнила, что один философ скитался по свету, имея только чашу для воды. А когда пришел к ручью и увидел, как мальчишка–пастух пьет воду из горсти, то разбил свою чашку о камни!

Я постоянно чувствую запах смерти. Она пахнет металлом.
Мама, если мы идем в «поход», не разрешает заходить в жилые комнаты.
Чтоб соблазна не было что–нибудь взять. Когда заходим в чужой дом, то сразу направляемся на кухню и в подвал. Главное — еда! Еду брать не грех. Если у нас забирали еду — мы никогда не ругали этих людей.
Обязательно мы посещаем ванную комнату. Там бывают «аптечка», вода, мыло.
Теперь мы стираем редко — экономим воду.
Нам сегодня крупно повезло — нашли лекарства. Обезболивающие! Я выпила сразу две таблетки. Когда боль в моей ноге прошла, мы пошли на соседнюю улицу, просить у жителей варежки для меня. Но никто не дал. Сказали:
— Ищите сами. Или у «своих» просите. Вон «хозяева» ваши хозяйничают, — они указали на
русских военных.
— Конечно, поищем! — огрызнулась мама.
Надо было спросить на чеченском языке, тогда бы дали. А так ругнулись, и все.
Варежки мы искали, но не обнаружили. Невезучие мы!

Сегодня был вкусный обед. Суп с картошкой!
Старались дежурные: тети Аза и Лина. После обеда я хотела полежать, но пришла Лина и сообщила:
– Я уже один раз принесла воду и помидоры. Что я, гробиться на всех должна?
Старенькая Стася спала. Нины с безумным внуком не было.
На свою беду, мы взялись помочь — принести еду и воду.
В кирпичном частном доме были российские солдаты и какой–то дед–чеченец.
Я взяла ведро воды и вышла. Мама также подхватила ведро с водой и баллон варенья. Потом она увидела в баночке острую приправу и тоже сумела взять ее.
В большой красный бак из пластмассы солдаты ставили себе баллоны и банки с консервами, видимо, на весь свой коллектив. Дед–чеченец крутился там же, с мешком. Он тоже запасался едой. Никто никому не мешал! Наоборот, царили понимание и сочувствие.
Следом за нами, очень скоро, вышла Лина. Бабушка Нина шла мне навстречу. Она помогла занести ведро с водой по ступенькам.
— Мы с внуком лук нашли и спички! — успела похвастаться она.
Едва мы вошли, к нам ворвались русские военные.
Они кричали, что мы украли у них фонарь?!
Что сейчас за это они расстреляют нас всех! Они тряслись от гнева и злости.
Все наши соседи молчали, замерев от страха, так как два автомата были сняты с предохранителей и нацелены на нас.
Фонарик я действительно видела. Он был в том доме, откуда мы только что пришли. Фонарик стоял лампочкой вниз на подоконнике в кухне.
Я вышла вперед и сказала об этом. Уговорила разгневанных людей не стрелять, подумать! Вернуться. Посмотреть внимательно.  Сказала, что я не брала. Они поняли — я не вру. Плюнули и ушли. Если бы не я, возможно, остались бы одни трупы! А впрочем, наши соседи–воришки это заслужили.
Кто же подставил нас так подло? Старик или Лина?
Скорее всего, украла именно она.
Царевна.

25 января 2000
Утром рассказали, что двух девочек российские военные увели из дома от матери. По возрасту они школьницы. Их мать искала, у кого можно купить ящик водки, чтобы вернуть детей, иначе их ей не отдадут. Аза и Оля принесли чужие красивые полотенца, пояснили:
– Это вместо салфеток.
И сразу забрали в свою комнату.
Днем я увидела: в нашем дворе свежая могила. Взрослые объяснили:
– Это сосед. Убило в доме рядом.
Надо же! А я не заметила.

Ночью сильно стреляют, но никто не уходит в подвал под домом.
Спим каждый на своем месте.
Больной внук бабы Нины приносит откуда–то книги. Лучшие из них Лина забирает себе. Когда обстрел, он страшно пугается и всегда твердит:
— Господи! Неужели я маму больше не увижу?! Ее убили? Давайте спрячемся в канализационный люк!
Его бабушка шутит:
— Увидишь маму, если слушаться будешь!
На самом деле тетя Варя и Башир стали беженцами. И никто не знает, живы ли они. Ведь места в автобусе стоили очень дорого. При этом еще и обстреливали. Так убило всю семью беженцев из дома № 88.
46 человек сгорело, когда в автобус попал снаряд.
Спасся один ребенок.

Маме плохо с сердцем.
Я давала ей капли.
Она попросила закопать ее в огороде, если она умрет. И чтобы это сделала именно я, а не кто–нибудь еще из ближайшего окружения. Она объяснила, что даже после смерти ей будет противно принять от них помощь.
А я ответила, что не смогу ее закопать, так как земля мерзлая. Вся в снегу.
— Тогда сожги, — предложила она.
Я попыталась представить себе, словно увидев это сверху, мерзлую землю, медленно расплывающееся черное пятно вокруг костра и ее «тающее» в огне тело.
Но, видя, как ей плохо, пообещала:
— Сделаю, как ты просишь.
И пока она не видит — вытерла слезы.

Продолжаю
Вовка притащил баллоны соленой черемши. Принес на тарелочке и угостил нас.
Мы съели черемшу в одно мгновенье.
— Остальное мое! Я люблю! — заявил он. И отнес все банки на свою половину.
В двухстах метрах от нас загорелся частный дом после обстрела из орудий. Все коллективно тушили пожар, но напрасно. Дом сгорел. Странно, но никто ничего не взял себе.
Все вещи выносили и ставили на дорогу. Отдавали в дома напротив.
Я с людьми забрала часть обгоревшего забора на дрова.
Нашли лук, и пачки с промерзшим чаем.

P.S:
Наши молодые соседки стали исчезать по ночам куда–то. Женщины, а не боятся!
Оля как уйдет — ее муж Вовка все больше пьет.
Царевна Полина–Будур.

26 января 2000
Ночь
Обнаглели соседи из второй комнаты!
Спят вповалку и там же курят и пьют. Это в такое время! В войну, когда жизнь на волоске!
Дым идет к нам. Мы задыхаемся: дети и старики.
Сейчас получилось еще круче: нашу комнатную дверь закрыли, задвинули стульями. Сидим все шесть человек, как наказанные, взаперти. В туалет не выйти! А в кухне наши «девушки» пируют с русскими военными! Мирно беседуют и жуют. Наварили что–то вкусное. Запах! Обалдеть!
Хотя продукты наверняка дали на всех. Мы — голодные. А они — пьют! В дырочку от замка нам хорошо видны баллоны с красным вином.
Русские военные услышали шорохи, спрашивают:
— Что, тут еще люди есть?
Тогда Вовкина жена и тетя Аза стали раздраженно повторять:
— Какие там люди?! Это у нас комната для калек. Мы их кормим!
Мама как услышала — расплакалась. Сказала:
— Мы отделимся. В продуктах и в дровах. А печь я сама себе с решеткой во дворе сделаю. Битых кирпичей много.
Я обрадовалась и зашептала:
— Давай уйдем от них совсем!
Но уходить из дома мама не решилась. Женщина и девочка — явная мишень. Тем более что у нее постоянно болит сердце.
Бабушки нас поддержали и хором сказали:
—  Да! Мы согласны! Мы тоже отделимся и уйдем.
Но прошло несколько минут, и они испугались собственного своеволия. Стали «петь» совсем другое:
—  Надо терпеть! Гордость ни к чему. Вы не умеете жить в коллективе.
Явное предательство и трусость. В конце концов, получилось, что отделились только я и мама. Наши соседки из параллельной комнаты продолжают исчезать по ночам.
Кто–то светит им фонариком в окно и свистит. И у наших «дам» тоже появился фонарь!!!

Маме лучше. Она смогла встать.
Мы с ней нашли в чужом доме сухие носки и переобулись.
Варежки опять не нашли.
В одном доме, на диване, увидели убитого мужчину.
Немного крови на голове, и стакан чая в руке, лежащей на подлокотнике.
Он был словно живой. Только в воздухе висел запах металла.
Почему от убитых пахнет металлом и пеплом?
И детские вещи, лежащие рядом с ним, и кроватка малыша.
В этом доме мама не разрешила брать даже еду. Она суеверная. Говорит, что у мертвых ничего брать нельзя.
Потом мы искали муку и сахар.
В другом доме я заглянула в комнату. О! Что там было! На столе стоял открытый чемодан!
В прозрачном пакете рядом лежала новая куртка из кожи! Я попросила маму взять куртку. Моя совсем износилась. Дырявая. Но мама не разрешила. Ругалась. Вот зануда!
Как будто не видит: вокруг все и все забирают. Ходят группами. Взрослые и дети, военные и мирные жители, соседи и случайные попутчики.

Вечером мы с мамой вышли, пока нет обстрела. Видим — нет того дома с курткой. Одни головешки и фундамент.
Я сказала:
—  Никогда не смогу поносить такую куртку.
 Мама обняла меня:
—  Потерпи! Чтобы в нашей квартире хоть что–то осталось, мы с тобой кроме еды и лекарств ничего брать не должны! Есть час добрый, а есть — недобрый, особенно в войну.

Позднее ночью я едва не погибла.
Вышла около 23.00 часов во двор. Темно. Звезды. Мороз.
Я спрятала кусок лепешки, чтоб покормить бездомную собаку. Из–за собаки, собственно говоря, я и вышла. Позвала ее и стала кормить.
Неожиданно раздался выстрел. За ним второй! Рядом со мной по стене «чиркнула» пуля. Кто–то захохотал пьяным голосом.
Стреляли в меня. Явно используя ночной прицел. Наверное, сквозь него мы кажемся снайперам призраками, которых интересно убивать.
Я дернулась, спряталась за угол. Присела на корточки.
Простояла, как утенок, минут пять. Так же, на корточках, не поднимаясь, взобралась по лестнице домой! От боли в ногах я до крови искусала губы.
Дома, при свете керосиновой лампы, мы с мамой рассмотрели пулевое отверстие в моем шарфе.
Еще когда я кормила собаку, то отчетливо слышала разговор Лины, Азы и Ольги о русских солдатах. Их речь и сигаретный дым лились из окна их комнаты. Женщины хохотали и обсуждали, кто лучше как мужчина. У кого какое «богатство» и всякие грязные вещи.
Какая низость.

Время за полночь.
Только что я поругалась с Олей, женой Вовки.
Я, наконец, решила помыть голову, а то уже чешется (не мыла неделю!), а Оля начала кричать:
— Хочешь понравиться военным?! Шлюха!
Это с моими–то взглядами! И с моими ранеными ногами?
Я ответила:
— Бог уже всех вас проклял! Шлюхи живут в соседней от меня комнате.
Ольга прошипела, что ненавидит меня, и с удовольствием бы убила, после чего скрылась среди мешков в их комнате.
Крыса!
Она что, на самом деле думает, что я в 14 лет такая же, как и они?!
Патошка.

27 января 2000
Сегодня ненаглядные соседки снова «смотались» в наши дома. На военных машинах с солдатами. У них БТРы, как автомобили.
Это второй раз после выселения!
Ни мамин паспорт, ни ее трудовую они не привезли. Хотя обещали.
Зато втащили много больших сумок. Отличились Оля и Аза. Возможно, они врут, и были совсем не в наших домах? Я давно перестала верить рассказам этих ненасытных людей. Оля принесла своей матери на выбор стопку головных платков.
Бабушка Мария со словами: «Господи, помилуй!» — отобрала те, что ей больше понравились, крестясь и молясь.
Вовка был пьяным, матерился на меня и говорил откровенные пошлости. А я сказала ему, что младше его дочери и что совести у него совсем нет.
После этого он заткнулся.
Потом, когда все поели, прибежал дедушка Халид, чеченец, местный житель.
— Помогите! Горит дом моей дочери. Спасите вещи!
Не поднялся никто.
Выползли только я и мама. Дед показал на большой дом. Пожар был несильным, но тушить его все равно было нечем.
Мы вытащили две подушки и большую синюю кастрюлю литров на пятьдесят.
Какие–то старые пальто. Несколько ведер. Все это вместе с дедом занесли к нему во двор. Дом, в котором полыхал пожар, был почти пуст, видимо, основное имущество дочь с зятем успели вывезти.
Старик пообещал отблагодарить, дать нам вермишели.
Мы забыли предупредить его, что питаемся отдельно.
Халид не обманул. Он принес то, что обещал. Но явно пожадничал.
Принес очень мало, в пакетике. А говорил — у него мешок!
Нашу вермишель перехватила чеченка Аза. Она мгновенно спрятала ее в своей комнате. Мы с мамой остались с «носом». Я страшно разобиделась! Чтобы не показать свою боль и свое бессилие, я вышла на улицу. Слепило солнце. Болела раненая нога. Я не заметила, как заплакала. И в этот момент кто–то протянул мне плюшевую игрушку — зайца.
Я не запомнила лицо этого человека. Вернее, увидела только его глаза! Это был русский военный. Он писал сухой поломанной веткой на белом снегу: «Нам пора домой!»
Игрушка маме понравилась. Она разрешила ее оставить.
Заяц желтый, красочный! Я лягу с ним спать.

Продолжаю
Еще новости, Дневник!
Наши «дамы» принесли красивые платья.
Я была удивлена подаркам.
Но как только соседки вышли от нас, мама повесила все за шкаф и сказала:
— Уж не знаю, хитрости ли это или нет, но домой к себе мы эти вещи не понесем. Сделаем вид, что взяли. Чтобы не обидеть.
Я вытащила все наряды обратно и стала примерять. Больше всех мне понравилось розовое платье. Я пыталась уговаривать маму разрешить оставить хотя бы его!
Но мама была непреклонна.
– Ты глупая! Это не подарки. Это чтоб свои дела на нас свалить! У нас родных нет. Уезжать нам некуда. Мы останемся. Вот и будут люди думать, что воровали мы. Ненависть к русским в этом поможет.
Я поняла — мама права.
Питаться эти дни мы стали гораздо лучше. Обследуем чужие подвалы и кухни. Что отыщем, то едим. Иногда два раза в день!
Нашу долю продуктов соседи от военных получают, но мы ее не видим.
— Раз сами отделились — вам ничего не положено!— заявила Вовкина жена. Остальные поддержали Ольгу, чтобы еды их коллективу было больше. Мы не спорили. Решили не нервничать. Нужно помнить историю с макаронами и с дедушкой Халидом!
Мы обходимся без помощи военных, сами.
Правда, мне постоянно хочется есть. Иногда мы угощаем старых соседок по комнате и «общего» внука. Они с нами дружат, когда «оппозиция» не видит. Даже жалуются потихоньку, а при «своих» не разговаривают. Игра какая–то. Странные взрослые люди.
Царевна.

28 января 2000
Сегодня мы ходили за водой. Далеко, в пожарные колодцы. Все остались живы!
Только бабе Нине стало плохо в пути, и мне тоже — я чуть не упала от боли. Ее воду пришлось отдать военным — танкистам. Не выливать же? А я свою — донесла.
С нами было много местных женщин, все с тачками, с баками.
На пригорке стояла русская пушка, она стреляла. Огненный снаряд вылетал у нас над головами. Мама забралась к солдатам на высоту. Стояла и смотрела на наш дом. Комментировала:
– Дом стоит! Из–под крыши валит дым. На верхних этажах пожары, Нам сказали не подходить к нашим домам 15–20 дней. Не беда! Вернемся раньше! Рискнем!
Мама каждый день повторяет слова:
— Пора домой!
Это как ее заклинание. Одновременно — мысль военного, писавшего на снегу.
Того, что дал мне зайца.

– Дорога назад широкая, без укрытий. Опасно! Идти надо большой группой, как уходили из своих домов, — решают все.
Начались общие сборы.
Дележ тех продуктов, что мы искали и носили вместе. Нам с мамой дали: ведро муки, лук, один баллон помидор, и (ура!) десяток картошек. Дополнительно выделили две литровые баночки: варенье и «аджика». Под кроватями у наших соседей много разной еды. Домашних консервов. Но старым бабулям Стасе и Нине с больным внуком дали такую же маленькую порцию, что и нам.
Я стащила для своего дома много полезных вещей: спички, вату, лекарство «валидол» и книжку «Прекрасная второгодница», о школьниках.
Мама выбросила некогда красивую, а теперь грязную, закопченную уличной печкой, кофту. Она переоделась в мужской свитер, который нашла в кухне. Он совершенно чистый! Свою желтую кофту она положила на место свитера.
— Это еще зачем? — спросила я.
— Ее можно постирать, когда вода будет. Пусть видят — выхода не было.
Мама сразу похорошела. Свитер ей идет!
Сегодня мы впервые обратились к военным.
Попросили наполнить бутыль соляркой или бензином. Они дали. Сделаем дома «коптилку»!
Домой! Домой! Ура–а– а–а!

Продолжаю
Вечер. Коптилка. Мы дома.
Мы совершили свой «переход».
Шли по глубокому снегу, по дороге, ведущей вверх.
Впереди всех — бабушка Стася. Она несла свою долю «пайка», в какой–то сумке. Все время спотыкалась. Оборачивалась, смотрела на нас, ждала помощи. Иногда она смешно повизгивала. Иногда стонала. За Стасей шли мы. Мама починила поврежденную ручную коляску. Установила на нее деревянный ящик и сложила нашу еду.
Я несла сумку в цветной горошек. Это моя находка! В сумке у меня расположились: желтый заяц, банка с вареньем, вата, разные лекарства, книжка о школьниках и еще красный свитер. Подарок тети Лины. Мама его не видела.
Вдруг, дома, совсем ничего нет, а надо переодеться?
Кратковременно, к возвращению домой, отношения между всеми наладились.
Наши соседи перестали драться и ругаться.
Платья, подаренные мне, я оставила, развесив их за шкафом. Все они были пошиты по индивидуальному заказу, что подтверждало мамину версию о хитростях.
Сразу за нами по снежной дороге шли баба Нина и ее больной внук.
Внук нес две стопки книг, перевязанных бинтом. Бабуля тащила свою долю еды. Малорослая, полная, она проваливалась в глубокий снег и трудно дышала.
За Ниной тянулись остальные. Жена Вовки тащила сразу две тачки: по одной в каждой руке.
Вовка тоже вез две нагруженные тачки. Лина завершала шествие. Ее тачка была почти пустой. Шла она бойко и легко. Эта женщина красива. Рыжие волосы до плеч, яркие голубые глаза. Лина всегда аккуратна! Даже в войну! В сорок лет выглядит молодой, спортивной студенткой. По дороге домой выяснилось, что оставили бабушку Марию. Охранять какое–то имущество. И Аза осталась с ней.
– Там у нас много вещей. Бросать нельзя! — проговорилась Ольга.
Спровоцировали ее бабули простым вопросом:
— А где же все остальные?
— Придется еще за Олиной матерью идти, — сделал грустное лицо хитрющий Вовка.
Действительно, пока мы убирали битый кирпич, чтоб войти в свой подъезд, все жильцы из
дома напротив – укатили за «бабушкой», прихватив с собой пустые тачки. Вот поганцы! Из дома ведь все вышли, в чем были, без вещей. Бабушка Нина — в тапочках... на снег.
Я лично в старых маминых калошах. Без сапог. А чеченка Аза спасала свой единственный плащ. Увидев нас, подошли соседи из четырехэтажного дома рядом. Того, где погибла Раиса–армяночка. Они рассказали:
– Когда Николая с парализованной матерью вывели из дома, его старая мать начала умирать у военных машин. Кто–то из военных не выдержал. Приказал отвезти их в госпиталь. Через два дня Николай осиротел. Он бросил остатки своих вещей! Уехал в беженцы или к дальней родне. Остаться ему было негде. Одна из стен его квартиры на втором этаже рухнула еще до Крещенья.

Наконец, когда стемнело, мы расчистили тропу к своей двери.
Но самой двери не оказалось!
У входа нас встретил наш расстрелянный холодильник. Его оторванная дверца лежала рядом. Мы вошли и увидели: простыни в крови. Моего магнитофона и телевизора нет! Исчезли упакованные вещи: посуда, постельное белье. Нет даже нижнего белья — переодеться! Квартира накренилась окончательно. Коридор с кухней провалились в подвал.
Документов и фотографий нет. Многих старинных вещей, привезенных от бабушки из
г. Ростова–на–Дону, тоже.
Есть голенища от моих новых сапог. Низ кто–то отрезал.
Все загажено. И вещи, и подушки дивана.
Мы так устали, что просто надели на себя то, что смогли найти.
Снег летел в комнату через окно.
Плевать! Мы дома!
Мама соорудила «коптилку» из баночки от детского питания.
Мы накрылись старым потертым ковром, и заснули в коридоре на матраце.
К утру сильно замерзли руки. Свои перчатки мы не нашли. Не было даже самых старых.
П.

29 января 2000
Утром случились радости: увидели, что осталась старинная ваза, спрятанная в дровах! Сохранилась часть книг. Тарелки от любимого маминого сервиза, валялись по двору. Нашлось несколько бокалов! Нет нашего столового серебра! Никем не найден, остался большой магнитофон. Последнее приобретение предвоенного лета.
За стеной в квартире ингушей снова поселились две подруги — Нина и Стася.
Бабушка Нина с раннего утра кричит на внука. Он требует еду и рвется что–то искать.
Соседи из дома напротив и сегодня с тачками. Они трудятся. Перевозят к себе чужое добро, дав операции кодовое название «Бабушка».
За окнами то тихо, а то стреляют. Низко летают самолеты.
Нам следует срочно найти нашу дверь. А самое главное — найти документы.
Полы нашей комнаты поднялись горой. А по углам, наоборот, опустились в подвал.  Примерно сантиметров на тридцать–сорок. Из подвала веет холодом, слышен писк крыс. Они тоже голодные.
А я никак не могу согреться.
Сижу у пахнущей отбросами «буржуйки» на кухне и мерзну.
Она не греет.

Сегодня на грязном снегу во дворе мы нашли мои детские фотографии.
Они были потоптанные ногами.
Мы сушили их возле печки, сделанной из выварки.
В коридоре, рядом с туалетом, у бабушек–соседок оказался мамин паспорт!
Это самое ценное!
Занавесили одеялом окно. Меньше холода будет. Обходить дом и чинить окна опасно.
Из садов через дорогу все время стреляют.
Ну, ничего, потерпим, переждем.
Царевна Будур.

30 января 2000
Мы спим без двери, прямо на полу. У входа ставим табурет, на него — выварку для белья с дровами. Свою дверь нашли, но скручены петли. Необходимо их заменить.

Неизвестные украли муку, ту, что дали боевики. Унесли ее вместе с большими кастрюлями.
В муке были остатки нашего товара и музыкальные кассеты.
Я уже обнаружила большие гвозди и молоток для ремонта. Из садов, что за нашими окнами, периодически стреляют. Только что громыхнуло под окном! Короткая вспышка, порыв ветра. Я выглянула и быстро спряталась. Увидела — появилась яма на асфальте.
Нас защитил простенок.

Русские солдаты расстреляли пушистого кота Лины, пустив ему пулю в лоб. Она плакала.
А дворовую собачку Белочку, которую я спасала от обстрела в подъезде, пулей ранили в шею. Но не добили. Она промучилась три дня, а потом, задыхаясь, умерла.
Моя мама взяла ее на руки и похоронила в кустах у дороги.
Наши коты и кошки еще поздней осенью умерли от голода.
Холодно. Не пишется. Заканчивается еда.
Будур.

31 января 2000
Дома, оказалось, жить хуже, в «гостях».
Мерзну. Еды почти нет.
Мой осколок в правой ноге эти дни не болит. Я думаю, он оброс плотью и потому перестал блуждать и колоть ногу.
Сегодня я должна дочинить входную дверь. Я уже поставила ее на место. Теперь нужно подточить ее снизу, чтобы она закрылась. Ведь полы у порога вздыбились! Будем уходить — забьем квартиру на гвоздь, а щипцы возьмем с собой. Иначе мы умрем голодной смертью.
Бабушки обманули нас. Попросили муки на лепешку.
Сказали, что внук много ест. И у них муки совсем нет. Пообещали в обмен дать макарон, но опять не дали. А мы каждый день едим кусочки вареного теста, крошим на них лук.
Болит живот и правый бок.
Один раз в день мы печем лепешку. Без масла (его нет).
Состав: сода, вода из снега, мука. Лепешка всегда сырая, но вкуснее «галушек».
Однажды, когда бабки–соседки готовили в подъезде суп на кирпичах, то на минуту отбежали, так как рядом разорвалась мина. Я воспользовалась этим и, зачерпнув ложкой их суп, съела огненные макароны.
Не хочу умереть с голода.

Сходили за дровами. Ими нам служат доски и перила балконов, упавшие вниз после обстрела верхних этажей.
Постоянные трудности с водой. Топим снег. Фильтруем от копоти.
Получается очень мало — только пить. Бродим мы грязные, чернее ночи. В колодцах воды нет.

Продолжаю
Мы вышли за дровами и... спаслись! В нашу квартиру залетела «железная птичка».
Когда вернулись, намели с пола полный совок осколков!
На обеденном столе лежала Зеленая Книга. Ей, в отличие от нас, не повезло. Она оказалась вся изранена. Рядом с ней мелкие осколки. Эту книгу я сохраню.
Ее надо сдать в музей против войны! Надеюсь, когда–нибудь такой будет!
В стене, общей с бабушками – соседками, появилась дыра!
Стена треснула по диагонали. Стала подвижной.
Мы вернули окончательно на место нашу входную дверь.
Будет теплее.
Царевна.

6 февраля 2000
Утро
Холодно. Мы дома. Спим, надевая на себя сразу по нескольку старых пальто.
Я не снимаю обувь неделями. На окнах — тонкая фанера и старые покрывала.
Выварка–печка не греет помещение без стекол. Изо рта валит пар, как на улице. Руки от холода красные, словно гусиные лапы.
Моя правая нога с утра не болит. Большой осколок упокоился с миром. Спи спокойно, мой железный товарищ!
К нам приходили военные. Смотрели документы. Всех записывали. Строго сказали:
— Если от ваших домов или из садов будут стрелять по нашему посту, мы вас всех расстреляем!
— Кто стрелял, те давно ушли — ответила мама. — В наших домах только замученные войной мирные люди! Есть старики, дети. Никаких боевиков тут нет!
Военные нам не грубили. Оказались трезвыми.
Я, как только они появились, ушла в квартиру к бабушкам–соседкам.
Мне не хотелось говорить с военными людьми.
Они записали себе наши данные и ушли.
Теперь стреляют только ночью. По садам из пушек — «на всякий случай!»
Снаряды разрываются через дорогу от нас. Ночью постоянный мерцающий свет за окном. Горят заборы. Горят дачные домики. А к нам только залетают осколки.
Днем же «играются» снайпера. Идешь, а они пугают. Стреляют под ноги или над головой.
Прострелили мне бидон, когда я несла воду с нижней улицы. Я испугалась, бросила его на железнодорожном полотне и убежала. Мама громко выругалась русским матом. Вернулась и взяла бидон. Сказала:
— Хоть половинку, а принесем!
Здорово! Бидон превратился в водяную мельницу.
Хорошо, что по ногам не попали. Только жалко воду!
Еще в походе за водой я видела труп пса на дереве. Он висел очень высоко, распяленный между ветвей на самой верхушке. Туловище частично истлело. Осталась бело–серая шкура. И печальная собачья морда, глядящая на людей сверху.
Сначала я не могла понять, как его занесло туда? Собаки ведь не кошки.
А потом догадалась — его забросило туда взрывной волной!

Ищем доски со стороны двора, где расположены подъезды. Стены родного дома делают нас невидимыми для тех, кто стреляет. Одну женщину недавно ранили. Она переходила дорогу к Зеленому детскому саду с ребенком на руках. Мы боимся ходить через эту дорогу. Но кушать нечего. И мы рискуем! Перебегаем трассу на скорости и «зигзагами».
Мир, в котором мы блуждаем, обуглен и исхлестан железом. Мы заходим в разбитые чужие дома без дверей и окон. Там страшно! Особенно когда спускаемся в подвалы в поисках еды, консервов. Мы знаем, что подвалы часто заминированы, и люди взрываются в них, протягивая руку к банке с вареньем или запинаясь за растяжку.
Постоянно мы натыкаемся на убитых, и почти всегда это люди средних лет, женщины, мужчины в домашней одежде. Найти еду очень трудно! Но иначе не выжить.
Продукты давно разобрали голодные люди: мирные жители, и те, кто защищал город друг от друга, — боевики и русские военные. Ведь кушать хотели все! И по возможности — разнообразно! Несколько дней мы вообще ничего из продуктов не находили, и я ела снег, набирая его, где почище.
Но, наконец, нам повезло! Вчера мы нашли соленые помидоры в банках. Целых пять банок принесли. Я сразу съела одну, и заболели желудок и печень. Еще я нашла спички и баночку с остатком кофе на самом дне. А мама недавно нашла мокрую гречневую крупу в целлофановом пакете. Не знаем, сгнила она или нет? Может быть, она окажется съедобной?
Всезнающий народ, проходя по нашему двору, утверждает:
— Начали раздавать бесплатную еду! Чай с молоком! Кашу!
Где этот «рай», никто толком не знает.
Указывают совершенно разные районы города.
Но, там — стрельба.
Царевна Будур.

9 февраля 2000
Ходили за водой. Вернулись, а у нас дома «гости».
Роются в наших вещах и в шкафу с книгами.
Едва мы зашли, они щелкнули затворами автоматов и напряженно поинтересовались:
— Вы кто такие?!
— Мы здесь живем! А кто вы? — спросила у русских военных мама.
Она зашла и сразу села.
Мы очень устали, так как путь был неблизким. У дальнего колодца с водой всегда большая очередь! Разумеется, свои документы с пропиской мама им показала.
Паспорт и свидетельство о моем рождении — тоже.
— Как на территории большой тюрьмы, — грустно пошутила она.
— Мы хорошую библиотеку у вас обнаружили. Периодически заходим и книги берем! — просто объяснили военные.
Мне сразу вспомнилась первая война, и сожженное на костре из паркета, прямо посередине дедушкиной квартиры, дореволюционное издание Пушкина. Это солдаты готовили себе обед! «Тогда они просто жгли костры из книг прямо в квартирах, сейчас читают — это хорошо»,— подумала я.
Они продолжали что–то искать, прямо при нас. И одновременно с этим занятием — решили познакомиться. Выяснилось: один из них Саша, а второй сказал, что его зовут Капитан.
— Правильно! Лучше читать, чем пить водку день и ночь! — ворчала на «гостей» мама. — Но когда входная дверь заперта, то не надо ее ломать! Лучше по–человечески, подождать хозяев.
Мама, словно библиотекарь, показывала им полки, где расположились фантастика и детективы, где стояли книги по истории, письма, мемуары, дневники.
— Здесь посмотрите! — незаметно для себя увлеклась она. — У нас тут расположено веселое
и забавное чтение: «12 стульев» Ильфа и Петрова, и Аверченко, и Козьма Прутков.
А потом вдруг неожиданно предложила:
— Я подарю вам то, что станет со временем вашей памятью! Чтобы вы знали, где побывали.
У нас, на Кавказе, — особенная, неповторимая культура! И легенды — замечательные! Мой отец русский. Он был влюблен в этот край! Учил местные языки. Чтил обычаи! Многие из них внедрил в домашний быт.
Мама достала с самой верхней полки большой красочный альбом под названием «Чеченцев древняя земля» и отдала тому, кто был Сашей. «Капитану» она предложила книгу воспоминаний Аллы Дудаевой — вдовы первого президента Чеченской республики.
Русские военные оказались довольны.
– Не слушайте античеченскую агитацию! — сказала мама. — Не думайте, что тут живут безграмотные «чурки». Почитайте стихи! Посмотрите картины! Интересны темы и исполнение! Вот, например, брошюра с выставки детского рисунка. Дети–чеченцы прекрасно рисуют! Они склонны к танцам и спорту. Очень музыкальны!
Военные, наконец, смутились, пообещали:
— Вещи, что мы у вас забрали, — поищем! — они закашлялись. — Спросим у своих ребят.
Потом оба порылись в рюкзаке и синхронно достали по банке тушеного коровьего мяса!
При взгляде на него мне стало плохо — затошнило, и закружилась голова.
Я сразу поняла, что мама не хочет брать у них еду. Но промолчала.
А Саша и Капитан сказали:
— В части всем внушали: в городе мирных жителей нет! Есть только бандиты! Нужно
уничтожить всех! Мы были так поражены, когда вошли в город и увидели, сколько в разбитых домах и подъездах проживает стариков и детей! И как вы только уцелели?! Мы же «долбили» прямо по вам?!
— Сами не знаем. — вместе с ними удивилась моя мама.
Наконец, подвела итог встречи:
— Ладно! Возвращать нам ничего не надо. Эти книги — вам память. Что раньше унесли — того нет! Мы не в обиде. Пусть у нас с вами будет товарообмен! – Она указала на две банки с консервами.
Я облегченно вздохнула и вышла в квартиру тети Марьям. Но тут меня начало странно трясти. Озноб. Пришла слабость от мыслей о еде. Я услышала, как мама сказала Капитану и Саше:
— Не обижайтесь! Но не надо к нам больше заходить!
Военные что–то поняли, потому что кивнули, хотя, возможно, не совсем то, что имела в виду моя мама. Они вежливо попрощались и вышли. В подъезде их уже караулила бабка Стася:
— Родненькие! Сыночки! Дайте бабушке что–нибудь! — раздался ее громкий голос. — Кушать, или денежку!
Мы с мамой расхохотались.
«Надо же! Опять у нее родные дети!» — веселились мы.
Будур.

10 февраля 2000
Мы счастливые! Поели вчера после долгой голодовки. А потом пошли искать бесплатную столовую. Упорно идут слухи — такая есть! И она находится, где–то в нашем районе!
 С остановками на отдых — каждые два квартала — мы за полтора часа пути добрались до остановки «Катаяма». Обещанной столовой не нашли. Оказалось — ее только собираются открыть. На шоссе были чьи–то окровавленные куртки. Кто вытряс из них их хозяев? Или военные, не разобравшись, покидали их после «зачистки» в БТР, а когда пригляделись, то побрезговали и выкинули.
Поняли: лучше идти между домами. Хоть какое–то прикрытие!
На трассе военные посты. И возможен внезапный бой, куда мы попадем, как мелкие камешки в мельницу. Мы передохнули. Полежали на снегу. Мои ноги болели так, что идти дальше я не могла и чуть не потеряла сознание. А потом, замерзнув в сугробе, все же поднялась и поплелась домой вслед за мамой, подталкивая себя мыслями о горячем кипятке и лепешке.
Оказалось, пока мы ходили, у нас неизвестные опять сломали замок на двери. Он валялся в коридоре. Соседки–бабули сказали нам, что спали и ничего не видели и не слышали.
Мы обнаружили, что унесли наш большой магнитофон (спрятанный под дрова).

Саша и Капитан зачастили к подругам Азе и Лине, в дом, напротив, в гости, как
раньше осенью 1999 года совсем другие люди. Мы видели книги в руках федеральных военных. Видели коробки с солдатскими пайками.
Аза и Лина благородно угостили такими консервами бабушек–соседок Стасю и Нину.
А мы все–таки узнали: бесплатная столовая уже неделю работает на остановке «Автобаза». Рядом с ней расположился госпиталь МЧС, где помогают мирным жителям! Придется сходить туда. Возможно, завтра.
Еще есть новость: сегодня незнакомая девушка шла в район частного сектора проведать своих родственников. Одета хорошо, но в домашних тапочках. Ноги промокли на снегу. Мама ей предложила:
— Пойдем к нам! Дам тебе калоши и сухие носки.
Девушка поблагодарила, но зайти отказалась.
Она разговорилась и показала нам фотографию своего брата.
Рядом с ее братом со снимка на меня глядел Аладдин!
Девушка радостно сообщила:
– В январе оба были живы! Ребят вместе выводили из города!
Ура! Ур–а–а–а! Мы обнялись, как сестры, и простились.
Мама плакала на улице. Вспоминала, как под бомбежкой Аладдин принес нам черный хлеб!
Царевна Полина–Будур.

11 февраля 2000
Вчера к нам явился Вовка, муж Ольги.
Пьяница и грубиян. У него горе!
При ночном орудийном обстреле погибла его старенькая мама, жившая на остановке «Автобаза». Снарядом срезало угол дома. Его мать была в своей угловой квартире одна.
Она лежала и перед сном смотрела фотографии родных. Сын похоронил ее сам. Во дворе своего сгоревшего дома, в яме. Пропали все документы на квартиру матери и паспорт погибшей. Видимо, как и у нас во дворе, там побывали ближайшие соседи!
Вовка сильно напился с горя и неожиданно явился к нам, поговорить.
Было поздно. Около 21:00. Они говорили с мамой долго, дружески. Мама забыла ссоры и обиды в дни выселения. Зря! Она раскурила с ним сигарету! Налила Вовке в стакан одеколона из флакончика, и он выпил! Ругал сам себя за то, что не забрал свою мать к себе. В военное время оставил ее одну. А я подумала, что ему грабить чужое было куда интереснее, чем заботиться о собственной матери.
Тут пьяный русский сосед обнаглел и стал протягивать ко мне руки, приставать и говорить, что я «выделываюсь». А куда можно уйти в ночное время? По двору стреляет снайпер. Видны трассирующие пули. Я отшатнулась от этого человека и от его пьяных слез. Вышла из комнаты. Час сидела одна в своей разрушенной кухне. В темноте, с крысами.
Я, молча, молилась, чтобы Всевышний помог мне и Аладдин вернулся!
Я решила, что соглашусь стать его женой! И второй и третьей!
Лишь бы жить чисто, а не так, как живут остальные люди здесь, вокруг меня.
«Аладдин! Приди и спаси меня! Забери меня отсюда, поскорей!» — беззвучно звала я, вспоминая свой сон. Мне снилось, что Аладдин погиб и лежит среди развалин.
Не дай Бог, чтобы это оказалось правдой!
В комнате слышался мат Вовки и глупые разговоры. Свою мать в этот момент я почти ненавидела. Наконец, Вовка пошел к себе в дом напротив — спать.
Было слышно: на него кричит женский голос. Обзывает его грязными словами.
Это его родная жена.

P.S:
Сегодня утром при посторонних людях во дворе Вовка придрался к моей маме.
Он послал ее на х...
А я не вступилась, не стала ее защищать.
Так ей и надо!
Нечего дружбу с «грязью» водить!
Нечего пускать эту свинью к себе в дом!
Будур.

12 февраля 2000
Приехала мама моей подруги Хавы.
Первым делом кинулась к нам. Спросила, где ее муж Султан?
Мы рассказали:
– Султан, после похорон брата соседки Азы, пошел проведать ваш дом, в частный сектор. Утром 19 января нас выселили на «зачистку». Но с нами твоего мужа не было!
Мама красавицы Хавы сразу заплакала. Ее настойчиво позвали Аза и Вовка.
Сказали, что знают, где лежит Султан, и увели.
Как потом выяснилось, Аза, Ольга, Вовка и Лина, блуждая по частному сектору в поисках
наживы, давно нашли отца моей подруги. Его расстреляли, и не одного.
Рядом с ним на снегу лежали еще два человека.
– По этой улице и выше, — рассказывали местные жители, — шли федеральные части с осетинами. Это был кошмар! Ингушей они особенно ненавидели после конфликта в 1992 году из–за спорных земель. Так что расстреляли их втроем. Там были местный русский парень, чеченец, и привели этого ингуша. «Чтоб был интернационал», — смеялись российские военные. А хоронить тела не отдали.
Недалеко от этого места расстреляли старую женщину, в ночной рубашке и в теплом платке на плечах, и ее дочь. Дочь была полностью раздета, лет тридцать.
Примерно через два квартала и выше, если подниматься от нас по частному сектору в гору, расстреляли девочку–чеченку семи лет с ее матерью и с теткой. Люди с этой улицы рассказали, что старшую сестру расстрелянного ребенка, девушку примерно моего возраста военные увели с собой.
В подвал общежития от Хлебозавода военные бросили гранату.
Погибли и чеченцы и русские люди, которые прятались там от обстрелов. Много людей! Были дети.
Мать одной из убитых женщин, по имени Галина, мы встретили на базаре «Березка». Вероятно, там и погибли молодые чеченки, у которых однажды мы прятались от бомбежки в районе «Березки». Во всяком случае, они втроем собирались именно в этот подвал.

19 января нас вывели из родных домов. Мы скитались девять дней на территории, где уже закрепилась часть федеральных войск. Тогда мы все считали: с нами поступили жестко и несправедливо. А на самом деле нас спасли!
Я вспомнила фразу одного из военных: «Другие части идут. У них — жестче!»
Значит, мы ошибались!
Они только играли с нами, уже зная, как будет с теми, кто останется в своих домах.
Их прикончат те, кто придет потом.
Голодные собаки давно перешли на мертвечину.
У Султана, примерного семьянина, мирного жителя, отца двоих детей, были обгрызены лицо и рука. Его завернули в большой ковер и увезли на тачке. Вдову проводили Лина и Аза. Вернулись и рассказали, что на военных постах спрашивали:
— Что, ковры везете?
А жена показывала ноги мужа в ботинках.
Случайно им встретились иностранные журналисты. Они сняли соответствующий сюжет. Взяли интервью, пообещали: «Будет документальный фильм!»
Бедная Хава! Она так любила своего отца!
Жутко! До чего дошли люди!
В голове моей звучит музыка и слова песни Виктора Цоя:

Две тысячи лет война!
Война без особых причин.
Война — дело молодых,
Лекарство против морщин.

P.S:
Мы, наверное, уедем куда–нибудь — нельзя же жить в руинах?
Мне нужно закончить школу.
На Зеленом заборе сгоревшего детского сада я обязательно напишу:
«Аладдин! Будур уехала...» и свой примерный адрес.
Если он жив, найдет меня.
Я его люблю.
Царевна.

13 февраля 2000
Постоянно ругаюсь с мамой. Она говорит гадости, кидается с кулаками. У меня с ней были сложные отношения с младенчества. А в последнее время, видимо, в связи с войной, ее душевное состояние ухудшилось, и надломилось.
Вчера к вечеру я почувствовала себя плохо: болели печень, желудок, сердце. Я ведь одна делаю всю работу — рублю дрова, готовлю, стираю, несмотря на ранения. А едва я падаю от слабости или боли в ногах, она кидается ко мне и кричит, что поднимет меня за волосы, если я не буду все делать по дому. Бьет меня по лицу и ругается.
С тех пор, как я стала взрослеть, она просто свирепела с каждым днем. Думаю, а я редко ошибаюсь, что у нее была очень сложная и печальная женская судьба, и теперь, видя мою молодость, она втайне боится, что мне повезет, и я найду свое счастье, любовь.
Я очень прошу Бога дать мне терпение и мужество это все пережить.
Мне не так страшна война, как конфликт с матерью. Я боюсь за ее рассудок.
П.

14 февраля 2000
Были на остановке «Иваново». Люди говорили — там дают гуманитарную помощь, но это
оказалось неправдой. Зато нам встретились тетя Таня и ее дочь Юлька 16 лет. Мы были конкурентами по продаже печатных изданий на Центральном рынке.
Рыдая, они пересказали нам подробности гибели отца. Их сосед успел спрятаться за кирпичную стену, лежал там, не дыша, и все видел! Их отца военные убили потому, что он, несмотря на то, что был пожилым русским человеком, не сбрил бороду в суматохе войны и был причислен к «боевикам». Таня осталась одна с тремя детьми!
Ее старший сын под обстрелом нес на себе тело отца почти двенадцать часов через небольшой двор в несколько десятков метров. Дело в том, что двор обстреливали, и он полз медленно, часами лежал на щебне, прячась за руинами!
Мама забыла о былых конфликтах. Пригласила мать с дочерью в гости. Советовала приходить летом за фруктами в наши сады.
Мы долго стояли на шоссе.
Таня и Юлька уже побывали в бесплатной столовой. Они посоветовали сходить и нам.
Взять с собой маленькую кастрюлю или бидон.
Объяснили:
– Очередей несколько. У каждого котла – отдельная. Поэтому путаница! Можно плотно поесть там. И взять кашу домой!

Едва мы вошли в свой двор, Аза и Лина позвали нас помогать собирать вещи Султана.
Объяснили так:
– Нам поручила все подготовить вдова погибшего.
Первым делом мы вынесли кухонную мебель и сложили ее в другой квартире, рядом.
По словам наших соседок, именно так распорядилась хозяйка. Лина и Аза аккуратно сняли прекрасную хрустальную люстру. Унесли ее.
– Иначе — украдут! Мы спасаем! — уверяли нас они.
Явилась помогать Ольга. Я увидела, как под ее курткой исчезла красивая кастрюля, стоявшая на полу в ванной комнате.
Я спросила ее:
– Ты что это?!
Тогда притвора–Ольга произнесла: «Жалко Султана», — и выскочила во двор, делая вид, что плачет.
Я попросила, если хозяевам не нужны, дать мне старые учебники по разным предметам, чтобы заниматься вперед. Ведь школьная программа не сильно изменяется. Аза и Лина разрешили.
Мне понравились деревянные книжные полки, но Лина отказала мне. Она заранее договорилась о них с мамой Хавы для себя.
Нам эти женщины дали полбаллона искусственного меда. За помощь. Он стоял открытым, засох, и никто на него не польстился. Какая – никакая, а сладость!
П.

15 февраля 2000
Мне плохо. Мама желала мне с утра смерти и проклинала меня. Проклятия искажают ее лицо. Оно делается чужим и страшным. Словно другое существо прорывается на поверхность из глубин ее тела. Это существо трясется, вращает глазами и бесконечно кричит. А у меня болит сердце, и с каждым днем я понимаю, что мне все хуже.
Я боюсь упасть от слабости и чувствую, что дохожу.
Сегодня я затопила печку, наколола дров, а складывать их сил не было. Пью «валидол» и капли. Падаю в коридоре. Я пошла и легла на матрац в нише.
А мама подошла ко мне и устроила скандал со словами: «Чертова лентяйка!»
Я возразила, что это ложь. Тогда она стала опять бить меня, пользуясь тем, что я не могу ответить. В нее словно черт вселился.
Из последних сил я оттолкнула ее и убежала.
Сейчас сижу в разрушенной квартире над нами, на втором этаже. Тут очень холодно.
Мне кажется, она меня ненавидит.
Может быть, это война делает близких, еще недавно любящих друг друга людей врагами?
Кстати, у меня сломались часы. Упали прямо с руки и разбились.

16 февраля 2000
Мы были в госпитале МЧС на «Автобазе». Там такой интересный рентген!
Меня положили на стол, и я смотрела на большой белый экран вверху — там все сразу видно. Смотрели осколки. Один просто огромный. А почти вся «мелочь» вышла сама.
— Надо срочно его удалить, тот, что в правой ноге, наверняка уже начал окисляться! —
 настаивал хирург.
Мне стало страшно. Но я подумала: рядом со мной Аладдин, и он говорит: «Надо!»
Я согласилась на операцию. Пусть Бог мне поможет.
Мне назначили операцию. Я очень боюсь. И анестезию вводить не надо, кажется, что я замру от страха, потеряю сознание и ничего не почувствую. Врачи посмотрели мою маму. Послушали ее сердце.
Сделали укол и бесплатно дали несколько таблеток «валидола» и валерьянку. Велели прийти еще, когда будет врач–кардиолог. Предложили снять кардиограмму. Мама отказалась:
— Свои диагнозы я с детства знаю. Болею с шести лет. Всю жизнь на учете у ревматолога!
Она спешила. Боялась — мы опоздаем в столовую, к раздаче еды. А я и не сказала, что у меня боли в сердце, — постеснялась.
Русские женщины–врачи и медицинские сестры коротко подстрижены. Они все полные и курят сигареты. Госпиталь МЧС состоит из нескольких больших палаток.
Его охраняют военные. Если начинается стрельба — все пригибаются.
Царевна Будур.

17 февраля 2000
Утром попили чай с лепешкой и пошли в сторону госпиталя на мою операцию. Но, когда мы уже проделали большую часть пути, оказалось, что русские военные перекрыли дорогу. Заявили:
– Сегодня проход закрыт! На весь день! Без возражений! Пошли прочь!
Пришлось поворачивать.
Я в душе даже обрадовалась неожиданной отсрочке.

Продолжаю
Я в аду!
Началось все с того, что я услышала оглушительный мат, и мама, подбежав, меня ударила, продолжая что–то кричать о столе. Я спросила ее:
— Что случилось?
Она принялась лупить меня веником и заодно пояснила:
— Ты вчера делала на столе лепешки и не убрала за собой муку!
Но я вчера делала лепешки не на столе, а подстилая на стол бумагу.
Значит, муки там быть не может!
Я пошла, посмотреть на стол: там, правда, есть пятна от чая, но муки нет. Взяла тряпку и вытерла.
— Ты подняла такой скандал вместо того, чтобы вытереть стол? — спросила я, ее.
— Ах ты, тварь! — раздалось в ответ, и, схватив нож, она кинулась ко мне.
На меня вдруг такое равнодушие нашло от человеческой подлости, что я совершенно спокойно стояла и смотрела на нее с ножом. Она постояла так немного и отошла.
Пока я мыла тарелки в тазу, мама примостилась рядом, сложив на груди руки, как полководец, и кричала, что ненавидит меня за мою внешность (!), за мой голос(!) и вообще за все.
Я ее, молча, слушала и совсем не уловила тот момент, когда она этим воспользовалась и, подкравшись, со всей силы ударила меня по лицу.
Я ее оттолкнула от себя со словами:
— Я тебя слушаю, как дочь, а ты!
Это ее разозлило еще больше, и она продолжила меня лупить, не переставая выкрикивать ругательства.
Мне опять пришлось бежать.
Я даже на несколько минут выскочила под обстрел, с мыслью, что тут мне и настанет конец.
Но потом вспомнила о тебе, Дневник, одумалась и зашла обратно.
Мамаша кричала, что смерть — избавление! От голода и болезней. Избавление от недостатков и пороков! У нее случилась истерика!
Она говорила чужим, незнакомым голосом:
— Не могу видеть людей. Никого! Никаких!
Твердила, что хочет в лес или на остров. Туда, где цветы, деревья и ласковые звери, песок, вода. И главное — нет людей!
А у меня после всего еще сильнее заболели сердце и печень. Я еле двигаюсь. Сил нет!
Очевидно, в госпиталь мы поплетемся завтра.
 Царевна.

18 февраля 2000
Утро
Солнце. Тает снег. Настоящий весенний день!
Я сделала зарядку: дышала по системе йогов.
Для такой жизни нужны крепкие нервы.
Страх словно рассыпался и пропал.
Потом мы выпили чай с кусочком обгоревшей лепешки без масла.
Я еле–еле прожевала ее, позавчерашнюю. Вчера не пекли.
Лепешка твердая, как обувная подошва.
Я взяла свою палку–клюку.
Пора в путь!
Будур.

19 февраля 2000
Вчера, 18 февраля, мне сделали операцию.
Врачи снова «фотографировали» мою ногу. Сделали метки–ориентиры зеленкой.
Вокруг стреляли, где–то шел бой.
Я чувствовала уколы, их было четырнадцать: «Блокада из новокаина».
Но мне было больно, и я кричала. Поэтому, помучившись, не удалив осколок и разрезав ногу в нескольких местах, врачи МЧС все–таки решились на полный наркоз. Они боялись делать его первоначально из–за сердца, думали, что оно не выдержит.
Операция длилась около двух часов.
Пока меня готовили к наркозу, я познакомилась с худенькой медсестрой Наташей и моим хирургом Сулейманом–Бауди. Он доктор из московской больницы № 9.
Врач — чеченец. Медсестра — русская. Оба из Москвы.
Единственное, что оказалось плохо, — я требовала свой большой осколок. Но его мне не отдали. Зато дали справку о ранении с печатью МЧС.
Потом нам немножко повезло: «скорая помощь» везла какую–то женщину в город Моздок, в госпиталь. Больную спасали. Врачи на ходу делали ей уколы. Поэтому на обратном пути машина подвезла нас ближе к дому. Высадили за три квартала — дальше не могли проехать из–за завалов.
Мы передохнули на скамье, под горячим солнышком и поплелись домой.
Доктора предупредили:
– Через день следует приходить, менять повязку!
Дали салфеток и бинтов. Бесплатно!
Сказали:
– На случай боев, если не сможете добраться к нам.
К ночи обезболивание ушло. Горели раны! Я принимала лекарство.
Мама одна пошла за кашей. Она попросит для меня питание — домой.

Вечер
Все в порядке. Мама пришла. Еда еще теплая. Можно не греть.
Бабушкам мы дали в честь моего выздоровления какао с молоком, а соседу Валере — немного каши на тарелке.
Будур.

21 февраля 2000
Сынишка пожилой чеченки, которая учила Раису молитвам, оказался русским! Он не родной, а усыновленный. Ему 23 года. Принял ислам в 1993 году. Работал на стройках.
Этот парень слышал от дворовых кумушек об Аладдине.
Рассказал, что никогда не думал обо мне, но однажды я явилась в его сон и представилась: «Я — царевна Полина–Будур!»
Его ночное виденье особенно поразило меня. Об этом имени знали четверо: Аладдин, я, Джинн и мама.

Алкаш Вовка сегодня отколол такую штуку: взял и поцеловал мою маму в макушку. Какой позор! Невыносимо терпеть такое нахальство!
Мама рассмеялась и почесала это место.
Подруга Аладдина.

24 февраля 2000
Швы мне не сняли. Сделали перевязку.
Доктора посмотрели ногу и сказали:
— Там большая пустота. Нельзя поднимать тяжести, много ходить — опасно.
В другой палатке пластырем на указательный палец руки приклеили маленькую батарейку, как от часов. Объяснили:
— Она ускорит заживление. Точка на твоем пальце, соответствует ране на ноге!
Мне сделали укол с сердечным лекарством, и мы отправились в столовую.
По справке получили в отдельной очереди четыре баночки паштета. Они очень маленькие, железные! Но как раз по две, удобно делить.
О моем новом друге позволь, Дневник, замолвить слово: Алик — его чеченское имя. Он человечен. Много рассказывает о себе. О прошлом. О наркотиках. Тюрьме. Алик признался, что несколько раз был доведен до крайнего отчаянья отношениями в семье своих русских родителей. Пытался покончить с жизнью. Вскрывал вены. Вешался. Его чудом спасли.
Будур.

26 февраля 2000
Вчера у нас сидел Алик. Мне было скучно! Временами жаль его.
Сегодня я поссорилась с мамой.
Вернее, не ссорилась. Просто так получилось. Мама долго искала ручку.
Не могла ее найти. А «писатель» в доме — только я. Она рассердилась!
Сразу покрыла меня матом. Когда мы вышли за кашей — продолжила свою речь на улице.
Я прошла с ней рядом немного, потом плюнула и повернула назад, домой.
Полезла под кровать, ища проклятую ручку, а там здоровенная дохлая крыса! Но ручку я нашла! Сосед Алик проследил — мамы нет. Явился в гости и заговорил со мной про «замуж». Я честно сказала:
— Нет! Но приходить и общаться — можно.
Алик заявил, что не настаивает. Будет проведывать нас, как сосед. Хорошо, что он есть. Мне не так одиноко. Спасибо ему за это.

Продолжаю
Мама «прогулялась» в столовую. Устала и не цепляется ко мне.
Еду принесла.
Опять пришел Алик.
Мы, перебивая друг друга, рассказали Алику мой сон:
Снился сказочный гном. Он был серьезным и строгим. Вошел и сказал:
— В одном из брошенных садов лежит убитый. При нем есть клад. Если вы найдете его — клад будет ваш. Но вы обязаны человека похоронить. Не обнаружите убитого (молодого мужчину) — его отыщут Аза с Линой. Они ценность заберут. Хоронить погибшего не станут. Человек, лежащий в садах, хочет, чтобы вы нашли его.
Мы с мамой ходили. Искали. Но не обнаружили. Правда, в глубину сада, к железнодорожным путям идти побоялись. Там можно напороться на выстрел или растяжку, и тогда — конец! А самое худшее — конец, который наступит не сразу.
— Сон есть сон! — ворчала мама. — Зря мы восприняли все буквально.
Но попросила Алика, чтобы он осмотрел сады.
— Дело не в «кладе». Человеческой душе помочь надо! — убеждала его она.
— Сделаю! — пообещал Алик.
Будур.

27 февраля 2000
Были в госпитале. Швы не сняли. Сказали прийти через три дня.
Встретили людей из переселенцев, пришедших в наш район зимой из Микрорайона: бабушка–чеченка, трое ее внуков и живущая с ними русская женщина Надя. Надя боится быть одна. Не уходит из чеченской семьи. По дому все делать помогает! Делится пенсией. Наде 60 лет.
Внуки чеченки шалят, зовут родную бабушку «ворчуньей». Старшей девочке 13 лет, на год младше меня. Ее имя Санет. Второй внучке 12 лет. Зовут Аминат. Единственный мальчик в нашей компании — Алихан. Он младше всех и самый непослушный. Это их отец, когда–то давал нам «солярку» и топор. Потом Аза и Лина начали сплетничать. Рассказывать, что у меня был парень. И все несуществующие в действительности подробности. До чего несправедливо!
Ведь у этих женщин ночевали молодые мужчины в военной форме всех цветов и оттенков. Много–много раз. И наверняка совсем не так, как у нас с мамой.
После сплетен Азы и Лины к нам во дворе все стали относиться плохо.
Две незамужние «дамы» явно завидовали дружбе с Аладдином и с Джинном. Боюсь, что такие отношения, как были между нами, им и во сне не снились.
Я хорошо помню: Лина заговаривала с Аладдином осенью. Но Аладдин нагрубил красивой женщине. Сказал, что война — не время, чтобы ходить в наполовину расстегнутом халате и ярко краситься.
В тот день он поднял всем воду из колодца, а ей — нет! Лина была потрясена и страшно обижена. Ей всегда оказывали внимание. За ней ухаживали! Она, конечно, рассердилась. Ее лицо пошло красными пятнами. Аладдин при всем дворе занес нашу воду к нам домой!
По чеченским обычаям — не положено. Мужчина, и с ведром! Он показал всем: мы с мамой ему дороги. Он нас уважает. Разозлились в тот момент все! Чеченцы и русские.
«Плохо! — сообразила мама. — Где зависть — там ненависть!»
А я в тот день была очень довольна!

И вот мы идем по шоссе. Все болтают и шутят. А я шагаю еще и в собственном прошлом. Говорю мысленно с Аладдином. Поэтому отвечаю не всегда в «такт» людям, идущим рядом.
Среди моих попутчиков по трассе семенит собачка. Ей под общий смех давали еду в столовой. Собачка маленькая. С облезлым хвостом. Вид несчастный. «Веник» — дала ей веселую кличку мама.
Я спросила Санет, боится ли она смерти или что при взрыве ей может оторвать руку–ногу? Она в ответ громко засмеялась и сказала:
— Если так будет угодно Аллаху, кто сможет это изменить? Я приму все как должное.
«Наверное, — подумала я, — она очень храбрая. А я вот боюсь».
Дорога показалась мне короткой.
На каше мы с мамой набрались сил. Меньше устаем. Обмороки стали реже
Мама считает, что в конце мая жизнь станет легче. Начнут плодоносить деревья.
Это дополнительная еда.
«Жизнь наладится!» — обещает мама.
Будур.

28 февраля 2000
Сегодня день рождения бабушки Галины. Она умерла. Я жила когда–то у нее в городе Ростове–на–Дону. Была совсем маленькой и приезжала в гости. Первая мысль: как помянуть сегодня бабушку — художницу и актрису? Это она научила меня любить хорошие книги! Дарила мне радость общения с театром!
— Вот! Ты добрым словом уже помянула свою бабушку! — заглянула ко мне через плечо мама.
Алик никого не нашел в садах.
Завтра я точно иду снимать швы, а сейчас буду варить суп.
Сегодня еще был «черный» юмор у наших соседок, в квартире тети Марьям.
Бабка Стася вставала со стула и оперлась на ножку от чугунной печки. И в этот миг поржавевшая ножка хрустнула и надломилась. Стася «плюхнулась» задом на горячую печку! Она сильно обожглась и стала кричать:
— Вот бля! Караул! Спасите! Пожар!
Ее подруга бабка Нина взялась ее тушить. А дым валит! Усиливается! Старые кофты на Стасе тлеют.
Тогда больной, сумасшедший внук Нины оттолкнул свою бабулю, схватил ведра с ледяной водой и вылил их с размаха на Стасю. Как она визжала!
Завоняло старой шерстью.
Стася матюкалась и лупила чужого внука из последних сил.
Ее подруга Нина орала, как бешеная, на обоих:
— Идиоты! Воды в доме больше нет! Ни капли! Мы три часа под обстрелом ее несли домой, паразиты!
Повсюду растеклись лужи. И возникла острая перепалка между «спасенной» и «спасателями». Мы слышали отборный мат, звуки крепких шлепков и обиженное ойканье.
Мама подарила соседкам полный чайник воды. Помогала бабкам разгонять дым полотенцами.
А я смеялась и не могла остановиться.

Продолжаю
17:00
Ходили за кашей. В меня стрелял снайпер.
Снайпер расположился в пустой сгоревшей пятиэтажке в трех домах от нас, к перекрестку.
Я услышала свист пули и мгновенно нагнулась. Если бы я этого не сделала,
то в тебя, мой Дневник, я ничего не смогла бы уже написать. Пуля прошла слева от меня.
Уже на излете. Пролетев несколько метров, камешком стукнула по асфальту за моей спиной.
Мама и бабка Нина были рядом в тот момент и очень испугались.
Даже говорить об этом на посту запретили. А я хотела подойти и спросить, зачем так делать?
Царевна Будур.

1 марта 2000
Мы были на остановке «Иваново» в администрации. Это от нас очень далеко.
Мне срочно нужен паспорт! Оказывается, паспорта теперь — с 14 лет!
А мы жили себе тут спокойно и не знали. К моему свидетельству о рождении придираются.
А на паспорт и на фотографию к нему деньги нужны!
Где же мы их возьмем? Как заработаем?
На брошенных пустых бутылках из–под водки? Разве на этом заработаешь?
Ходили за кашей. В большущей очереди я познакомилась с девочкой Наташей, которая учится во Владикавказе. Она стала беженкой в 1999 г. Их семью обстреляли при выезде из города вертолеты. Они бросились под свою машину, забились под нее и лежали там, прячась за колесами, пока машина превращалась в металлолом. Потом улучили момент, скатились с дороги на обочину. Пробыли там несколько часов. Дождались ночи. А в темноте отползли к лесу. Уцелели!
Наташа поступила в училище! Специально, чтобы устроиться в общежитие города Владикавказа. Она жила там с другими учащимися и со своей мамой.
Наташа рассказала, как во Владикавказе она с подругами гуляла в парке! Поздно, до 23:00!
Я никогда без мамы в парке не была! Даже днем! Наташа не хочет жить в разрушенном Грозном. Она не любит его. Решила: окончит обучение, сразу поступит в училище еще раз, на другое отделение. Чтобы продолжать жить в общежитии. Потом она постарается выйти замуж. Все равно за кого, лишь бы не возвращаться сюда.

Маме плохо с сердцем. Пришла, легла.
Такая бледная, что я боюсь, вдруг она умрет? Я останусь одна?
Нет! Нет! Я буду ее лечить! Хотя мне самой очень плохо.
Алик не пришел. Два дня я не вижу его.

Русские солдаты убили черную собаку в нашем дворе, пока меня не было.
Аза показала им собаку и попросила ее убить. Сказала, что та — людоедка. Она злая ведьма, а не женщина! Разве так можно?! А баба Нина сказала:
— Выдумки! Вранье на собаку! Трупы она не ела. Она бросалась на мародеров. Не пускала чужих людей в пустой дом в частном секторе, где раньше жила. Большая, круглая ходила.
У нее должны были родиться щенки.
Застрелили солдаты ее у нашего подъезда. Говорят, Алик пришел и убрал, чтобы я на нее не смотрела. Он меня пожалел.
Не могу прийти в себя после этой смерти. Пытаюсь отвлечься, а мысли упрямо возвращаются к очередному негодяйству нашего двора.

Эти строки ПОГИБШИМ.

Немногим видеть тот дано
Далекий и туманный берег,
И снова, как давным–давно,
Мы падаем у черной двери.
Толпимся шумно у реки,
Как будто бы достигли цели,
Но... незаметны и редки,
Кто сумрак вод преодолели,
Сквозь частую проплыли сеть.
Спокойны к злу и милосердью.
Они не победили Смерть,
Они возвысились над Смертью!

Дхаммапада

5 марта 2000
утро
Я с мамой последнее время не ругалась.
А тут ей стало плохо с сердцем! Она не может встать.
Говорит, что когда ночью сильно стреляли в садах, то у нее возникла сильная боль в груди.
Кладу бутыли с горячей водой к стопам ее ног и к рукам. Я делаю укол лекарством кордиамин каждый час. У меня осталось шесть ампул. Есть лекарства «валидол» и «нитроглицерин» — их дали в госпитале.

Вечер
Я очень боюсь! Дождемся ли утра?
Сейчас нашла книги профессора В. Нунаева.
Он кардиолог. Брошюры профессор подарил нам и подписал на память прошлым летом.
Читаю. Тут сказано, что нужны витамины для мышцы сердца.
Уколы следует делать каждые три часа. Я завтра обойду все палатки госпиталя МЧС!
Решила: в настоящий момент главное — разговаривать с мамой.
Не дать ей замолчать, потерять сознание. Иначе я могу не увидеть в полутьме комнаты, когда ей станет хуже.
Мама едва слышно рассказывает мне о том, что она видит.
– Говори! — прошу я, ее.
Мама рассказывает:
– В нашей квартире несколько прозрачных существ. Они пришли за мной.
Я вижу женщину в тюбетейке, в бархатном платье. На ней надет короткий жилет.
Она сидит на коврике. Рядом черная кошка. Волосы женщины заплетены в косички.
А прямо, напротив, у своих ног, мама видит мужчину. Описывает:
– Волосы темные. До плеч. Он в белом. Лицо, глаза закрыл руками. А сейчас он убрал свои руки от лица, но стоит. Боком. Не поворачивается. Так хочется рассмотреть! Мужчина одет в просторную одежду. Подпоясан.
По правую руку от кровати моей мамы — трое. Она объясняет:
– Знакомые силуэты. Мама, бабушка.
Стоят очень близко друг к другу. Все в длинной одежде. Гибкие, как запятые. Цвета их нарядов, едва различимы.
Близко, у самой кровати мама видит, как «крутятся» маленькие гномы. Их много! Они в черных костюмах и в черных шляпах с полями!
Мама отключилась.
Я испугалась и стала молиться. Прогонять смерть.
Мама едва слышно шепнула — выдохнула:
— Не вижу ничего. Глаза ослепли.
Я сделала маме два укола.
Терла ее ладони и пальцы.

Мама пришла в себя.
Я заставила маму выпить очень горячую воду с сахаром.
Постепенно мамино дыхание стало глубже. Она уснула.
Сейчас я все записала, чтобы не забыть.

Рассвело.
Каждые три часа делаю маме укол. Мама сказала:
– Он ушел!
Я наклонилась услышала:
– Мужчина в белом. Тот, что стоял у кровати. Ушел, — повторила мама.
Мама говорила с трудом.
Но, мне она смогла объяснить, что когда молилась — увидела: из угла комнаты, там, где наша дверь, на нее стал струиться бледный, золотистый поток лучей.
Она почувствовала — свет вошел в нее. И эту же минуту наступило облегчение!
Я попросила соседей, чтоб они посидели с мамой. Показала им, где лекарства.
Почти бегом, через частный сектор, минуя посты, я направилась в госпиталь.
Меня могли пристрелить. Был «комендантский час». Но проскочила.
Я вернулась с пакетом лекарств и с медицинской сестрой.
Врача в госпитале не было. «Сестра» маму послушала, посмотрела, сказала:
— Надо вас везти в город Моздок! Там реанимация. Там специалист! Необходимы электрокардиограмма и снимок сердца. У вас, скорее всего, микроинфаркт!
Но мама отказалась.
Сказала:
— Мне уже лучше.

Без сна я провела три дня и три ночи.
На четвертые сутки я уснула сидя и грохнулась вместе со стулом.
Чем всех в нашем подъезде испугала. Разбилась чашка. В садах, через дорогу, началась бешеная стрельба.

Бабушки приносили суп. Мы ели. Мама — мало. Несколько ложек.
А я скушала все! Жалко, пропали талоны! Нине тяжело нести, потому наши порции она в столовой не взяла. Я сходить туда не могу. Там долго. Очереди. С дорогой 5–6 часов. Маму опасно оставлять одну.
Сосед Валера пришел. Принес четыре картошки!
Посидел минут десять и ушел.
Будур.

8 марта 2000
Утро
Маме еще плохо. Не может сидеть. Даже облокотившись спиной на две подушки. Спасибо, Алик помогает. Пилит и колет мне дрова.
Иногда я думаю, что мама умрет. Еле выхаживаю.
Соседи притихли. Слышу, шепчутся, что я скоро осиротею.
Люди не верят, что моя мама поправится. Даже те люди, с кем мы ссорились, молчат. Некоторые приносят еду, понемножку поддерживают нас. Спасибо!
Мама почти не ест. А когда ест — теряет сознание.
«Боже, сделай так, чтоб мама поправилась! Пришли свою помощь! Спаси нас от голода!
Ты — правишь миром. Ты знаешь, как тяжело жить на земле!» — твержу я свою просьбу несколько раз за день.
Будур.

12 марта 2000
Жду Алика. Он обещал взять питание в столовой. Я отдала наши документы и талоны.
Его все нет и нет. Может, на что–то обиделся?
Отсыпаюсь за все дни, оттого что очень устала. Маме лучше.
Я сплю, сплю и снова сплю!
Царевна Будур.

20 марта 2000
Сегодня мой день рождения! Мне исполнилось 15 лет.
Мы с мамой были на остановке «Иваново». Собрались идти пешком, но проезжали знакомые с рынка, на машине. Предложили подвезти.
Конечно, мы обрадовались и поехали. Я получила временный паспорт (удостоверение) в комендатуре. Жуткая очередь, но мы пролезли через забор, объяснив солдатам, что у мамы плохо с сердцем и еще сегодня мой день рождения. Документы и фотографии я сдавала заранее. Мне объяснили, что вначале выдадут временное удостоверение. Затем, через шесть месяцев, мне вручат постоянный, мой первый в жизни паспорт! Надо на него еще найти денег.
На дорогу обратно мы потратили четыре с половиной часа.

Сосед Алик с нами подружился. Носит воду, колет дрова.
Я говорю ему:
— Человека жду. И ждать буду!
А он в ответ:
— Ты только позволь зайти вечером. Будем в шашки играть. И с нами твоя мама. Я зайду как сосед. Я и этому рад.
Вчера, 19 марта, приехала соседка с третьего этажа. Это бабушка моей подружки Патошки. Она дала мне куртку, светло–голубую. Видит, что надеть мне нечего. Спасибо!
Привет, март!
Патошка–Будур.

21 марта 2000
Был Алик. Болтали. Он сказал, что я ему очень нравлюсь. И он будет ждать моего решения целый год. Сегодня Алик был особенно внимателен из–за моего дня рождения. Он нашел в развалинах маленького зайца. Заяц розовый с синими глазами. Игрушка.
Приятно, что хоть кто–то подумал обо мне.
Вчера, 20 марта, в с. Знаменку тетя Аза увезла огромный рефрижератор с какими–то вещами и мебелью. Но это еще не все! Она вернулась и сказала, что много вещей у нее осталось! Примерно на половину такой же машины. А жила она в однокомнатной квартире. И на «выселении» мы были вместе.
Летом 1996 года, в дни летних боев, Аза помогала раненым. Она бесстрашно бегала через двор под обстрелом со шприцем в руках. 
— Что–что, а смелость у нее не отнять! И в трудную минуту давала людям лекарства, — говорит мама. Хотя остальные действия соседки ей не нравятся.
Алик только ушел. Он признался мне, что у него нет документов. Потому он не может уехать из этого истерзанного города. Сейчас Алик прибился к объединенной войной группе людей. Они проживают в том доме, где погибла армянка Раиса. В настоящее время там же ютятся русские пожилые женщины Лида и Галя с крохотной комнатной собачкой.
Там же живет старушка–чеченка, что учила Раису мусульманским молитвам. И два ее сына: родной Бауд и приемный Алик. В другую квартиру переселились мужчина–чеченец и его русская жена. Прибились в эту «компанию» два неизвестных парня.
Имен их не знаю. Парни часто пьяны.
Скелет, оставшийся от четырехэтажного соседнего дома, опасен, он едва стоит. Часть балконов верхних этажей повисла, как гирлянда, над пропастью, а квартиры давно рухнули вниз. Пенсионерка Галя перед войной жила на самом верхнем, четвертом этаже и очень благосклонно относилась к вторжению федеральных войск.
— Вы не понимаете! — кричала она на весь двор патриотические речи: — Российские военные не будут уничтожать наши дома! Они наносят точечные удары только по боевикам!

Интересный факт: когда в начале войны бомбили — самой первой рухнула вниз именно ее квартира.
Галя (выйдя из подвала дома) долго тогда стояла во дворе и молча, плакала. А ее рыженькая собачка мелко тряслась на руках.

Кстати, вчера в Грозный прилетал Путин. Этот дядька баллотируется на пост Президента РФ. Взрослые говорят, что он — молодой и перспективный. Хотя толком никто ничего не знает о нем.

Вспоминаю
В начале декабря прошлого года, до «зачистки», в соседнем доме был ранен мирный житель, армянин. Ему частично оторвало пальцы рук. Молодой мужчина погиб.
Он пытался перейти городскую линию фронта, в районе остановки «Ташкала». Надеялся получить медицинскую помощь. С нашей стороны — его выпустили боевики. Дальше российские солдаты идти не разрешили. Когда он повернул назад, в сторону своего жилища, ему стреляли в спину.
И убили на глазах у матери.
Старушка–мать прибежала к нам. Просила помочь забрать тело сына.
Но соседки и моя мама не решились. Честно признались: «Мы боимся! Дети могут остаться одни!» Так они объяснили свой отказ несчастной женщине. Покормили ее, поплакали с ней. И все.
Из соседнего дома мать убитого скоро ушла. Не смогла жить в своей квартире без сына. Она поселилась у знакомых, недалеко, в нашем же районе.
Но не обиделась на мою маму и на Стасю с Ниной. Впоследствии приходила в часы затишья повидаться!

Те жильцы, которых не выгоняли из дома на «зачистку», все плачут, что у них ничего нет. Мы зашли в соседний дом, к Гале и Лиде.
У стены одной из комнат стоят примерно 20 мешков из–под сахара, очень белые и чистые, набиты какими–то мягкими вещами. Они аккуратно зашиты, приготовлены к отправке.
– Желаете пересмотреть? Сами распорите швы и ищите свое! А потом сами зашьете! — нагло заявила Лида, когда мама у нее на кухне нашла наше полотенце.
Мама им ответила, что ничего искать не будет. А во всем разберется Бог.
Мама отобрала у них из наших вещей то, что сразу бросилось нам в глаза, — крышку от большой кастрюли, в которой когда–то была мука, и полотенце. Наше чайное полотенце Галя, по ее словам, «нашла на свалке».
Ссориться не стали. Распарывать чужие мешки, искать там свои вещи нам было противно. Нервничать, рыться сил не было. Мама упрямо и гордо произнесла:
— У нас все было и снова будет!

Вечером мы узнали, что солдатами был убит родственник бабушки Нины.
Он работал на телевидении до войны. Этого человека знали многие.
Будур.

25 марта 2000
Я целый день дома. Болит сердце.
Алик у нас каждый день, но я стараюсь не давать ему надежды, чтоб не причинить боль потом. Судьба у него невеселая. После смерти матери отец женился. В новом браке появились дети. Алик с детства ощущал свою ненужность. Отец запил. Поэтому Алик ушел жить к другу, в чеченскую семью. Теперь, своего товарища Алик зовет братом, а его маму — своей матерью. Где–то далеко у Алика есть родная старая бабушка. Они не видятся.
Весь вечер он говорил с моей мамой. Объяснял, что спиртное пьет редко. Говорил, что я ему нравлюсь, и он хотел бы жениться на мне.
Рассказывал, что когда российские военные нас и людей из дома напротив увели, их, как оставшихся, посадили в подвал. Самого Алика, его приемную мать, названого брата и русских бабушек–пенсионерок Галю и Лиду. У Гали на руках была маленькая, чудом выжившая домашняя собачка. А сверху на крышку подвала военные поставили холодильник.
Так они просидели четверо суток. Без еды и питья. Мужчины и женщины.  Молодые и старые. Пенсионеркам стало плохо с сердцем.
Люди сумели выбраться, разломав часть стены и прорыв куском железа тоннель на улицу! Иначе бы умерли от голода!
Бауда и Алика военные избили за такие «самовольные» действия, но на этом все и закончилось.

А неделю назад в очереди за бесплатной кашей я познакомилась с молодой женщиной Машей. У нее есть сын, а муж погиб в первую войну.
Маша живет со старой больной матерью.
Выживают они трудно. Приходится собирать банки, бутылки и сдавать. Алик был с нами. Он понравился Маше. Я хочу их подружить.
Сегодня мне не пишется.
Сердце «горит» внутри, если резко повернуться — острая боль.
Патошка.

27 марта 2000
Я потеряла сознание на несколько минут.
И чуть не умерла.
Увидела, что люди и предметы состоят словно из золотых пляшущих мушек, и отключилась. Я попала в трубу из хрусталя или чего–то подобного.
Меня тащило вверх на огромной скорости, и полупрозрачные создания, похожие на электрических головастиков, кричали мне:
— Скорее вверх! Скорее лети с нами! Быстрее, а то не успеешь!
Я чувствовала легкость и совсем забыла, что умираю.
А потом меня перестало тащить — и я рухнула вниз.
Это случилось в очереди за бесплатной кормежкой.
Очередь дралась, и голодные люди вырывали куски хлеба и кашу у «раздатчиков бесплатного питания». Потом меня возили в военно–полевой госпиталь МЧС и делали уколы.
Врач сказал:
— Это сердце. Его еле слышно.
И дал еще с собой таблеток.
Мама бесилась, что я ничего не могу делать по дому.
Сегодня стала на меня орать из–за чайника: он разлился. Ударила!
Неожиданно мама надела самое длинное платье. Самый большой платок. И ушла. Без документов. Искать смерть.
Сказала, что не хочет жить. Чем так голодать и унижаться в очередях, постоянно болеть, — лучше пуля снайпера!
Надеюсь, все обойдется, и она придет назад.
П.

28 марта 2000
Мама пришла.
Когда мне было очень плохо с сердцем, заходил Алик.
Дверь у нас сломана, и мы ее не запираем.
Он дотронулся до моей руки и сказал, что хочет прожить со мной всю свою жизнь.
Что я должна только сказать ему: «Да».
Алик хороший друг. Мне жаль, что так все получается.
Но я не люблю его.
Пусть он меня простит.
Будур.

29 марта 2000
Мне снилась соседка Тамара. Она пропала в начале зимы 2000 г. Собралась стать беженкой. Решила проведать свою дочь и новорожденную внучку в городе Ставрополе.
Обещала вернуться. И пропала бесследно. Сейчас родственники ищут и не могут нигде ее найти. Сон такой: Утро. Тамара стучит в наше открытое окно. Говорит:
— Не ищите меня! Мне от этого плохо. Я умерла.
— Хорошо, — отвечаю я.
Соседка эта однажды сильно обидела меня. Громко посмеялась, когда меня ранило осколками в ноги, и я кричала от боли.
Поэтому я не очень огорчилась во сне. Однако Тамара стала показывать мне картины, а я смотрела их, словно по телевизору.
Вот она идет по улице. Солнце. На одной стороне улицы появились собаки. А по другой стороне бежит одинокий волк. Собаки залаяли. Тамара бросила в них камень. Тогда на нее бросился волк.
Получилась неразбериха. Собаки и волк затащили Тамару в подвал.
Там деревянный пол, а под досками много воды. Вода грязная, мутная.
Мою соседку бросили в эту воду, и она стала задыхаться и тонуть.
Забыв, что нахожусь во сне, я побежала искать хоть что–то, чтобы помочь ей выбраться.
Притащила палку с крючком. Попыталась вытащить ее. Но в моем сне палка обломилась. И некто невидимый сказал:
— Помочь невозможно! Глубина более двадцати метров.
Я долго всматривалась в зеленоватую, мутную воду. И видела, как там булькают пузыри.
Проснулась в холодном поту.

А это второй сон:
Мне приснился Аладдин. Он был с длинными волосами и серьгой в одном ухе.
Во сне он вытащил из кармана бинт, улыбнулся и связал мне руки за спиной. Потом завязал рот, так что я не могла вымолвить ни слова.
И сказал:
— Все! Теперь ты моя пленница!

Продолжаю
Мама сбесилась. Пожелала мне смерти.
У нее совсем сдали нервы. Какой ужас!
Алик пришел. Твердит, что по–чеченским законом мы сочтемся законным браком, так как я уже в «семейном возрасте» — 15 лет!
Многие мои одноклассницы 13 и 14 лет еще до войны вышли замуж. Одна из них, Мила, уже ждала осенью ребенка! Я видела ее с огромным животом и тяжелыми сумками в районе рынка, а муж старше ее лет на двадцать, покуривая сигарету, вальяжно шел впереди.
Но я знаю, что счастливой не буду. Не смогу.
Потому что я в какой–то степени умерла. Алик хороший. Но это — не моя судьба.
Конечно, можно согласиться, чтобы уйти от мамы — «Злючки–Колючки».
Но, чужая любовь, если ей нет ответа, быстро надоест и оставит, лишь силу безысходности. А он не из тех людей, кто долгое время может оставаться просто другом.
Патошка.

2 апреля 2000
Все дни я болела. Приходил Алик. Помогал по хозяйству.
Алик поправил нашу входную дверь, чтобы она закрывалась.
Часть полов в углу коридора упала в подвал.
Дверные рамы лопнули. Раньше, когда мы выходили из дома, нам выбивали замок. Это было несколько раз! А ключи от двери в квартиру мы потеряли.
Теперь мы открываем свою дверь вилкой, точнее, ее ручкой или узким ножиком.
Едим траву и дергаем чеснок в брошенных садах. Денег совсем нет.
Будур.

13 апреля 2000
У меня болит горло — ангина. Я не могу кушать.
Вчера мы принесли себе кошку. Мама зовет ее Алиса, а я Лохнес. Дикий, совершенно не прирученный зверь.
Дядя Валера из среднего подъезда ходил в заброшенные сады, не побоявшись мин и растяжек. Всем женщинам двора принес цветы. И мне. Мой букет — нарциссы и гиацинты.
Сказал: «Для юной леди!» — и ушел.
Ходим с мамой за гуманитарной кашей. Это очень далеко, район «Катаямы». Каша — наша единственная еда. Иногда удается схитрить, взять чуть больше. Тогда мы делимся с дядей Валерой и сами едим не один, а два раза в день. Все старики из домов рядом, просят:
– Мне принеси поесть, я голоден!
–  И мне!
Очереди при раздаче огромные. Возле окошка, где дают еду, — давка. Многим людям становится плохо. Те граждане, что питались нормально в беженцах, физически сильнее. Они более наглые и лезут без очереди.

Алик не разговаривает. Кивнет нам издалека, и все. Мы не ссорились.
— Опустился до веселой компании, где все можно. Выпивает! — сообщили все знающие соседки из дома напротив.
Эти дни я много думаю о себе. Какая я? Вспоминаю Аладдина.
Я всегда буду вспоминать его. Даже в старости, если она наступит.
Однажды грянул взрыв под нашим окном, огонь и ветер ворвались в комнату, Аладдин, прикрыв меня собой, пошутил: «Я думал: нас уже отправили в Рай!»
А потом нас разлучила война.
Мне, самой еще подростку, хотелось иметь семью, детей. Война режет по живому, без анестезии, из моей жизни ушли друзья по школе, соседи и те, с кем я дружила.
Я стала «здесь» чужая, но и «там» — не своя. Одни меня не любят — мать русская. Другие сторонятся — у отца родня чеченцы.
Брат мой названый, друг мой Аладдин, я люблю тебя!
И судья нам — Бог, а люди — не судьи.
Я много бы о тебе написала, да гордость моя не велит.
Но эти строчки написаны тебе:

Если смерть суждена,
То ты будешь в Раю!
Мой любимый, молюсь
За дорогу твою!

Сегодня я видела чудесный сон и была вполне счастлива.
Мне снились дельфины и острова.
Царевна.

16 апреля 2000
Алик таскает куски алюминиевых проводов. Здоровается еле–еле.
Приезжают во дворы машины.  Водители скупают металлы. Платят гроши: алюминий — три рубля за килограмм, медь — семь рублей.
Деньги — это хлеб!
Все жители больших домов и люди из частного сектора занялись поисками пробитых кастрюль, проводов. Обшаривают свалки, мусорные кучи.
Мужчины и женщины, из тех, кто посильнее, потрошат радиаторы, газовые колонки ради медных и латунных деталей в них. Нам с мамой такое не под силу. Каждый сосед складывает свое «богатство» у родного подъезда и сторожит!
Парни, что недавно поселились в наших домах, натащили всего столько, что сумели загрузить полный автобус!
А мы плетемся за бесплатной кашей.
Царевна Будур.

18 апреля 2000
Слава Всевышнему!
Джинн передал письмо и фотографию, где он и Аладдин!
Скоро приедут в гости.
Алик стал врать, будто бы я дала согласие выйти за него замуж. Он и Бауд ходили по подъездам «недобитых» больших домов, к живущим в них людям и говорили эту чушь. Мама, как услышала, обозвала их «дураками» и «врунами».
По чеченским обычаям, я обязана согласиться. Иначе нам будут мстить за свое унижение.
А стариков, чтобы уладить конфликт, рядом нет.
Мама позорила «братьев» при всем народе. Они злые, как черти, и грозят нам.
Заявили, что напишут на нас какой–то донос.
Думают страхом заставить меня общаться с ними?!
Вот негодяи!
На истинных мусульман и христиан такие люди похожи, как кошка на собаку.
Плевать! Я не пойду по жизни склоненной.
У меня ничего нет, но есть гордость!
Да хранит меня Всевышний от подобных «друзей» и соседей. Просто от таких знакомых.
И сегодня, и завтра, и всегда!
Будур.

19 апреля 2000
Приехали Марьям и Варя. Тетя Марьям привезла мне одежду своей младшей сестры.
Вместе пили чай!
Друзья Алика и Бауда продолжают хамить. Пытаются запугать.
Мстят за отказ. Они подружились с ребятами с других улиц, которые мародерствуют по развалинам. Потом продают свои находки и пьянствуют. Ежедневно!
Один из них, в форме «гантамировца» (воинская часть чеченцев, пришедших на свою родину с российскими военными), погнался за мной. Бежал по двору. А все жители притворялись «слепыми». Я заскочила к тете Марьям. У нее в квартире было много людей: моя мама, бабушки: Нина и Стася, тетя Варя и Башир.
Вооруженный автоматом «гантамировец» был пьян. Он гордился своей наглостью. Смело выбил ногами дверной замок и ворвался в чужую квартиру. Все испугались. Притихли. Женщины даже предложили ему чай.
Но парень был раздосадован. Он заявил:
— Я ваш чай не хочу!
Его нежно уговаривали не сердиться.
— Мы тебе не защита, — сразу торопливо предупредили меня Варя и бабушки, попятившись, как раки.
 А я подошла к нему и сказала:
— Пошел отсюда! Убирайся!
Потому как мне уже надоело постоянно ждать и бояться смерти.
Он удивленно посмотрел на меня и... вышел.
Сел во дворе недалеко от наших окон.
А моя мама вышла к нему. Рассказывала о том, что мы пережили. Сказала о «зачистке» в январе. Как мы были ранены на рынке ракетой. Гантамировец попросил пить. Мама вынесла ему чай.
Парень его выпил. На прощанье он заявил, что придет еще. Сказал:
— Меня зовут Магомед или Асламбек, как хотите, на выбор.
— Не трать свое время! Ты это зря! — возразила мама.
Но простились они мирно.
Марьям и Варя завтра уезжают.
Я с радостью поехала бы с ними, да денег нет. Ни у нас, ни у них. Билет в автобусе стоит очень дорого.
Царевна Будур.

21 апреля 2000
Знаешь, Дневник, что рассказывает приемная мама Алика? Он женился! Недели не прошло, как приходил ко мне. Твердил, что любит.
Я слышала: Алик утром поругался с «гантамировцем» и тут же уехал. Говорят, к родной русской бабушке. Его «брат» Бауд сильно запил. Конечно, Алику обидно, что я не согласилась стать его женой. Он надеялся, что с «моим» Аладдином что–нибудь случится!
Но Всевышний решил иначе.
Мне кажется, сплетни о свадьбе — выдумки.
Друзья и Бауд никуда не уходили. Целый день во дворе. Они не знали, что Алик исчезнет. Именно поэтому никто не пошел получать бесплатную кашу в столовую. Остались голодные.

Азе и Лине на сообщение о свадьбе я ответила, что желаю Алику счастья! Слава Аллаху — отвязался! Соседки, из любопытства, коварно подошли поближе. Хотели посмотреть мою реакцию. Вдруг я зареву? А они насладятся и с новыми сплетнями побегут по дворам.
Но такого удовольствия я доставить им не смогла.

22 апреля 2000
Сколько мне люди дали одежды! Видят: ничего не осталось, хожу в обносках.
Все хорошее и новое у нас украли.
Вчера многодетная женщина подарила мне ботинки! Но они маленькие. Вот беда!
Придется продать или поменять их на хлеб.
К нам пришел кот. Полосатый. Он поселился у нас. Я назвала его Ибрашкой.

P.S:
Мне снился Султан. Он сказал, улыбаясь: «Это ошибка! Я не мертвый, я живой!»
После сна я долго приходила в себя.
Только по истечении нескольких часов мне удалось убедить себя, что он, мирный житель, был расстрелян и живым быть не может. Просто его Душа еще не приняла это.
Написала стихи:

Жизнь моя — недопетая песня,
Кто–то начал, а кто–то забыл.
Все, что было, уже не воскреснет.
И не встанет из свежих могил.

24 апреля 2000
Попал Алик «из огня да в полымя»!
Рассказывал, что в родительском доме были пьянка и наркотики. И сейчас — все повторилось. Он живет с девицей намного старше себя. Она накрашенная, с распущенными волосами. На ней было обтягивающее платье и клеенчатая черная куртка.
Приемная мать Алика горюет. Жаловалась:
— Никакая вера его не держит! Девка курит анашу! И он туда же, в наркоманию.
Жаль Алика. Он и сам не рад! Бедняга. На меня смотрит пустым взглядом. Не здоровается.
После того, как во дворе узнали, что Аладдин жив, ко мне усилились ненависть и злоба.

Мы с мамой были у коменданта района. В администрации нам сказали, что с 25 апреля горячую еду давать будут не всем. Только детям до 14 лет и пенсионерам. Мы не пенсионеры. Мне 20 марта исполнилось 15 лет. Так что нам еда «не светит»!
Мы подумали и принесли справки от врачей. Показали. Из госпиталя МЧС, больницы № 9.
Русский комендант написал бумагу, чтобы нам давали еду, весь месяц май.
Мы спасены от голода!
Всезнающие Аза и Лина поджидали нас во дворе, чтобы сообщить:
– Алик показал подруге дом бабушки. Он наследник! У него будет свой дом! — дразнили они меня, «прогадавшую невесту». Но я не расстроилась. Женщину Алика все ругают. Уверена, ей ругают меня! Мне кажется, на нее наговаривают из зависти. Ведь у нее постоянный мужчина, гражданский муж, как говорят теперь. А у Лины и Азы даже такого нет.
Будур–Патошка.

25 апреля 2000
Талоны на еду, мы получили! Долго болтали с трудолюбивой Машей, работающей в бесплатной столовой. Она единственная русская женщина, кто сумел устроиться туда. Всюду редкие рабочие места заняли чеченцы.
Днем приехали жильцы из дома напротив нашего. Молодая женщина, недавно овдовевшая. Зовут Элита. Она осталась одна с четырьмя детьми! Ее муж — водитель автобуса, возил беженцев: стариков и детей, из горных сел, рискуя собой. Его машину обстреляли военные. Автобус упал в пропасть с людьми, и все погибли. Элита потрясена! Она совсем молодая женщина, а волосы — седые. Ее семья всегда выручала соседей в нашем дворе.
Хорошо относилась к русским людям. Теперь вдова с «русскоязычными» жильцами не разговаривает. Не здоровается. Нас сделали врагами!

Приехали соседи и из нашего подъезда. Мать и сын. Это они в октябре прошлого года возили меня в больницу. Рамзес был ранен в городе Урус–Мартан в руку и в ногу. Его спасли боевики! Отвезли в госпиталь. Но он лишился части пальцев. Соседи сразу пожаловались: их машину обстреляли, восстановить нельзя.
Алика во дворе не видно.
Пошел дождь.
Дядю Валеру, из среднего подъезда, сильно избили. Я не знаю кто.
Сегодня, когда мы вернулись домой, у нас не открывалась дверь.
Пришлось звать одного из братьев Борзовых, чтобы выбить нам дверь. Он выбил. Завтра я буду ее чинить. Опять придется ночевать без замка!
Полуподвал с проваленными полами, едва держащимися стенами — это наше жилье.
Так теперь еще и без двери.
Лина и Аза совсем обнаглели. По утрам выходят из дома с пустыми руками, а к вечеру волокут мешки с чужим добром. Иногда через ткань видны предметы, похожие по форме на
ведра. Десятки ведер! Иногда в мешках звенит стеклянная посуда.
Русская пенсионерка Лида, из дома рядом, кричит на всех, делает замечания. Каждый день моет у своего подъезда красивые вазы из чужих домов. И твердит:
– У меня прямое попадание в квартиру. Ничего не осталось! Совсем ничего.

Еще, Дневник, запомни:
Сегодня утром уехали Вовка с Олей, и бабушкой Марией. Их отъезд охраняли четверо солдат с автоматами! Солдаты грузили имущество в огромную машину! 
Дело в том, что Оля пару месяцев проработала в военной комендатуре и возвращалась домой поздно. Муж переживал. Напивался. Пытался встречать жену с работы. У Ольги на работе, в комендатуре, он устраивал скандалы, обзывая ее нехорошими словами. Всем жаловался. Рассказывал, как его, законного супруга, по месту работы жены федеральные военные привязывали к дереву и хотели расстрелять! А тетя Оля просто хитрая! Она подружилась с начальством. Сделала себе и мужу новые паспорта. Взамен старых, отобранных осенью боевиками, застукавшими их в чужом доме на краже вещей! О чем сама болтала во дворе! Теперь это звучит так: «В связи с утратой при пожаре»
Оля сама нам все по глупости рассказала.
Своего мужа она прописала в квартиру к его погибшей матери. Ведь квартирные документы там выкрали! Идут упорные слухи о компенсации за жилье.
Когда эта семейка грузила вещи, одна из стареньких соседок, по фамилии Андерсен, узнала свой саквояж с вещами. Стала кричать:
— Мое! Моя сумка! Отдайте, мародеры! — и плакать.
Но ее никто не слушал. Один из российских военных, наоборот, заступился за отъезжающих:
– Заткнись! Не вой людям на дорогу, а то получишь! — и передернул автомат.
Я увидела: на руках у тети Ольги — мамины коричневые перчатки. Они в момент выселения оставались в нашей квартире. На холодильнике. Теперь, надев их, Оля помогала грузить на машину «свои» вещи.
Отъезжающие планируют: с выходящей из Грозного воинской частью отбыть в город Моздок. Возможно, обман. Свою погрузку они не доверили никому из соседей! Только военным.
Эта семья вывезла три больших грузовых машины разных вещей.
А бабушку Андерсен мне было очень жалко. Я уже осознала бренность вещей, а она, видимо, будет тосковать по своим, украденным на ее же глазах другими людьми.
Но мы ничего не возьмем с собой, умирая, совсем ничего.
Я это точно знаю.

Несколько дней назад приезжала Золина с дочкой.
Их квартира серьезно пострадала. Мать и дочь ночевали у наших соседок.
Золина собрала остатки имущества среди пыли и пепла.
Рассказала, что ее муж Сулейман к ней не доехал. Пропал.
Патошка–Будур.

26 апреля 2000
У нас гость. Его брат передал мне записку от Аладдина — из лагеря беженцев в Ингушетии.
Братья Борзовы, их старая мать и сестра на время уезжают в Ингушетию. На днях там будут давать дополнительную гуманитарную помощь. Берутся передать мое письмо Аладдину и Джинну. Оказывается, в Ингушетии с родными Джинна они жили на одной улице! Когда наши соседи простудились зимой и болели — родственники Джинна ежедневно давали им молоко! Как тесен мир!

Когда грузили остатки вещей Элиты, я стояла в своем подъезде. Не помогала. Элита теперь не может видеть тех, у кого русская фамилия. Ненавидит. Я ее понимаю. Зато соседи–чеченцы, помогавшие ей грузить вещи и плачущие от сочувствия над участью ее мужа, своровали часть сумок, спрятав их за подъездную дверь.
В частности — Аза, Лина и Резван. Потом, когда машина с несчастной вдовой скрылась за поворотом, они вытащили эти сумки прямо к подъезду и стали делить награбленное. Не стесняясь ничего и крича от возбуждения! Но, оказалось, что они украли детские курточки! Ведь в той семье много малышей–девочек! Они мерили их прямо во дворе, но детские курточки взрослым обалдуям были малы. Аллах их наказал!
Потом они посмотрели и увидели, что я за всем наблюдаю из своего подъезда.
Аза прошипела:
– Будет теперь болтать, русская тварь!
И они зашли в дом напротив.
Будур.

1 мая 2000
Вчера шел сильный дождь. Сейчас — солнце.
Мародеры всю ночь лазили по нашему дому. Необходимо срочно ставить дверь на подъезд!
Хоть бы Башир приехал!
От других соседей толку нет. Теперь жить страшно! Гораздо хуже, чем в войну.
С зимы длинные проходы–лабиринты, пробитые военными между квартирами второго этажа, соединяют все подъезды. Люди заходят в одном месте, а выходят из окон или из других подъездов. Мародеры научились выходить с пустыми руками. А потом собирать на тачки вещи, заранее выброшенные из окон.

Два дня назад приходил милиционер. Он рассказал новость. «Оказывается», меня в войну украли боевики! Такое приключение, а я не знала!
Но мама и бабушки–соседки заявили: этого у нас не случалось! Милиционер–чеченец, прислуживающий при комендатуре новой власти, подошел к нашему столу, открыл книгу и увидел фотографию Джинна и Аладдина. Он спросил:
— Это кто?
Мама страшно рассердилась.
— А вы наглец! — заметила она.
И чтоб подразнить этого человека, сказала:
— Это парни с бухгалтерских курсов, где я занималась перед войной!
Пришедший настоящий бегемот! Закрыл наши двери и ко мне. Тянет свои ручищи! Скотина! А когда мы его пристыдили, дали отпор, он разозлился! Заявил:
– Я — власть! Я захочу — к вам в двенадцать часов ночи приду! Устрою проверку паспортного режима. Чтобы не выкобенивались!
Мама порозовела от злости:
— Один раз зайдешь — больше не захочешь! — закричала она и показала «власти» неприличный знак из пальцев. Теперь опешил он. Пообещал, что увезет меня на допрос.
Мама обозвала его «кретином» и сказала, что у меня было ранение на рынке, в октябре.
У нас десятки свидетелей! Что если она еще раз увидит его на нашем пороге, жалоба русскому коменданту в новую администрацию обеспечена! С копиями справок от врачей.
Из больницы № 9, госпиталя МЧС!
— За клевету и сочинительство вылетишь со своей «хлебной» работы! — кричала она, окончательно рассвирепев, и он спасся бегством, бормоча от злости что–то по–чеченски.
Мы выяснили: предварительно этот «товарищ», беседовал с Баудом. А потом мент остался ночевать у Азы. С Линой поговорил и отослал ее.
А хитрющая Аза вышла во двор и громко объявила соседям:
— Милиционер ушел!
Но мы стояли на подъезде и видели: этот человек не выходил! Мама и я обошли дом. Проверили! «Власть» мирно беседовала у окна с Азой.
О войне, о каких–то компьютерах. О том, что Аза попала в список. И что он ей поможет! Но только в том случае, если Аза «будет умницей»! А еще лучше, если она о ком–нибудь сможет рассказать, дать «наводку». Мы осторожно заглянули к ним в комнату на первый этаж: Аза достала свои съестные припасы. Расставила перед гостем.
Очень скоро она вышла во двор.
Я и мама, словно два шпиона, уже успели обойти ее дом. Подошли близко к большой дворовой печке из битых кирпичей, в середине двора. Надеялись, Аза скажет нам хотя бы часть правды. Но Аза разожгла огонь. Водрузила на печь большой чайник. Громко сообщила еще разок:
— Милиционер давно ушел!
Дождалась, пока чайник вскипел. Объявила, что сегодня ее «достали». Сейчас она пойдет ужинать и сразу ляжет спать.
— Не стучите ко мне! — предупредила всех соседей Аза: — Я таблетки выпью и буду спать. Голова болит!
Дома мама сказала:
– Она ведь когда–то нормальная была! Смелая! Неужели так изменилась? Или сильно боится?

2 мая 2000
Вот одно из моих последних творений.

Снова кровь на снегу,
Продолжается бой
Я куда–то бегу,
Я уже не с тобой.
Через пламя и дым
Злобно бьет миномет.
Умирать молодым
Кто–то снова идет!
И какая–то мать
Похоронит дитя.
И кого–то «убрать»
Вновь прикажут, шутя.
Я кольцо своих рук
Расцепить не могу —
Умирающий друг
Мой лежит на снегу.

9 мая 2000
Сегодня все, кто пьет, успели потерять человеческий облик.
Постоянно стреляют из пушек. Негодяи! А ведь многие семьи вернулись домой с детьми!
Как могут спать новорожденные?! Совести нет! Они, забывшие обычные земные звуки, оглушают сами себя, как наркотиком, этой пальбой.
А 7 мая к Маше из столовой ворвались четверо местных чеченцев. Избили ее старую больную мать и ее шестилетнего сына. Отобрали все деньги, что были в доме: все продукты, документы. Избили, изнасиловали Машу и ушли. Как жить дальше, Маша не знает.
Соседи хотят захватить их старенький дом и участок. Власть сменилась, а защиты для русских людей — никакой!
Пока мы стояли в очереди за питанием, по нашему совету Маша сходила в комендатуру рассказать о происшествии. Ей дали несколько банок консервов: вся помощь.

Это молодая женщина с несчастливой долей. Ей 24 года.
С первым мужем–чеченцем жила недолго. Муж погиб. Разбился на машине.
Второй ее муж был русский парень. Они прожили вместе восемь месяцев. Погиб в сентябре 1999 г. Порядочный мужчина! Непьющий! Он подал бумаги на усыновление ее ребенка.
Но не успел.
Маша плакала. Говорила, что боится. Возможно, из–за старого домика и участка земли, их убьют!
– Продать невозможно!— жаловалась она. — Никто не купит! Ждут, что мы сбежим, спасая свою жизнь.
Я посоветовала Маше поменять имя. Пообещала принести ей кинжал для самообороны и книгу с молитвами.
Я решила попросить у кого–нибудь или купить для нее гранату. Сейчас эти вещицы многие русские женщины покупают у солдат. «Держать оборону! Спасать свою жизнь!» — основные задачи. Я видела и слышала на «Березке», как русские солдаты учили двух бабушек:
– Надо снять кольцо, зажать запал! Лучше стоять за стенкой. Безопасней! Бросать гранату следует как можно дальше.
– Что делать? — переспрашивала глухая бабулька.
– Вот так надо! — показывал ей солдат.
Я видела, как бабуля, взяв гранату, дала военному взамен банку с вареньем!

Вчера встретили Алика. Он сказал, что ему говорили о нас гадости. Настолько пошлые, что до сих пор он не может оправиться. Что в его чеченской семье ему запретили видеться с нами. Запирали! Поили спиртным! Внушали: нам следует отомстить! Но он, Алик, не согласился вредить нам. Он сломал запертые двери! Ушел! На этот раз Алик полагает, что оставил свою приемную семью насовсем.
— Жалко маму! — повторял Алик. — Я буду ее навещать!
Он имел в виду пожилую чеченку, заменившую ему родную мать.
Рассказал, что действительно живет с молодой женщиной, но не женился. Хотел бы занять пустую квартиру в наших домах, быть нашим соседом. Алик пообещал передать Маше от себя ценный подарок — гранату. Он нашел ее, когда по нашей просьбе искал убитого человека в садах.
— Один раз Маша пугнет! Не подойдут больше! — размахивая руками, рассуждал Алик: — Только лучше бросать не в людей, а в другую сторону. Лишь бы шум был!

Почему русским и чеченцам, желающим выехать из республики, не помогают? Получается, страна поставила таких, как мы, малосемейных и пенсионеров, под удар! Бросила на произвол судьбы. Одиноких. Матерей с детьми. Инвалидов. Больных.
Требуется: желающих — вывезти. Предоставить жилье, трудоустроить в мирных городах, равных по категории Грозному.
Сталин в три дня в феврале 1944 г. депортировал чеченцев в Казахстан.
Почему сегодня, в 2000 г., стало неразрешимой проблемой спасти и вывезти отсюда мирных людей? Получается: никому они не нужны.
Дома и квартиры всех добровольных переселенцев следует отдать тем, кто остается. Кто в лучшем положении и может, а главное — хочет жить в республике.
Выезжающие обязательно должны получить хорошую денежную компенсацию за моральный и материальный ущерб. Все! Люди любой национальности и веры. Это мой проект.
Будь я у власти, я именно так поступила бы!

Уже 9 дней, как ушло мое письмо!
Аладдин, брат мой, друг мой, неужели ты не придешь?
Царевна Будур.

10 мая 2000
Сегодня мы спокойно (в мамином кармане) пронесли гранату через все военные посты. Их было три или четыре.
Побывали у Маши дома. Кричащая бедность! Вещей нет.
Я собрала из того, что мне дали уезжающие соседи, подарки для Маши. Мы купили шоколадку ее сыну. Насобирали гроши, сдавая пустые бутылки из–под водки, которые теперь повсюду валяются!
Мама испекла две лепешки. Промазала их вареньем.
Я надеюсь — Маша станет мусульманкой. И тогда с переменой имени изменится ее жизнь.
Мы громко повторили у дома пострадавшей Маши, что наши мужчины, если нужно, поживут в ее доме. Поймают хулиганов!
Живущие рядом подсматривали и подслушивали. Видимо, они решили: мы — родственницы ее первого мужа, отца ребенка. Когда мы уходили от Маши, следом за нами очень долго «маячил» мальчишка на велосипеде. Явная слежка!

11 мая 2000
Я упала в обморок в очереди за кашей. Мне стало плохо с сердцем.
Меня долго никто не мог привести в чувство. Случайно рядом оказалась врач. Эта женщина кричала:
— Пульс уходит. Мы теряем ее!
Спас меня русский военный, водитель–водовоз.
Он сбросил огромную цистерну на землю. Возмущенно заорали очередные. Питьевая вода — дефицит. Жители пришли издалека. Но водовоз не слушал людей. Он быстро затащил меня в кабину машины.
Мама взгромоздилась рядом. У мамы в руках была белая тряпка.
В суматохе, поднявшейся вокруг меня, неприметный молодой чеченец своей кровью на белой тряпке изобразил красный крест! Мама выставила «флаг» в окно.
Отчаянно сигналя, минуя все блокпосты, русский военный домчал нас до госпиталя!
Врачи успели. Вернули меня маме и планете Земля.
Царевна.

14 мая 2000
Маша сообщила: с ней начали здороваться! Соседи по улице передали со своими детьми угощение! Вот как! Значит, наш «номер» прошел.

15 мая 2000
Мы сдали алюминий на 50 р.!
Дожди! Бесконечно серые и тусклые дни.
Стихи из старой тетради, найденной во дворе:

Уж ласточки, кружась, над крышей щебетали,
Красуется, идет нарядная Весна!
Порою входит так в дом скорби и печали
В цветах красавица, надменна и пышна.
Как праздничный мне лик весны теперь несносен!
Как грустно без тебя дерев зеленый вид!
И мыслю я: когда ж на них повеет осень?
И сыпля желтый лист, нас вновь соединит?

Автора не знаю.
Аладдин! Эти строки о нас. Я жду.
Будур.

22 мая 2000
Мы с мамой торгуем. Вчера пришли вести от Аладдина. 10 июня обещает приехать.
Братья Борзовы дома. Это они принесли новости. Их старушка–мама привезла себе котенка, маленького! Он рыжий.
Я иду в сады за ягодами и фруктами, хотя там могут быть растяжки. А что делать? Хочется есть!
Твоя хозяйка, Дневник.

30 мая 2000
Привет!
Снился легендарный корабль «Титаник», и не зря! Я встретила на рынке родственницу Кусум! Ее старую тетку. Она сразу стала предлагать выйти замуж за ее сына Абдулу. Так принято у чеченцев — знакомить и женить. Много нам рассказала. Например, что Кусум ранило, и скоро она должна приехать к своей маме в Грозный.
Я записала адрес.
Но главное, я узнала горькую весть: сын Кусум погиб на войне! Дауд! Ему был 21 год!
Дал геч Дойла цун!*
Случилось это зимой.
И я вспомнила! Однажды, зимней ночью я проснулась. Пищали и жались ко мне от холода крысы. Я зажгла свечу, но они уже не боялись света. И лезли ко мне поближе, чтобы согреться. В конце концов, я перестала их гонять, и они затихли в ногах. Вдруг почувствовала толчок. Открыла глаза. А рядом со мною — призрак. Я не спала и видела его! Высокий человек в белом плаще. Свое лицо он старательно прятал за капюшоном:
— Я пришел прощаться к тебе. Не хочу пугать! Меня сильно ранили. — сказал он. — Я пришел последний раз взглянуть на тебя.
— Когда Дауд погиб по времени? — спросила я родственницу — Перед Новым годом или после него?
— День не знаю! — уклончиво ответила родственница Кусум. — Но ранение было в шею и в голову, даже матери не дали посмотреть — настолько обезобразилось тело.
Будур.

4 июня 2000
Были у Кусум. Вернее, у ее старой больной мамы и у младшей сестры.
Получилось странно: мы постучали, кто–то подошел к входной двери! Затем легкими шажками убежал. Минут через пять к нам вышла младшая сестра Кусум с чудным ребенком на руках. Мы уже знали — это ее дочь. Она родилась в январе 2000 года! Под обстрелом!
Девочку назвали восточным именем Райсояна.
Сестра Кусум нервничала, особенно когда говорила со мной, но пригласила нас в дом. Подала чай. У нее странно дергалось лицо. Сказала, что Кусум и Аладдин счастливы. Скоро у них родится ребенок! Смерть своего племянника Дауда она подтвердила.
Большой, богатый дом! Только странно: у ее умирающей матери нет простого лекарства от головной боли.
Я пожалела умирающую бабушку. Посидела рядом. Сделала легкий массаж.
Мы попросили, чтобы Кусум пришла к нам. Несмотря ни на что, мы будем рады встрече!

Аладдин! Не трусь! Растолкуй правду! Мы поймем.
Только не исчезай бесследно из нашей жизни!
На самом деле я так устала от вранья, всеобщего и всеобъемлющего, что спасаюсь только стихами.

Я от жизни смертельно устал,
Ничего от нее не приемлю,
Но люблю свою бедную землю,
Оттого, что другой не видал.

О. Мандельштам

7 июня 2000
Опять война! Всю ночь идут бои в стороне поселка Черноречье.
Это примерно два часа езды от нас на автобусе.
Мы видели три тяжелых самолета. По звуку моторов — бомбардировщики.
Они летели над нашими домами именно в «ту» сторону!

О Всевышний! Позволь мне еще хоть один раз увидеть Аладдина!
Как тоскует моя Душа!

У нас в садах восемь щенков. Их охраняют большие собаки — папа и мама! Мой кот Ибрашка все время спит. Постарел!
Из пушки сегодня здорово «долбят»! Попадают в сады, через дорогу от нас.
Горит Заводской район.
Будур.

11 июня 2000
Мы собираем фрукты в брошенных садах, где земля часто проседает под ногой, и тогда я думаю о тех, кто лежит там, в неглубоких ямах. То, что насобирали, мы продаем на маленьких рынках или меняем на хлеб.
Мама аккуратно расчищает тропу. В наших интересах не наступить на мину, не задеть «растяжки».
Подвергаемся нападениям конкурентов. Враждуем с соседкой, у которой отобрали свое чайное полотенце. Лида кричит:
— Сады оставили мне! Все мое!
Но правда скоро выяснилась. Приехали настоящие владельцы. Например, соседка Зулай. Мы спросили ее:
— Как быть?
— Разрешаю фрукты собирать всем! А вам — в первую очередь! — сказала она и подарила мелкие деньги, чтобы мы купили себе воду. У нас вода платная — 1 рубль ведро. Водовозы привозят ее с мусором, но все покупают. А набирают ее водовозы в скважинах где–то.

Приехала тетя Марьям. Рассказала, что к ее родным заходил наш сосед со второго этажа — Резван, брат Рамзеса. Врал, что я и мама спим на кожаной мебели! Утверждал: мы неслыханно разбогатели. Получается — наворовали?
–Да разве можно так врать?— осматриваясь, удивилась Марьям. — Ясно! У обманщика есть цель! Списать свои дела на вас. А совесть у него всегда была в большом дефиците.
Старые жильцы помнят его «квартирные подвиги», еще довоенные: воровство и попытки убийств.
Марьям сделала вывод:
– Абсолютная правда — когда видишь происходящее своими глазами. Уши могут услышать обман. Их используют лжецы!

В г. Аргун, недалеко от моего Грозного, сегодня бомбили. Убито много людей. Причина? Взорвали БТР.
На днях мы с мамой стояли на остановке, а мимо проезжал БТР. Сзади к нему была привязана граната. Не знаем — это муляж для шутки или боевая?
Военные машины всегда идут на большой скорости. У них приказ: «Не останавливаться!» Могут задавить неудачливого пешехода.

Варили с мамой компот. Приходила женщина Алика. Хочет подружиться. Он простыл.
Мы дали ей «аспирин», и немного фруктов.
Будур.

13 июня 2000
Сегодня мы нашли в абрикосовом саду мертвого чеченца. Парень в зимней военной форме.
Я открыла калитку и только собиралась шагнуть, как увидела его прямо перед собой!
Кодовое название находки — «комбинезон».
Не о нем ли когда–то снился сон? Не знаем, что с убитым делать.
Тело не обезображено. Кажется, молодой мужчина спит. На щеках румянец от вечерней зари. Каштановые, чуть рыжеватые волосы. Серо–голубые глаза. Голова лежит на руке. Удивительно!
— Трогать нельзя!— предупредила мама.
Решили сказать Марьям и дяде Валере. Жаль, фотоаппарат наш украли.
Возможно, его мать ищет, есть жена. Я расстроена.
Решили сделать так: опишем место, где лежит тело. Внешность убитого. Раздадим записки на Центральном рынке. Кто своих ищет — придет посмотреть.
Вспоминаю песню Тимура Муцураева:

Эй, Шахид!
Твой прекрасный чистый лик
Вдруг улыбка озарит!
Что увидел ты, Шахид?
Может, райские сады,
В наслаждении и любви,
Вечно длятся твои дни.

14 июня 2000
Устаю страшно.
Ругаюсь с мамой.
Кот Ибрашка улыбается и спит. Решила записать строки из песни Тимура Муцураева о Пророке Магомеде. У нас все эти песни любят — даже русские бабушки:

Настанет время и ослабнет Умма.
Меня давно не будет на земле.
Постигнут веру мерзостные думы,
И мир погрязнет в подлости и зле.

Вспоминаю Аладдина.
Может быть, Дауд попросит Там о нашей встрече?
Высоко над головой — шторм. Холодные черные волны захватили в пучину корабль.
Под ногами — небо с белыми облаками. Нет ни клочка земли.
Зазеркалье.
И я одна.
Это мой сон.
Будур.

18 июня 2000
Собираем в садах фрукты. Встаем в 5:00 утра.
Мы носим с собой складную лестницу. Лазить по деревьям мы не умеем. Необходимо к осени купить для продажи дешевый товар: сигареты,  шоколадки, сок. Рабочих мест нет. Пособие безработного смешное. Да нам его никто и не дает!
Три дня назад на «Новой» остановке были убиты два российских солдата.
Тех, кто стрелял ветром унесло. Военные отыгрались на простых людях. Забрали школьников. Стреляли много и беспорядочно. Ранили девушку.

На базаре болтали с седым Хасаном и его женой. До войны мы ссорились из–за места на рынке, а теперь — друзья! Хасан –  аккуратный, красивый мужчина. У него сын и дочь.

Ежедневно рождаются новые стихи.

Такая маленькая жизнь,
В ней все уходит без возврата.
А я люблю тебя, как брата,
И ты мне — братом окажись!

Часто плачу. И какая–то страшная тоска.
Царевна Будур.

20 июня 2000
Наш разрушенный дом заполняется соседями. Уже вторично приехали многие.
Привезли вещи, «гуманитарку», полученную в лагерях беженцев.
Некоторым там неплохо жилось! Одежду давали. Питались беженцы мясом!
Явились соседи со второго этажа: Нура и ее сын Резван, знаменитый врун. Сразу сломался замок в нашей двери. Еле починили!
Днем я увидела парня в военной форме, «гантамировца». Он был похож на «Джинна».
Внимательно присмотревшись, поняла: ошибка!
Сегодня дождь. Температура для лета необычная: минусовая! Все в куртках.
Будур.

21 июня 2000
Случились встречи:
Увидев женщину в огромном платке, как у Кусум, я подошла. Купила у нее мороженое. Поблагодарила на арабском. Через пару минут женщина подбежала. Мы разговорились.
Она обещала узнать об Аладдине и о Кусум.
Неожиданно увидели девушку Луизу, что подрабатывала в кафе и мечтала стать писателем! Она написала книгу о Первой войне! Называется «Такая маленькая жизнь». Как строка из моего стихотворения!
Луиза получила премию на конкурсе молодых писателей.
Я сказала, что веду дневник. Оказалось, Луиза знакома с Аладдином. Она огорчилась, когда я сообщила, что жду его. Но промолчала. Не стала сплетничать.

Девочка Зарина на рынке продает лепешки с творогом «чеполгаш». Печет ее мать. Этим живут. Ей 13 лет. Мама русская, отец — чеченец.
Отец оставил их. Они одни. Мы вместе с Зариной ждем редких покупателей и мечтаем: ее папа обязательно вернется! Он заберет Зарину и ее маму в мирный край!

Вчера снова убили двух молодых солдат. На маленьком рынке, в районе «Автобазы».
Все продавцы мгновенно убежали! Боялись: русские военные отомстят, все сметут. На этом рынке это случилось уже во второй раз!
Царевна Будур.

22 июня 2000
Все, что вкручивал мне о религии Аладдин, весьма относительно. Меня, как незнайку, он во многих вопросах обманул. Понимаю: платок на голове — защита от нескромных отношений. Он — мой «оберег» от чеченцев и от русских.
Мне не нужен никто. Я одинока. Единственный, перед кем мне стыдно, — это Всевышний. Ведь теперь получается, я люблю чужого мужа!
По полученным мной сведениям, Аладдин и Джинн живут припеваючи. Открыли свое дело. Бизнесмены!
В Ингушетии, по сравнению с Чечней, — рай. Сильных разрушений нет. Цивилизация! Сыты мои «братья», наверное, всегда. Развлекаться можно. Там явно есть электричество, телевизор и благоустроенное жилье. А я продолжаю жить в какой–то черной дыре, образовавшейся вместо города. В проваленной, холодной квартире. Без канализации, без воды. Без нормальной еды.
Правда, мы купили с мамой себе по одному платью. Но фрукты в садах — временное питание. Что потом? Работы нет!
Я не могу, есть обычную пищу после длительного голода и — соленых помидор, сырых лепешек на соде. Несколько зимних месяцев, кроме такой еды, у нас ничего не было.
Я слабею, и я — одна в мире жестоких, послевоенных распрей.
Царевна Будур.

24 июня 2000
Все ждут нападения боевиков. Маленький рынок с остановки «Автобаза» убрали.
Он перенесен в центр. Все торгующие чеченки дрались и ругались за места.

Были с мамой на остановке «Иваново».
Российские солдаты на постах нас запомнили, наверное, из–за фруктов. Кивают головами. Кричат: «Здрасте!» Мне неловко. Стараюсь не смотреть в их сторону — большинство мужчин раздеты. В жилетах на голое тело. Это такая военная форма?

С убийством двоих молодых солдат, мне удалось выяснить: к ним сзади подошли два каких–то парня. Одновременно обоим военным выстрелили в затылок. И нарочито спокойно ушли в сторону больницы № 9.
Вообще стрелять в спину у чеченцев не принято. Особый случай! Возможно, к русским людям они свои обычаи не применяют.
После этого происшествия рынок на остановке «Автобаза» запретили.
Патошка.

26 июня 2000
Вчера болтала с русской девушкой Надей. Надя во время войны жила у одного «Дедушки» вместе с Кусум. Говорит, что «Дедушка» молодой и симпатичный, но очень порядочный. От женщин он держался в стороне.
Надя долго сидела с нами. Она вспоминала свою жизнь. До войны Надя была замужем за арабом. Чеченский язык она знает хорошо. Выучила еще ребенком, играя во дворе. Арабский язык учила в вузе, на отделении «Востоковедение». С будущим мужем познакомились тоже в вузе.
Осенью 1999 г., в начале войны, они оформили свои отношения. Муж уехал первым из Грозного, сказал, что пришлет за ней родственника или друга. Родственник прибыл. Но поступил странно. Он отвез Надю в другое место. Не туда, где был ее муж! Молодые друг о друге ничего не знали.
Поженились они в октябре, а погиб муж в декабре под Новый год!
Надя беременна.
У ее мужа замечательное имя. Так могла называться звезда в каком–нибудь арабском атласе — Абутальха.
Дед и бабушка Абутальхи живут в Мекке. У него есть первая жена и двое детей.
А Надя осталась со своей мамой. Когда они вернулись в Грозный, выяснилось: квартиру беспощадно обокрали. Теперь мать и беременная дочь выживают, торгуя керосином для ламп и соляркой. У Нади одно платье. Черное.
Мы даем им фрукты и печенье, то, чем торгуем.
Сегодня я купила килограмм помидор и морковь. Разделила пополам с Надей.
Будур.

27 июня 2000
На Центральном рынке мы заняли стол. Один на четверых. С нами две сестры чеченки Роза и Алида. Они продают зелень. Собирают ее в совхозе «Родина», на ничейных полях. Ходят группой, по тропе на заминированном поле. Говорят, кое–кто из знакомых уже подорвался. Рвут петрушку и укроп. Вяжут пучки.
Алида в разводе с мужем. У Розы — муж в Грузии. Она ждет визу и собирается в дорогу.
Ее маленький сын живет с ней. Роза предложила:
– Год или два вы можете находиться у меня в квартире. Разумеется, бесплатно! Воды и электричества нет. Зато канализация работает, не то, что у вас, выносить ведрами! Крыс нет. А на зиму есть чугунная печь!
Мы обещали подумать. Но денег нет. Даже на самую маленькую машину — перевезти остатки вещей по городу. Роза рассказывала о себе. Как однажды она убежала из дома к супругу. Ни разу Роза не пожалела об этом. Они вместе семнадцать лет!
А когда она была девушкой — ее украли (как полагается по местным обычаям). Принуждали к другому браку. Но Роза была своевольной. Не согласилась. Старики судили–рядили и вернули ее домой, к матери. Роза светлая блондинка, голубые глаза. Ее сестра Алида смуглая и темноглазая.

Приехала тетя Марьям в свою квартиру. Там до сих пор живут бабушки Стася и Нина.
Аладдин мне приснился. Спасибо!
Царевна.

30 июня 2000
На рынке нас стали обижать!
Наш стол заняла большая чеченская семья. Вот наглецы! Я намереваюсь стол сжечь, облив керосином. Не доставайся же ты никому!
Но мама не советует. Говорит: другие люди не виноваты. У них столы тоже деревянные, сгорят. Она рекомендует сделать иначе. Подпилить ножки нашего стола. Когда «захватчики» разложат свой товар — стол рухнет на землю. В этом случае никто, кроме виновных, не пострадает!
Вчера подходила Надя. Она принесла фото мужа. Муж Нади плотный молодой мужчина. Всюду на фотографиях муж Нади смеется! Наде очень идет, когда она без платка. На фото она стоит рядом с мужем с непокрытой головой. Видны ее светлые волосы.
— Муж не заставлял кутаться, — признается Надя. — Теперь я хожу, полностью закрыв волосы. Сама так решила! В память о нем.
У женщин вокруг — раннее вдовство! В Чечне ранние браки в 14–16 лет, и теперь совсем молодые женщины — вдовы!
Сколько уничтожено семей! Сироты заполнили мою Родину.
– Среди детей много инвалидов! Часто ранение в ноги. В моде костыли, — грустно замечают торгующие.
Как мне повезло! Только иногда мучают сильные боли. Не смею роптать.
Вторично, уже к вечеру, я заметила Надю с молодым парнем. У него на мизинце серебряный перстень с агатом. Такой же носил «мой» Аладдин.
Я сделала вид, что не увидела их.
Не мое дело.
Царевна Будур.

1 июля 2000
Надю смотрел доктор. Определил: ребенок должен родиться 15 июля. Что она станет делать тогда? Как жить с малышом?
Видели Таню и ее дочь Юльку.
Мы купили товар: три блока сигарет. На каждой пачке можно заработать 1 рубль! Ну, как тут разбогатеешь и пропитаешься?
Во дворе часто ругаемся с русской пенсионеркой Лидой из соседнего дома. Она во время войны ненавидела боевиков. По крайней мере, вслух. Позднее оказалось, что ее зять один из них! Именно Лида потопила щенков из счастливой собачьей семьи. Я видела, как плакала собака–мать. Одного малыша мне удалось спасти. Колодец в саду очень глубокий. Он до краев полон дождевой водой. Я не смогла помочь всем.
На рынке рассказывают, что сейчас те люди, которые ссорились до войны, пишут лживые доносы. Натравливают власть друг на друга. Поэтому часто гибнут без вины. Никто всерьез не разбирается. Главное, у властных структур появилась возможность быстро сделать карьеру, создать видимость работы. Иногда клеветники преследуют финансовые цели — ограбить богатый дом, внезапно ставший пустым. Один такой случай мне известен. Хозяева только продали машину.
По ночам в разных районах города идут бои.
Будур.

Воскресенье. Июль 2000
Не знаю, 9 или 10 число?
Снился муж Нади, Абутальха. Его я видела на фото. И никогда не видела живым. Он говорил  про барана, которого нужно зарезать!
Извините, это не ко мне.
Я не поняла пожелание. Просит его помянуть?

Мне нравится маленький внук пенсионерки Лиды. Мальчику 5 лет! Он сказал, что надо наказать тех, кто разрушил его дом. Твердит, что когда вырастет, то станет сильным и смелым, как папа!

Тетя Марьям открылась маме. Она серьезно больна... рак.

18 июля 2000
Сегодня день рождения Алика!
Приходила его гражданская жена. Пригласила нас. Но в среду, где пьют и курят, где свободные отношения, мы не можем войти. Вежливо сошлемся на нездоровье.
Торгуем сигаретами. На продукты мы стали зарабатывать! Продолжаем экономно жить. Хоть бы не стреляли!

У Нади 13 июля родился мальчик! Вот отчего в мой сон являлся его умерший отец! Абутальха, как я помню, говорил о пожертвовании барана! А я не поняла.
Роды были легкие. Сыну дали русское имя: Михаил. По документам он — русский мальчик.
Мы поздравили молодую маму и счастливую бабушку. Дали еды, той, что была на нашем столе, и немного денег.

Еще был случай: я собирала ягоды черной смородины в садах, а уже наступил вечер. Стемнело. Я ушла оттуда, а утром решила продолжить — дополнить бидончик ягодами. Пришла, стала собирать и чувствую: мои ноги проваливаются. Земля рыхлая под кустами. Свежевскопанная! И вдруг я поняла, что под моими ногами — человеческие тела.
Плохо засыпанные.
Это был сад–огород рядом с дорогой, которая ведет на военный блокпост. 
Мне стало так страшно! Страшно оттого, что я стою на мертвецах, возможно, убитых и закопанных ночью. Я стала извиняться перед ними. Выскочила из этого сада и все извинялась. Говорила:
– Простите. Я не знала, что вас тут закопали. Да будет Бог милосерден к вам. И заберет вас в Рай! Тогда вы забудете все муки, что пережили!
Через пару дней из этого сада пошел соответствующий запах.
Сейчас ведь лето!
Царевна Будур.

20 июля 2000
Виделась с Машей. Ее снова избили. Она положила гранату в водосточную трубу, чтобы сын не нашел. Боялась за ребенка. Когда к ним ворвались наркоманы–чеченцы, живущие неподалеку, Маша не смогла ее достать! Они забрали еду, пугая ребенка ножом.

Сегодня к нам подошла знакомая по бесплатной столовой. Хадижат, с морем веснушек, которые очень ей идут!
Она рассказывала о больном отце. О родственниках в Германии. О том, что после войны узаконят браки, где станет нормой семья из трех–четырех жен. Ведь так много вдов и незамужних девушек! Хадижат высказала мнение:
– Это выход для наших женщин. Но я так жить не хочу! Не буду! Мечтаю уехать из этой неблагополучной страны.
Она угостила нас вкусной, дорогой водой.
Мы пожелали Хадижат удачи!
Будур.

22 июля 2000
Мама Нади дала на счастье 20 р. По весу первых остриженных волос малыша Михаила. Это чеченский обычай!

25 июля 2000
В четвертый раз, именно на нашей остановке «шарахнул» фугас. Пострадала машина с военными. Думаю, за дорогой наблюдали. От машины остались «рожки да ножки»! Потом был обстрел.
Снился довоенный школьный друг — Мага.

26 июля 2000
Одноклассник снился не зря!
Я встретила Заиру, которую мы иногда называли «Зарема».
Дорогая моя школа! Мой 8–й класс! Я рассказала Заире все новости. Вот она удивилась!

Вернулась тетя Варя. Она привезла домой Башира.
Они изменились. Испортились в беженцах, на сытной жизни.

31 июля 2000
Стрельба ужасная! Пушечные снаряды попали в наш двор. И в сады! Горят деревья и дачные домики. Дым и осколки летят!
Из автомата стрелял человек в маске, под нашим окном. Он целился в сады.
Снайперы кричат на заре: чей он? Кто он?
Кто–то подорвал два танка и машину. Мы слышали их разговор. На чисто русском языке, без малейшего акцента!

У нас в гостях дочь Золины, Зара. Ей исполнилось 11 лет!
Девочка не знает, что ее отца нашли среди расстрелянных.
Они с матерью приехали за своими вещами. Думали, наша соседка Марьям здесь, в Грозном, и поможет. Но Марьям нет!
Мать и дочь натерпелись страху. Говорят:
– Здесь жить невозможно!
Они уезжают. Срочно! Назад! В лагерь беженцев в Ингушетию.

Вчера я встретила Кусум! Она постарела. Изменилась. Но не беременна. Сказала мне твердо, глядя прямо в глаза:
— Аладдин — мой! Моя собственность!
Ну что ж.
Только мне удивительно: эта женщина не знает, был ли он ранен?
У Кусум новая дорогая одежда. Мы попросили ее о помощи для Нади с новорожденным ребенком.
— Надя сейчас не может торговать. Ее мать без работы, — рассказала моя мама.
Кусум надменно и грубо заявила:
— Много вас таких! Всем дай! Я сама должна денег. Купила дом!
Мы опешили и промолчали.
Хитрая соперница за несколько минут у нашего стола успела поругаться с его основной хозяйкой. Хозяйка терпеливо дождалась ухода Кусум и в отместку подстроила мне каверзу с продажей воды.
Когда мы возмутились, она заявила:
— Не нравится — уходите!

К нам домой зашли русские солдаты с умной собакой. Нашли мою гранату в шкафу, за вторым рядом книг. Ее на прощанье оставил Аладдин. Для самообороны от грабителей и в случае попытки надругательства над нами.
Натерпелись мы страху! Нам военные поверили. Поняли нашу беззащитность и нашу правду. Но боевую гранату изъяли. Так я лишилась предмета, которого касалась его рука.
Я ее даже Маше не отдала!
Берегла, как память.
Царевна Будур.

3 августа 2000
Повторно, в наше отсутствие, в квартире были российские военные. Нам выбили дверь.
А соседям дверь взорвали: она не выбивалась. Спасибо, что с ними в нашу квартиру заскочили соседка Нура и бесстрашный дядя Валера.
У нас ничего кроме плоскогубцев и одеколона не пропало.
Мы в это время были в очереди за пособием. Получили 350 р.
Сразу раздали долги. Нам осталось 50 р. Мы пошли в кафе, лопали суп.
Кусум видели издали. Она покупала большую, дорогую дыню.

7 августа 2000
Пришли домой, а в двери нас ждет записка от Маши. О том, что у нее все хорошо.
В первой половине дня мы получали новый паспорт маме.
На рынке подружились с долларщиками. Они меняют и продают доллары. Я просила показать мне американскую денежку. Все смеялись.
В руках такие деньги мы никогда не держали. Долларщики — люди шумные и веселые.
Но не пошлые!
Просто шутят.

10 августа 2000
7–8–9 августа прошли нормально. Правда, было несколько взрывов.
Сегодня военные устроили проверку на дороге. Всем: мужчинам, женщинам и детям. Такого раньше не было. Автобус держали два часа!

Вчера я увидела Надю. Едва узнала ее! Она в новом, отличном платье! Покупала самый дорогой торт! Сказала таинственно, что ей помогли с условием: с нами она общаться больше не будет. И не зная, что от ее матери мы слышали имя ребенка — «Михаил», она бойко соврала, что ее сын — «Магомет».
Моя мама подумала и ответила, что в нашей республике надо иметь два паспорта, два имени и две национальности, чтобы выжить.

Еще новость: старая тетушка Кусум, которая всегда носила полосочку на волосах и твердила: «Я современная женщина!» — вдруг надела очень большой платок! Раньше ей это не нравилось. Впервые, весной 2000 г., мы встретили ее на остановке «Автобаза». Она стояла на перекрестке дорог и кричала: «Пирожки! Пирожки!»
Угостила нас. Вкусные!
Тогда на ней был надет старый голубой халат из ситца. Теперь в торговле произошли перемены: появился отличный стол. И дорогущий товар в огромном количестве. Импортная косметика, духи.
Каждый день мы с мамой ищем, где встать? От этого торговля — плохая. Пока я торгую, мама ищет бутылки от воды и от пива. Тут же их сдает.
К Маше мы не пошли. На гостинцы денег нет. А там ребенок! С пустыми руками явиться нельзя!
Нет воды. Покупаем — 1 рубль ведро. И водовоза ловить надо. Он привозит мутную, грязную воду. Живем в квартире, частично провалившейся в подвал с крысами, которые грызут мебель, одежду и нашу еду! У нас дома — холод из подвала и сильнейшая сырость.
Крысы нас не боятся — привыкли. Свободно перемещаются днем по комнате, пищат. По своему они милые и прекрасные создания.
Канализации в доме нет. Газа, готовить и греться в прохладные дни, — нет!
Об электричестве не стоит и мечтать!
Мы продолжаем жить в условиях военной блокады города.
Но 60 р. мы насобирали. За неделю! Завтра, чтобы не растратить их, нужно срочно сфотографироваться для моего паспорта.

Аладдин оказался слабым человеком. Обстоятельства победили его.
Он предал меня и спас. Я вроде бы должна обидеться. Ведь он говорил, что любит безумно! И на той же неделе женился на женщине старше меня на 20 лет! Он оставил меня в отчаянном положении. Не помог!
Даже не поинтересовался, как я пережила войну? Спасены ли мои раненые ноги?
Я — его «работа»? Или очередной каприз?
Царевна.

13 августа 2000
Голова болит страшно!
Кусум нарядная, сытая, в большом красивом платке, вчера украла у меня фотографию Аладдина и Джинна! Сделала она это весьма подло.
Его снимок всегда был со мной. Я предупредила маму и женщин с рынка: «Если меня убьют — похороните фото вместе со мной»
Кусум подошла со своей сестрой, той, у которой дочь Райсаяна.
Они попросили посмотреть фото. Я не дала. А мама показала.
В этот момент Кусум мгновенно отодвинула пояс на своей юбке и спрятала снимок в трусы!
– Там ему место?! — спросила мама.
Я закричала:
– Отдай, воровка! Не надо меня обманывать! Это моя жизнь! Это все, что у меня есть!
А Кусум в ответ:
– Нельзя смотреть на чужих мальчиков! Надо держать их в памяти!
Именно «мальчиков», а не «мужа».
Я совсем запуталась в их клевете. Может быть, он мертв?
Хотела дать ей пощечину, но мамаша схватила и удержала меня.

Потом мама предположила: Аладдин «влип» в неприятную историю. Не желает, чтобы его снимок «бродил» по свету. Или Аладдин бросил Кусум. Если Аладдин «потерялся», то Кусум выкрала фотографию для себя, чтобы искать его.
Мы пошли обедать в кафе, и увидели «святую троицу»: Кусум, ее старую тетю и ее младшую сестру–вдову. Пришлось здороваться с тетушкой. Она не виновата. Мы заняли стол отдельно. Маме пришла идея:
– Нужно дать почитать старенькой тете твой дневник. Ту часть, где все об Аладдине!
О том, как вы любили друг друга. Чисто и красиво. Пусть сверят дни и часы. Это же время Кусум соблазняла его, молодого парня, как взрослая, опытная. Будет скандал! Мы отомстим за кражу твоей фотографии.

Когда я называю по привычке
Моих друзей заветных имена,
Всегда на этой странной перекличке
Мне отвечает только тишина...

А. Ахматова

Как правдивы эти строки!
Царевна.

14 августа 2000 
Кусум совершила подлость и не показывается. Пишу записку Джинну. Его попытается найти тетя Марьям. Пусть Джинн растолкует правду!
Кот Ибрашка дома. Спит! Он никогда не ловит мышей наяву! Только во сне. Крыс боится и обходит стороной. Его лапы дергаются, и он «чавкает» во сне, точно жует добычу.

В этом мире неверном не будь дураком!
Полагаться не вздумай на тех, кто кругом!
Трезвым оком взгляни на ближайшего друга,
Друг, возможно, окажется страшным врагом!

О. Хайям

18 августа 2000
На рынке сломали наши столы!
Дневник мы давали читать старенькой тетке Кусум. Вначале она разозлилась, а потом долго сидела неподвижно, накрыв лицо газетой.
Нам она сообщила, что Кусум уехала. Мама предполагает — искать сбежавшего мужа.

Встретили седого Хасана. Он расстроен. Его стол тоже сломали. Я рассказала ему, о краже фотографии. Он шепнул пару слов жене. И они подарили мне плеер! Я могу слушать музыку! Поблагодарила. И рыдала на улице. Незнакомые люди спрашивали:
— Что случилось?
А я никак не могла остановиться. Плакала и плакала.

Маме купили костюм. У нее было одно платье. Вечером мама стирала — утром надевала, еще сырое. Теперь у нее есть смена одежды!

Вечер
Долги у нас — колоссальные. Мы должны 400 р.
Узнали, что Надю и ее мать обворовали. Забрали новый головной платок и мясные консервы. Деньги! Надю хотели помучить. Ей угрожали ножом! Но она так кричала и дралась, что бандиты ушли.
Мать Нади жалуется, говорит:
– Денег нет!
И тут же отошла от нас и купила водку. Я не понимаю, как женщина может пить водку?!
Но, впрочем, мне все равно. Главное, в момент визита «пришельцев» маленький ребенок спал, не испугался.

22 августа 2000
Вчера видела Кусум.
Это было что–то! Она так нарядилась, что весь торговый ряд любовался! Обнялась с Азой, продавцом чая. Значит, они знакомы?
Кусум прошла мимо, как королева. Сделала вид, что нас на свете нет.
У меня за один день сломались часы, серьги и клипсы.
Неужели кто–то проклял?
Царевна Будур.

23 августа 2000
Увидели Надю. Уговорили почитать тебя, дневник! Она заинтересовалась. Читала с удовольствием. Аладдин (Надя с ним встречалась до войны) не учел моей искренности и правды.
– Ты — единственная за всю его жизнь, кому он был нужен! — подумав, сказала Надя. — С ним ведь общались, надеясь получить деньги. Периодически Аладдин имел приличные суммы! Он был казначеем. А тебе перепали гроши! 70, 160, 200 рублей, действительно, только помощь больному ребенку, как крошки, которые бросают птицам, проходя мимо.
Ты не тащила его на рынок. Он не покупал тебе одежду, косметику, обувь. Ты ничего не требовала. Это «чудо» далеко не ангел!
 
24 августа, на рынке опять убили двух российских солдат. Это случилось на бульваре.
На моих часах было16:10.
Воздух наполнился криком, и словно стая ворон взлетела в воздух.
Убитые на вид — хрупкие подростки. Минуту назад они прошли рядом. Увидели персики. Спросили у хозяйки стола:
— Что это?
Сказали, что название фруктов слышали, но никогда не ели, так как жили на Севере. Они купили килограмм персиков, и пошли навстречу своей Смерти. Их смерть — смуглый мужчина в белой одежде — подошел к ним вплотную. Раздались выстрелы.
Одновременно с ними на рынке было много русских военных. После первых выстрелов они сгруппировались и побежали от проспекта Победы, стреляя из автоматов! Они испуганно озирались на верхние этажи разрушенных зданий. Военные не поняли, откуда прозвучали выстрелы, и что случилось.
Продавцы товаров бежали. Боялись случайной автоматной очереди или снаряда с ближайшего военного поста.
Один мертвый солдат упал головой в ящик с рыбными консервами.
Я была сравнительно недалеко и все видела. Эти консервы, женщина–чеченка взяла под реализацию, в долг. Потому бросить их продавец не могла.
И вот она страшно визжит, несчастного убитого с простреленной головой отпихивает ногами, а свой коробок с килькой тянет к себе.
Я быстро собрала наш товар.
Вовремя!
Приехали другие российские военные. Стали ругаться матом и стрелять автоматными очередями (спасибо, в воздух), разгонять людей. У них тряслись руки от ненависти и от бессилья.
Российские военные хрипели со слезами на глазах:
— Они же только приехали! Позавчера! Необстрелянные! Мы не отвечаем за себя! Мы не отвечаем за тех из вас, кто медленно шевелится! Уходите! Прочь! Мы будем стрелять!

Мы видели: женщины из первого ряда, что были ближе к ним, бросили сметану в ведрах. Бежали. Воришки–подростки ее хватанули.
Некоторые военные забирали со столов сыры, соленья, сигареты, выпивку... и, наконец, забрали своих убитых.
Хозяйка персиков плакала. Говорила:
– Если кто хочет, то в русских наемников надо стрелять! Тех, кто к нам зарабатывать приехал на нашей крови! А не в детей, которых родители выкупить не смогли!
Будур.

6 сентября 2000
Дороги перекрыли. Ждут нападения боевиков.
Мы шли пешком. Движение транспорта запрещено.
Только начали торговать — с постов обстреляли Центральный рынок. Мы убежали чужими дворами. Не знаю, повезло ли остальным?

Вчера продавщицу беляшей выпившие чеченцы у рынка заманили в автобус. Заперли. Пытались изнасиловать. От войны и у них «крыша» поехала!

Наша новая соседка на рынке второй день не может попасть к себе домой. Полное отсутствие транспорта. Мы предложили ей переночевать в нашей берлоге с крысами. Другая женщина позвала «бездомную» к себе. Она живет ближе к рынку. Выбор пал не на нас.
У сыновей Тани, русской вдовы, российские военные вчера на блокпосту отобрали сумку с продуктами, а сыновей избили.
Ветер носит слухи, что в город заслали смертников.
Все погибнут? Кто останется?
Царевна Будур.

8 сентября 2000
Видела маму Нади. Она сказала, что Кусум дала им деньги, очень много.
Значит, душа ее не очерствела после потери сына. Мотивы этого поступка Кусум я предположила правильно!
С Надей нас ссорят клеветой, грязными наговорами и сплетнями в мой адрес. Даже деньгами! Упорно не хотят, чтобы мы общались. Ее маме наговорили гадостей. Она верит и не верит. Сомнение — лучше, чем ничего.

9 сентября 2000
Вечером, когда мы уже собирались уходить с рынка, по торговым рядам выстрелил снайпер.
Он едва не убил женщину–чеченку. Она торговала. Пуля вошла в шею. Женщина осталась жива. Ее увезли в больницу.
Экономим. Ходим пешком. Наш попутчик — тетя Тоня. Она торгует книгами. Возит товар сама. Но в своей квартире не живет. Опасно! Живет у подруги–чеченки. Больше русских людей в наших рядах нет!
Русских жителей вообще в городе не видно. Все «очеченились» внешне. Боятся.
Кто–то, возможно, нашел жилье и работу, став беженцем. Другие «осели» у своих родных. Возвращаться не хотят.
Будур.

10 сентября 2000
Сегодня с утра идет дождь.
Уже 8:10, а мы еще дома!
Слышала от людей, что местные бандиты убили русскую старушку за пенсию, в нижних домах. Они зарубили ее топором.
Какой ужас!
Русское население опять убивают!

18 сентября 2000
В полуразрушенной комнате я мыла стены. И мы их чуть побелили.
Копотью дышать тяжело, а впереди новая зима без газа, с сырыми дровами, крысами и проваленным полом. А над всем этим висит, раздумывая, придавить ей нас или нет, бетонная плита.
14 сентября мы ехали с рынка, а в это время на трассе взорвали БТР.  БТР горел возле памятника Трем героям. Наше маршрутное такси бросило на тротуар. Мы здорово перепугались.
А на следующий день был еще один взрыв. Там же! Машина, в которой мы ехали, завернула на один квартал раньше. Мы услышали грохот, увидели черный дым. Как это возможно, на военном посту? В зоне отличной видимости.
Мы с мамой продолжаем жить в нашей квартире. Роза, которая обещала нам свое жилище, внезапно исчезла. Крысы у нас в доме огромные! Рыжие с серым. Какая–то дальняя родня садовых хомяков. Жрать крысам нечего. Могут покусать ночью. Они чуть не съели нашего кота. Позавчера погрызли мою майку! Требуют пищи. Пищат! Бегают под ногами и ничего не боятся. Обычно я делюсь с ними хлебом — от этого они становятся чуть добрее.

Стены комнаты еще больше отошли от потолка. Трещины выглядят угрожающе, а коридор и кухня разрушены полностью. Верхние этажи дома частично упали на нижние. А стена, общая с квартирой Марьям, качается от каждого движения.
С подвозом воды — «напряженка». Водовозы не хотят посещать те дворы, где людей мало.
Зря тратить бензин. Им не выгодно.
Торговля идет плохо. Хватает, чтобы купить еду на два раза — поесть утром и вечером. Собираем денежки – отдаем долги.
Боимся приближающейся зимы. Хорошо бы завести чугунную печь, чтобы хоть как–то греться!
Мужики, неподалеку от места нашего проживания, воруют друг у друга. Часто слышим их разборки с криками и угрозами во дворе. Драки!
Женщины–соседки враждуют из–за стеклянных банок, уворованных ими из чужих подвалов.

На рынке мы подружились с новыми соседями по столу. Продолжаем общаться со старшей сестрой Кусум. Она торгует. Неплохие отношения с Аминой, продавцом чая. Она — вторая жена, у нее две дочки. Жены дружны между собой и вместе торгуют.

Меня обещают принять в школу № 11.
Пойду, заберу свои документы из разбитой школы № 50 (от нее остался только остов). Это была моя пятая школа, которую разрушили. Документы, говорят, спрятали в другом здании и они целы!
Буду на рынке выполнять домашние задания.

Сочинила стихи:

Спокойной ночи всем моим друзьям!
Без шума грома и без вспышек молний
Пусть будет сон — прекрасному покорный:
Зеленым полем солнечным коням!

И каждый лист на дереве большом
Пусть выдаст тайну своего узора.
Среди пустых и глупых разговоров
Ты будь — другими! Ты помни о былом!

Поймай сиянье радуги — руками.
Любуйся каплей дождевой воды,
И пусть хранит Всевышний от беды
Твою дорогу между облаками.

В зеленом поле солнечным коням
Спокойно. Грома нет! Не видно молний!
Пусть будет сон — прекрасному покорный,
Спокойной ночи всем моим друзьям!

Люблю сказку Гауфа «Спасение Фатьмы».
Сегодня мое имя – Царевна Фатьма.

8 октября 2000
Наконец–то я учусь!
Ни Аладдин, ни Кусум не показываются. Ее сестра обманула, что водкой не торгует. А мы посмотрели — полный стол! Это вместо книг.
Я по 8–10 книг выношу из дома — продаем их. Разоряем остатки домашней библиотеки, собранной тремя поколениями. Прибыли нет. На одной пачке сигарет мы зарабатываем один рубль! Я три пачки продала — получилось 3 рубля! Автобус утром нас привез за 10 р. За то, что стоишь за столом (есть торговля или нет), надо отдать еще 5 р.! Минус обратная дорога!
Некоторые возмущены, увидев на нашем столе табачные изделия. Говорят:
— Вы до войны скромнее были! Торговали печатными изданиями и другим безвредным товаром!
А сами ежедневно доллары меняют. Никто не спрашивает: «Хлеб у вас есть?»
Бывают дни: из школы приду, а еды дома нет. Совсем. Скоро зима. Я без сапог.
Так что когда мои друзья, «братья», а так же «сестры», будут проезжать мимо на личном автотранспорте, они смогут увидеть меня в тапочках или в калошах на снегу.
В таком виде я пойду в школу. А в квартире, к этому времени рухнувшей в подвал, я буду вместе с крысами жадно грызть кусок хлеба! Вот все перспективы.
Именно поэтому после уроков я стою на холоде много часов. Продаю сигареты, пытаюсь заработать на еду себе и маме. Фрукты в садах закончились. Хорошо, что мы не подорвались на минах и растяжках!

Болят ноги. Сказывается то, что по нескольку месяцев в войну я не переобувалась и спала под обстрелами в обуви.
В центре города отремонтировали свет и газ. Там расселилась торговая элита. И те граждане, кто пристроился в силовые структуры или в правительство. Один из семьи такое местечко покупает и тянет остальных.
Ни для кого не секрет — рабочие места, места в милиции продаются. Кто может их купить?
1) Те, кто много воровал по месту жительства.
2) Получал на умерших родных по их документам гуманитарную помощь и продавал ее.
У местного населения принято не сдавать документы, после смерти родственника, а хранить дома.
3) Кто воевал и заработал на войне.

Вечер
Стихи А. Ахматовой. Я самовольно посвящаю их Аладдину:

Пленник чужой! Мне чужого не надо,
Я–то своих — устала считать!
Так отчего же такая отрада
Мне вечерами его вспоминать?
Пусть он меня и хулит и бесславит.
Слышу в словах его сдавленный стон.
Нет! Он меня никогда не заставит
Думать, что страстно в другую влюблен!
Я никогда не поверю, что можно
После небесной и чистой любви
Снова смеяться, плакать тревожно
И... проклинать поцелуи мои.

21 октября 2000
Сегодня — день Ракеты!
В этот день, ровно год назад, я была на Центральном рынке. Было прохладно.
На мне была надета старая коричневая куртка, на голове — платок. Я торговала: журналами, газетами, булавками, нитками.
Мне было 14 лет!
Около пяти часов вечера я была ранена.
Через двор моего детства (где раньше жил дедушка) молодой чеченец под обстрелом нес меня на руках. Тогда я испугалась и плакала. Желая меня успокоить, он повторял на бегу:
— Не плачь, царевна!
И говорил, что я похожа на царевну Будур из сказки. Это был Аладдин!
Человек, за которого и сегодня я легко отдам свою жизнь, пустую, ненужную без него.
Сколько людей тогда погибло. Факты скрывались тогда и скрываются теперь.

Маша подружилась с женщиной, которая водит ее в Мечеть! Женщина обучает Машу исламской вере. Она познакомила ее с обеспеченным человеком. Он не хочет встречаться. Хочет жениться! Но Маша упрямится. Твердит, что не любит его.
Несмотря на это, порядочность мужчина доказал! Когда заболел Машин ребенок, она, в полном отчаянии, пришла к нему. Мужчина возил ребенка к врачам. Как своего (чтобы лечили!). За все платил. Маше дал огромные, по нашим меркам, деньги — 5000 р.!
На лечение и питание ребенка.
— Вот ты балда! — ругали Машу русские и чеченки).
А она, гордо показав пачку денег и полные сумки с продуктами, упрямо заявила:
— Я с нелюбимым жить не буду! Богат он или беден — значения не имеет!
Маша купила нам с мамой подарки. Мне — платок, нежный, тонкий, с серебром. Маме — яблоки.

Парень «гантамировец» исчез. Но вдруг появился на рынке снова. Улыбнулся, махнул рукой. Оказывается, он женился!
На прекрасной молоденькой чеченке. Ей 14 лет!
Пусть они будут счастливы!

У тети Марьям вместо двух русских бабушек теперь живет чеченка Золина. Жена расстрелянного Сулеймана. Сулеймана расстреляли, когда тот пытался выйти из города в беженцы.
Ее навещает один из братьев Борзовых, Джим. Соседи сразу пустили слух: Золина в беженцах в доме, где ночевала с детьми, украла кожаный плащ и деньги. В нашем дворе много врут! Но в данном случае, думаю, — не все ложь. Золина кого–то боится. Не выходит. Прячется!
Мы молчим. Делаем вид, что не знаем, где она. Ведь так хочет Марьям! А многолетней маминой подруге вредить мы не станем.

Кусум два дня назад видели в Ингушетии. Стало известно, что она снимает квартиру. А где дом? На который она, по ее словам, одалживала деньги?
Видел там Кусум ее довоенный близкий друг. Он помнит — мы дружили. Смотрели за товаром Кусум, когда она отлучалась с ним часа по три.
Этот человек подошел к нам. Все о Кусум рассказал. Мы его коварно «подставили». Передали через него привет своей «подруге».
Очень, очень злая жизнь.
Даже слишком.
Полина — Фатима — Будур.

24 октября 2000
Ссоры на рынке стали частыми. Драки с разбрасыванием товара соперников — ежедневно. Чеченки буквально «катают» друг друга по земле! Чтобы опозорить противницу, с нее  срывают одежду! Озверел народ. Ни веры. Ни чести. Ни приличий.
У каждой из женщин на содержании семья: мужчины, братья, дети. Не подерешься, уступишь, те, кто дома, будут голодать!
Мужчины предпочитают реже показываться на улице. Из–за безработицы и для личной безопасности. Некоторые бесследно исчезли, когда вечером возвращались домой.

Мой сон:
Взрыв! Взрывная волна бросает в подъезд парня. Он без сознания. Я даю воды. Пытаюсь ему помочь, и на моих глазах он превращается в большую собаку!
Мама обещает: «Встреча с другом, который много страдал»
На дворе стоят теплые дни.
Будур.

1 ноября 2000
Приехал Мансур!
Я его увидела!
Он у себя в квартире с провалившейся от попадания «Града» спальней.
Худой! Хромает!
Смотрит издали. Много курит и не приходит. Я удивлена. Мы же дружили!
Мы — враги? Раз нет доверия, нет дружбы.

В школе выставили отметки. По математике у меня «тройки». Все остальные предметы — «четыре» и «пять».
У меня новая классная руководительница. Мы хорошо общаемся. Женщина — многодетная мать. Прирожденный педагог!

Опять убили двух солдат в районе остановки «Нефтянка». В ответ последовала серия убийств мирных жителей — молодых мужчин в нашем районе.
 Нас потрясли случаи гибели людей:
1.Человека, который шел по улице от соседа (играли в шахматы).
2. Мужчину, что поздно добирался домой с работы.
3. Двоих парней, которые пошли с ведрами в сады за орехами и грушами.
Люди живущие в нашем районе, считают виновной новую воинскую часть из Москвы.

Во дворе Джима били его старшие братья. Жестоко и сильно. Пришлось бежать окольными путями за старой матерью и сестрой Борзовых.
Я всегда буду делать это — спасать! Сохранять жизнь —  самое лучшее, что можно делать на земле! Никто не вправе убивать!
Патошка.

5 ноября 2000
Приходила Маша. Она знает Суры из Корана!
В личном плане Маша совсем одна. Ждет прекрасного принца. Работает в двух местах уборщицей. Собирает бутылки из–под спиртного. А могла бы жить обеспеченно, с приличным и добрым человеком! Но Маша говорит:
— Трудно! Но лучше так. Без притворства!

Мы решили, ради личной безопасности, три дня побыть дома.
Праздники. Возможны нападения на воинские части.
В маму стрелял русский снайпер! Я его увидела на чердаке. Не попал. Наверное, это у него «учебка» такая.
Я даже не успела испугаться. Чем моя мама ему не понравилась?
А мама наклонилась, услышав звук выстрела. И отмахнулась от пули рукой, как от мухи.

Мансура обхаживает молоденькая чеченская вдова 19 лет, с двумя детьми. Одному ребенку уже четыре года! Эта девушка дочь одной из соседок. Еще одно молодое одиночество. Еще одна поломанная жизнь.
Царевна.

13 ноября 2000
Мансур зашел. Все рассказал. Он болеет после ранения. Пять месяцев жил в чеченском доме. Пытались лечить. Его матери сообщили, где он. Но она длительное время не хотела забирать сына. Там, в горном селе, за ним трогательно ухаживала молоденькая девушка тринадцати лет, приносила еду. Случилась любовь. И теперь, совсем не вовремя, появились его родные! Увезли из дома, ставшего дорогим.
Мы дали Мансуру облепиховое масло. Обещали у знакомой купить еще. Специально для него. При помощи такого масла лечили мою ногу после операции.
Мансур спросил, как Аладдин?
Я честно все рассказала, как другу.
Мансур сообщил, что нашелся их отец. Скоро семья сбежит из республики в Россию, на север.
— Я не смогу прижиться в другом месте — признался он. — Не выдержу!
— Привыкнешь! — обещала я. — Все забудется, как кошмар!
— Моя душа всегда будет на этой земле! А тело — где придется, — пояснил он.

В ночь на сегодня мне снился странный сон.
Аладдин и его старший брат. На самом деле я никогда не знала его брата.
Брат Аладдина погиб в конце сентября 1999 года в Дагестане: до моего ранения, до нашего знакомства и дружбы. Но я сразу поняла во сне: это он!
Брат Аладдина протянул мне две записки и сказал:
– Прочти! Он не тот, кем ты его представляешь.
Обе они были исписаны мелким почерком, зеленой тушью, и являлись как бы тайными записями самого Аладдина.
— Это то, о чем умолчала его Душа, — пояснил его брат.

Записка № 1
Мой месячный доход составляет 2100 долларов, иногда больше.
За работу с людьми.
За выполнение особых поручений.
За — «уборку».
За — погибшего брата.
За — пребывание в полевых условиях.

Записка № 2
Я не хотел полюбить тебя. Не должен был.
Но влюбился! Не смог причинить тебе зло.
Я боялся вас (?) — тебя и твою маму.
Боялся тех перемен, что происходили со мной в вашем доме.
Во многих случаях это выражалось моими капризами и моей грубостью.
Я женился на той женщине, с которой мне удобно.
Я не люблю свою жену. Но такой брак был необходим. Так нужно, даже по моей работе.

Проснулась. Записала эти тексты.
Я очень хорошо их помнила! Это большая редкость — помнить все, что снилось!
Случайно или нет, но мне попалась ручка, которая пишет зеленым цветом(?)
Записки получились точно такие, как были в моем сне.
Будур.

20 ноября 2000
Вчера мы попали под обстрел!
Ехали в переполненной маршрутке, возвращаясь с рынка. Как обычно, попросили остановить водителя на нашей остановке — «Нефтянке».
Машина остановилась, и тут прогремел взрыв! Перед маршруткой в пятнадцати метрах взорвался фугас. БТР и бортовая машина с солдатами пострадали.
Военные стали стрелять в темноту без разбора. Кричать матерные ругательства.
Ехали они по трассе навстречу нам. Не по своей полосе и едва не столкнулись с нашей маршруткой!
Однако мы и пассажиры испугались совсем не фугаса! А того, что за этим последует.
Солдаты непредсказуемы и безумно злы в такие моменты. Мы выскочили из маршрутки. Куда бежать? Темно! Разрушенный взрывом пятиэтажный дом. Груды плит, щебень.
Косо завалившаяся, бетонная крыша автобусной остановки. Все люди бросились прятаться за нее, легли на землю.
Военные продолжали стрелять из пулемета и автоматов по деревьям и домам.
Один парень–чеченец выскочил из маршрутки на костылях. Растерялся.
Говорит:
— Что мне делать? Я не могу лечь!
Моя мама кричит:
— Бросай костыли и падай!
Он упал.
Женщина, знакомая тетки Кусум, лежала около меня. Я закричала от страха, так что уши заложило, а она уговаривала меня: «Потерпи, патроны у них скоро кончатся!»
Я видела: какие–то дети прятались со своей матерью между бетонными плитами взорванной пятиэтажки. Они кричали и плакали, что в сумках, оставленных ими в машине, — печенье!
Плохо соображали. Приподнимались, чтобы разглядеть: целы ли сумки.
Мать в ужасе сбивала своих детей с ног тумаками.
Постепенно стрельба прекратилась. Пассажиры поспешили на четвереньках забраться в маршрутное такси.
Я и мама остались одни.
Тележка товара. Темнота. Пустырь. Военные.
Как мы перебежали через дорогу на свою сторону?! Помню: мы, задыхаясь, мчались по пустырю в гору, через железнодорожное полотно и сады–огороды! А военные за нашей спиной хладнокровно совещались, (мы слышали!), пристрелить нас или нет? Но, видимо, пожалели! Русская речь и наш явный испуг выручили нас.
Прибежав, живыми домой, мы стали рассказывать людям о своем «приключении». Соседи высыпали нам навстречу — они тоже отчетливо слышали стрельбу.
Соседка Нура сразу сказала:
— Вы чудом остались живы! За свое спасение, по обычаю, нужно раздать подарки. Троим! — и протянула руки.
Разумеется, мы прислушались. Дали жильцам по пакетику с вермишелью «Ролтон».
Соседи остались довольны.

P. S:
Вчера под обстрелом, в темноте, я потеряла с головы платок.
Сегодня утром мы нашли его у бетонных плит рухнувшего дома.
Представляешь, Дневник. Повезло! Никто не взял!
Царевна Будур.

21 ноября 2000
Мне подарили духи. Подарила женщина, которой мы помогли найти ее мужа–таксиста! Мужа увезли на БТРе. Их машину — белую «Волгу» забрали на наших глазах. Случайно я и Лина оказались поблизости, запомнили номер БТРа. Сосед Каратист, брат Джима сообщил о происшествии участковому милиционеру. Удалось установить, где держат таксиста. А на следующий день я услышала рассказ плачущей женщины о пропавшем муже, поехавшем днем подработать на собственной машине. Сопоставила данные. Поняла — это он! Подсказала:
— Ваш муж в РОВД нашего района.
Объяснила, как выглядит участковый. Таксиста нашли. Жив! Сейчас в больнице. Избит. Сломаны ребра.

Если стреляют по рынку с постов, то мы, торгующие, сидим под столами, укрывшись за досками. Я не ухожу. Боюсь! Но — торгую. Мне интересно смотреть: кто как себя ведет?
Трусят — многие. Но делают вид, что стрельба их не волнует.
Фатима.

26 ноября 2000
24 ноября на рынке убили русских солдат! Почти возле нашего стола.
Я не присутствовала. Ехала из школы к маме. Выхожу из автобуса и вижу: пробка машин, очередь на выезд. Испуганные люди мчатся потоком навстречу. Кричат:
— Беги! Солдат убили на рынке! Сейчас будет стрельба! Русские идут!
А я бегу огромной толпе навстречу — туда, где будет стрельба. Мне нужно к маме, она ведь осталась «там»! Мысли подстегивали: «Скорее! Вперед! Как там мама?»
Пассажирские такси ринулись как сумасшедшие, по тротуарам. Прохожие и продавцы, бегущие с рынка, уворачивались от машин. Они запрыгивали на ступени магазинов.
Я бегом — к маме! Спрашиваю:
— Что случилось?!
А мама в суматохе потеряла наш кошелек со всеми деньгами!
Мы их собирали, чтобы отдать долг! Товар мы в сумки положили, а кошелька нет! Воришки схватили на бегу?
Увидели: наша соседка бежала! На ее столе остались деньги! Мы их собрали. Пересчитали вместе с женщиной, торгующей неподалеку. Чтобы был свидетель найденной суммы.
На следующий день все чужое отдали. Благодарности никакой! Наверное, хозяйка денег решила: сумма должна быть больше. Возможно, хватанули и с ее стола часть купюр в суматохе как и наш кошелек!
Мы дворами ушли, несмотря на начавшуюся беспорядочную стрельбу.

До последнего случая с солдатами было следующее.  Кто–то снимал камерой рынок с высотного дома.
– Эта камера необычная! — доложили долларщики. — Она берет расстояние до двух километров!
Мы видели яркие вспышки от съемки. Недоумевали. Что именно снимают? Нас? Рынок? Посты? И кто снимает?

Неприятные слухи приползли. Надеюсь, это ошибка. Машу, которая приняла ислам, убили! Она же русская.
Если все так, то беда случилась из–за маленького дома и участка земли.
Думала проведать Машу, но никак не складывается. Хуже всего, что те подростки, которые раньше к ней в дом лазили (а Маша нам этих придурков показала), стали следить за нами. Уже третий день!

Продолжаю
Я хотела поехать к Маше и все узнать. Но мама устроила скандал. Такого давно не было. Мама разбила чашку! Кидалась драться и все швыряла. Кричала:
– Вставать надо раньше! А не тянуть время!
А задержались мы оттого, что я пекла маме лепешку. Она хотела есть.
Мама вместо «спасибо» проклинала меня! Проклинала!
Я сказала ей:
– Наша ссора — козни шайтана! Прекрати сейчас же! Я — тебя прощаю! И ты меня прости!
Мама меня послала. Сообщила, что я ей «насточертела», и ушла.
Резвану со второго этажа она дала задание:
– Оставляю эту лентяйку под твою охрану!
Пока он пытался что–то сообразить, мама быстренько смылась.
Парень посоветовал мне не плакать! Взял в долг сигареты и ушел.
На улицу за мамой я не побежала. Не хватало, чтобы она при людях начала меня позорить и кричать. А еще, не дай Бог, лупить.
Царевна Будур.

27 ноября 2000
Первый снег! Мамаша— дома.
Дороги в городе перекрыты федеральными войсками.
— Они грабят рынок! — сказали соседки, приехавшие из центра города.
И добавили:
— Еды не купить! Никого не пускают! Мы видели: в свои машины военные грузили кур,
молоко и сигареты прямо из камер хранения.
Мне на это сегодня плевать с высокой вышки. Как хорошо дома! Я учу уроки, пью чай с лепешкой в коридоре и наблюдаю за крысиной семьей — она живет у нас в разрушенной кухне! Красота! Крысята смешно пищат!

28 ноября 2000
Два дня Ураза. Начинать есть нужно вечером, после появления первой звезды.
Я не держу дневной пост: болею.
Снилось, что я бегу босиком по снежной дороге встречать Аладдина. Холодно. И ветер.

30 ноября 2000
Российские военные разгромили рынок.
Нет столов. Нет заработка. И совсем нет еды. Люди плачут, рассказывают, что ограбили камеры хранения. Забрали мужчин.
Вчера мы пешком шли на рынок посмотреть, есть ли доски или все пожгли?
Мы немножко поторговали на ничейных коробках. Купили две буханки хлеба и рыбные консервы.
Под вечер кто–то взорвал БТР у мечети. Началась стрельба в «куда попало». Пули так и свистят по рынку! Сильно где–то рядом бабахнуло! Народ бросился бежать! Мы, естественно, тоже. Мчались, что было духу с Тоней, торгующей книгами. Удирали по бульвару. Потом через территорию роддома. Наконец, вышли на трассу.
К нам присоединился мужчина в рабочей одежде. Он признался, что после взрыва боится идти один. Могут забрать, и тогда есть вариант исчезнуть.
Мы пообещали на посту соврать, что знаем его. Попутчица Тоня свернула к своему дому.
Мужчина — тоже. Они оказались действительно соседями!
Рядом по дороге топало много людей. Все с грузом. С сумками или с колясками, нагруженными товаром. Постепенно, идущих по трассе становилось все меньше и меньше. Кто остановил машину. Кто–то сумел забраться в переполненный автобус. Некоторые попутчики предпочли свернуть с трассы на боковые улочки. Люди решили: лучше плутать долгими переходами по частному сектору. Но не идти беззащитно в темноте по открытой дороге.
В нас стрелял снайпер с дома Печати, но не те нынче пошли снайпера. Он не попал!
Трассирующие пули в серо–синем небе были то красными, а то золотыми. Мы любовались ими, задрав головы.
Преодолев большую часть пути, мы с мамой оказались на дороге одни.
Стемнело окончательно. Часы показали семь часов вечера. Неожиданно на остановке
«12–й трест» к нам присоединился попутчик. Мама предложила ему идти рядом — безопасней! Он согласился. Сказал, что его уже разок забирали. Побили немножко. Сообщил, что человек он «невезучий».
— Если жив — везучий! — возразила мама.
Он идет и говорит:
— Сейчас БТР взорвали. А у меня работа такая, поздно.
Сообщил, что он живет на остановке «Катаяма».
Пост военных маячил вдали. Нам удалось остановить проезжающую машину и посадить попутчика.
Парень хотел, чтобы мы ехали с ним. Но мы не сели с посторонним мужчиной вместе.
Наши дома были недалеко. На прощанье парень представился:
— Я Идрисов Ильяс. Спасибо! Может, когда–нибудь встретимся?
Мама вспомнила: были у нас соседи с такой фамилией! Наши деды дружили!
Будур.

1 декабря 2000
Я держу Уразу.
Снился сон: Кусум — колдунья и у нее есть огромный заколдованный замок с подружками и служанками. По ее повелению Джинн должен был отвезти нас в пустыню и бросить. Там в песках меня и маму ждала верная смерть. Но, он не смог. Не подчинился!
Тогда разозлилась Кусум и заколдовала меня! Она принесла мою фотографию и проколола ее иглой восемь раз.
— Это печать безбрачья, — засмеялась она. — Ты выйдешь замуж не раньше, чем через восемь лет!
И навесила какую–то печать на шнуре.
Я видела маленькую бумажку, написанную ее кровью.
Во сне я испугалась ее силы и в ужасе подумала, что теперь останусь одна, но голос откуда–то свыше сказал:
— Тебя расколдует человек с синими глазами. Он будет не мусульманин.
Какой страшный сон!

Возвращаюсь в реальность.
Взорвали БТР! Военных убили.
Все люди бежали с базара. Как жить? Как зарабатывать на еду и на тетради для школы?
И еще:
Мы утром с колясочкой товара шли по трассе. Военные нашли в траве мину.
Сказали: «Не сильная!» И взорвали ее тут же, в двадцати метрах от нас и от других прохожих. Заложило уши на несколько часов.
Будур.

2 декабря 2000
Ураза. Голова кружится. Люди обычно едят два раза ночью. Мясо. Фрукты. Молоко.
Специальные вкусные пастилки. Я забыла их название. У нас только хлеб и суп на подсолнечном масле. С помощью Уразы укрепляется воля, сопротивление порокам и злу.
Надеюсь, силы будут найдены.
Сегодня опять на дороге взорвали БТР. Военные людей проверяли. Смотрели сумки.
Вечер. Буду молиться.

3 декабря 2000
Рынок стал очень опасен. Ежедневно там убивают солдат. Военные в долгу не остаются.
Если с 1994 года считать, то кошмар длится уже шестой год!
Какое–то невидимое оружие уродливо изменило психику жителей Земли, сделав многих из них насильниками и убийцами.
Вчера, едва мы проехали на автобусе мимо «Автобазы», — взрыв! В заднее треснувшее стекло видим: горит БТР! Еще чуть и нам бы «попало».
Кто отдал бы тогда соседу долг?

В нашем торговом ряду появился мужчина. Щедр, как заморский принц!
Вчера мне и Айне, с которой я на рынке пытаюсь заниматься математикой, он подарил шоколадные конфеты! Такие вкусные!
А сегодня он угощал женщин за столами напротив.
Его внешность: вьющиеся волосы и удлиненные глаза. В нашем ряду все любуются им. Называют «Черный принц».
Дома еды нет.
Мой кот постарел и болеет.

Под вечер со мной заговорила незнакомка. Сказала, что она живет недалеко от Черного принца:
– Он — человек скрытный! Но не жаден! Он не христианин и не мусульманин.
(Явное вранье, так как Черный принц — чеченец.)
Я поняла: женщина старается меня запутать, склонить к плохому. Я сообщила:
— У меня есть жених. Я его люблю!
Незнакомка обиженно ушла.
Аладдин, Аладдин, — без моей воли, сама по себе выводит рука на тетрадном
листе: Аладдин!

Вечер
Я рисую загадочные, неземные цветы и Черного принца с повязкой на лице, как у преступников.
За мной «приударил» Тодди. Взрослый человек. У него больше десяти продавцов.
Он хитрец — никому не платит! Но под запись дает на продажу книги, без денег.
Его продавцы сами набавляют цену. Живут как–то.
Тодди сказал:
– Товар я привожу из Москвы. Книги! Иногда мне помогает брат. Я не женат. Привык один! Дружить со мной можно.
Я как услышала, так и поняла — дословно. Часть его книг, к своим, у Тодди берет Тоня.
Царевна.

13 декабря 2000
Здесь — вечный бой. Покой нам только снится!
Была в школе.
Русские солдаты перекрыли дороги. Вчера были нападения на них. Мы еле–еле спались от БТРа. Как обычно, обстреляли пост, где памятник Трем героям. В этот момент я и мама ехали с рынка в переполненном автобусе.  Видим: совсем не по дороге, а по бульвару, где идут прохожие, мчится белая машина. А за ней, как в фильме, гонится БТР! Пушку наводит, целится! Наверное, сейчас их товарищи на посту погибли. Там — черный дым. Ничего не видно! Машина — под «горячую» руку попала. В ней мелькнули испуганная женщина и двое детей. Пушка за машиной так и поворачивается! А тут — мы! Наш автобус!
Автобус повернул к ним боком. Все пассажиры присели, спрятались друг за друга.
Как будто это от снаряда спасет!
Машина резко повернула и едва не попала под наш автобус. Проскочила впереди. Врезалась в забор роддома. Что было дальше — не знаю.
Мы, едва не перевернувшись в автобусе, — промчались мимо, так как водитель увеличил скорость, и поехал (матерясь и молясь одновременно), не по своему маршруту.

Сегодня я с одноклассником шла из школы, а российских солдат вдоль дороги штук сто! Время 12:00!
Русские военные кричат нам:
— Быстро! Очень быстро! Дорога простреливается!
А мне эту трассу надо переходить. Пули свистят! Бежим с одноклассником Дени зигзагами. Он взялся меня проводить.
Мой одноклассник опасался, что солдаты могут меня обидеть.
Сам он живет в нижних домах. Ему нужно снова перебежать дорогу, чтобы вернуться!
— Вашу мать! — впервые в жизни выругалась я, перебегая шоссе под свист пуль.
Для безопасности мы пошли дворами.
— Посидишь у нас? — предложила я. — Пока «красные» и «белые» отстреляются и разойдутся.
Дени сказал, что не может:
— Сестра пошла домой, а я — нет. Мама слышит выстрелы. Волнуется!
Еще солидно добавил, что не боится. Помолится и перебежит назад.
Я стояла и смотрела, как он идет. А когда Дени был на середине трассы, я прочла короткую молитву в его защиту.
Дени! Пусть будут счастливы с тобой твои родители!
Ты молод, но уже способен смелостью и благородством их прославить!

События в городе за последние дни:
Два дня назад горели сразу два БТРа и машина «Урал». Место действия — остановка «Деловая», недалеко от больницы № 9. В отместку военные полностью снесли жилой дом! Дом, по несчастью, был недалеко от места трагедии. Из жильцов никто не погиб, их было мало. Успели выскочить!
На остановке «Электроприбор» обстреляли автобус с обычными пассажирами.
Убитых нет. Много раненых. Военные извинились.
В районе Минутки вчера был бой. Из пушек обстреляли жилой дом. Погибли маленькие дети. Их заперла ушедшая на работу мать.
Солдат убивают много раз за день, в разных районах города, потом всегда страдают мирные жители. Только и ждешь, что попадешь под взрыв или в уличный бой. Ровно четыре дня назад случился бой в центре города, возле туннеля. Снаряды летели туда с других постов, в виде поддержки, по принципу: «Хоть куда–нибудь, но попадем!» Я и мама торговали на рынке, а снаряды и мины летели над нами.
Куда побежишь от снаряда?
Лучше на месте стоять.

Уже 12 дней я держу Уразу.
Патошка–Будур.

18 декабря 2000
Вчера, только мы проехали, взорвался Уазик на базаре. Стали минами начинять пустые машины! Теперь если видишь — стоит транспорт без водителя и без пассажиров — обходи!
Стреляли и ранили двух чеченцев–«гантамировцев», оба живы. Увезли в больницу.
Убили одного солдата. Дополнительно, я слышала, что взорвали БТР.
Под вечер военные окружили рынок!
Я иду в школу!

22 декабря 2000
Военными был обстрелян центр Грозного. Люди говорили, что ранило детей и кто–то погиб из школы №8. Снаряды разорвались на улице, рядом со школой. Дети только вышли!
Еще снаряды попали в здание Университета. Шли лекции. Погибли студенты экономического факультета. Тяжело ранена их педагог.
На рынке — около двадцати раненых, и есть погибшие.
Часть этого «фейерверка» летела над головами торговцев и над головой моей мамы в частности. А она продолжала торговать.
Вчера боевики напали на здание МЧС и Дом Правительства в районе остановки «Автобаза».
В полном вооружении они отступали жилыми дворами (где играли дети!) в частный сектор, через большие дома. Военные не вступили в прямой, контактный бой, а стреляли им вслед из пушек и крупнокалиберных пулеметов. Поэтому взорвалась большая газовая труба!
Соседка по рынку Тоня бежала со своего верхнего этажа на первый. И лежала в коридоре у гостеприимных соседей. Обезумевшие от страха родители долго искали детей, так как шел только пятый час дня. На улице было светло, солнечно.

БТР взорвали на остановке «Электроприбор». Перекрыли дороги. Погиб ребенок.

Сегодня мама поехала за моим детским пособием в ту же сторону, на остановку «Бутенко». Я пошла в школу. Днем я слышала несколько сильных взрывов.
Рисую красивое женское лицо, закрытое полумаской, и подписываю его: «Осторожно! Война!» .
Читаю рассказы Жан Гривы о гражданской войне в Испании. Я без ума от его «Ноктюрна».

26 декабря 2000
Мы сидим дома. Не работаем. Так длится неделю.
Тетя Варя уехала с сыновьями навсегда. Прощайте! Удачи тебе на новом месте, Мансур! Ваша семья, как привет из моего детства.
Осталась бабушка Нина. Бабушка ждет пенсию. Будет отправлять остатки вещей.

Уже несколько дней, как исчезла с приехавшими к ней «братьями» Лина.
Чувствую, с ней не все в порядке.
— Где она? — спрашиваю во дворе, но никто не знает.
Жилые дома к празднику — опустели. Многие семьи, по традиции, решили проведать родственников в селах.
Сосед Рамзес, что был ранен, помог нам. С помощью гибкого шланга он провел газ в наше жилье! Ему 32 года. Часто ругает младшего брата — Резвана. Не пьет. Рассудителен. Или хитер? Его сестра Малика приходила ко мне, учила печь хлеб.

День
Лина явилась! Колени сбиты. Похудела. Видно, попала в переделку и еле выбралась.
Я набирала воду у водовоза. Лина, чтобы унизить меня перед мужчинами, заговорила русским матом. С грязными словами обратилась ко мне. Ждала, наверное, что я тем же ей отвечу. Провоцировала! Куда там! Я глаза поднимаю на нее и говорю:
– Я, конечно, понимаю, что ты к такому обращению привыкла. Но я редко от кого слышу такую грязную речь в святой месяц!
Она от злости не знает, что ответить мне, покраснела и бурчит:
– Святой месяц! Да прям!
А я ответила ей:
– Это уж для кого как!
Все засмеялись, и явно не в ее пользу!

В школе я опять дралась из–за «русской фамилии». Многие меня ненавидят. Обзывают.
Но это пустяки. Директриса говорит, что дети «неуправляемые».  Меня не любит из–за платка, который я всегда ношу. Метаморфоза: до войны, весной 1999 г. девочек не пускали в эту же школу (!) на уроки без платков. Учителя стояли у входа, проверяли наличие сменной обуви и покрытой головы. Теперь в школу, наоборот, велят ходить с непокрытой головой.
Я считаю: под каждую власть не подстроишься!

28 декабря 2000
Второй день Уразы–Байрам.
Кто–то подложил мину на трассе. Бабахнула!
Аладдина нет.

29 декабря 2000
Стрельба ужасная! Смертельный фейерверк.
Темно–красные раскаленные болванки, хорошо видимы на фоне серого неба.
Снаряды — белые и оранжевые. Яркие пули. На любой вкус!
Надо идти за водой.

Пришел во двор мужчина. Ему нравится Лина. Часами он сидит рядом с ней, разговаривает.
Говорят, у его жены в войну оторвало голову снарядом. Может быть, Лина переменится? Станет скромнее? Она — женщина красивая. Новый друг заходил несколько раз и к нашим верхним соседям. Говорил с ними о религии. О понятиях Честь и Совесть. Но его беседы мало что изменили.
По ночам обстрелы. Недалеко, в частном секторе, нашли четырех убитых мальчиков. Возраст от 12 до 15 лет!
Фатима–Будур.

6 января 2001
Изнываю от скуки! Скорее бы в школу!
Вчера помогала грузиться бабушке Мансура. Она вывозила оставшуюся часть вещей. Кушать нечего. Дени нет. Сам он не придет. Скромный.
Верхние соседи вороватые и хитрые!
Лина «дружит» сразу с несколькими мужчинами во дворе. Тот хороший парень, что был внимателен к ней, перестал приходить в наш двор. Лина завидует моей молодости.
Зря! Лина! Приглядись! Я старуха внутри! Судя по всему, я буду одинока.
Будур.

7 января 2001
Умер кот Ибрашка. Мир ему в верхних кошачьих мирах!

8 января 2001
Все, что было у нас в доме: остатки посуды, лучшие книги из домашней библиотеки, —
я отдала задаром! Купила маме лекарства. Буду делать уколы!
Денег нет. В семьях, где есть мужчины, они что–то мастерят или воруют. Я не осуждаю никого, понимаю — два года никакой работы. Но что делать мне? Я — школьница. Мне необходимо получить образование, а мама болеет.
И сама я не в лучшей форме. Небольшая физическая нагрузка вызывает одышку.
Будто какая–то сила выбрасывает меня из жизни. И, как приблудного зверя, меня подкармливают соседи. Как страшно и горько!
Не можем умереть.
Жить тоже!

В школе у нас 400 человек! Классная руководительница предложила собрать для меня по одному рублю, чтобы людям не было тяжело. Директор школы разрешила. Мне стыдно, но я согласилась. Две мои одноклассницы лично от себя дали мне по сто рублей. Сами принесли к нам домой. Посмотрели, как жутко мы живем.
Я принесла маме серого гладкошерстного кота. Страшный! Худой! Там, в доме, их было шесть штук! Мама, увидела, заворчала:
– Что, хуже этого не было?!
Но кот ей греет руки, пока я в школе. Я обещала отнести кота назад, если маме не понравится.
Мама поцеловала его и заявила:
— Он такой же худой и несчастный, как мы!
Так Борзик, остался! «Борз» — Волк на чеченском языке.

Когда пришла со школы, то сделала маме укол, покормила ее рисом.
В глазах пляшут черные точки. Вижу плохо. Надо варить суп. Потом — садиться за уроки.
Вместо уроков я сочинила стихи. Понятно, кому.

В нашей дружбе — зов орла таится!
Чистота и прочность горных скал!
Этой ночью пусть тебе приснится
Все, что ты навеки потерял!
Ни минуты не колеблясь в вере,
«Старшим братом» я тебя звала.
Почему не понял ты потери?
Той, что нас на муку обрекла.

О, мой брат! Ты бросил в сильном горе
Девочку, совсем одну — меня.
Неужели не страшишься скорых,
Вечных мук, вселенского огня?

11 февраля 2001
Вчера мы всем двором помогали отъезду старушки Андерсен. Я увидела, как сплоченная компания, в которую входили чеченцы Рамзес, Резван, братья Борзовы и Лина украли ее цветной телевизор. Сообщники: шесть мужчин и одна женщина. Я велела вернуть!
Все стали мне врать, что это шутка! Потом что–то завернули в одеяло, и передали в машину.
Сообщили хозяйке:
— Это телевизор!
Позднее, я услышала, как они ржали во дворе. Радовались, что обдурили меня и хозяйку вещей. В одеяле, вместо телевизора, была тумба от кровати!
С этой минуты, дорогой Дневник, у меня враги в родном дворе. Главное — не бояться!
Эти люди долго шептались о том, что нас надо запугать и выгнать. Либо убить.
Однако сегодня они явно стыдились. Лина опускала глаза, убегала. Парни со второго этажа прислали свою маму с двадцатью рублями, «сахал», (по–чеченски — «подаяние ради Аллаха»), моей больной маме. До войны некоторые из этих людей обворовывали квартиры. В основном — «русские». Два раза Резваном занималась милиция. Но мать выкупала его. Она много плакала из–за младшего сына. Но находились заступники и друзья, работающие в милиции.
Пожары войны пришли на помощь. Многие архивы уничтожены.
Мама ругала меня за историю с телевизором:
— Исправить ты ничего не в силах. Зачем же лезть?!
Мне скоро — 16 лет! Кроме войны и массового воровства я ничего не видела! Очень обидно!
Стреляют в садах и на трассе. И, словно аккомпанируя выстрелам, звучат из окон песни о войне и героях–чеченцах. Поет Тимур Муцураев.
Пытаюсь, подражать ему:

Не страшись!
Страх влечет тебя во тьму!
Солнца луч не опасен никому.
Минарет, тонкий месяц и — звезда,
Что еще видел лучше ты, когда?
Ночь пришла.
Миллионы крупных звезд!
В небесах для тебя построен мост.
Вечный Рай!
Там зеленая трава.
Выбирай!
Жизнь дает тебе права!

16 февраля 2001
Торгую три раза в неделю. Учусь в школе, делая уроки на перемене. Там же, за пять минут, заучиваю стихи и рассказываю. Учителя меня уважают. Знают, что в остальные дни я не могу приходить — нужно кормить маму. Она болеет.
На днях я должна поехать, чтобы получить гуманитарную помощь — муку (дают ведро). Соль — 200 грамм, растительное масло — 1 литр. Это мы получаем один раз в месяц.
Если со мной и с мамой случится беда, люди, имейте в виду: соседи у нас не только воры, они участники и другого «дела».
Жил в нашем доме на втором этаже ветеран ВОВ — Тунзин Юрий Михайлович. Русский пенсионер. Странная у него случилась смерть. Юрий Михайлович выехал за пенсией в другой регион. Получил деньги. Полежал в больнице с пищевым отравлением. Вернулся домой. Два соседа–чеченца, с которыми он прожил рядом тридцать лет и дружил, помогли старику занести домой сумку–коляску. Больше во двор он не вышел.
Тот, кто видел тело, рассказал: «Кровь текла изо рта. Лежал лицом вниз. Похоже, его ударили со спины».
Квартира его — перешла ближайшим соседям, а жену–старушку выгнали под страхом смерти, и она горько плакала на остановке.
Квартиру старика закрепили за Рамзесом. Со всем имуществом! Теперь эти же люди сдают скупщикам чужую мебель, ванны, газовые плиты, посуду.
Скупщики в нашем дворе появляются по несколько раз за день.
Фатима–Будур.

21 февраля 2001
Лины опять не было четыре дня. Я не люблю ее, но сочувствую. Не от «сладкой» жизни эта женщина торгует собой. Видимо, когда она была  молодой и доверчивой, встретился ей врун и трус. Искалечил судьбу.
Парни со двора делают вид, что дружат с Линой. Ходят к ней в гости. Просят в долг деньги и ее товар. А потом шепчут гадости. О том, что она — Белоснежка и у нее всегда полно гномов.
С директрисой школы я совершила длительное путешествие! Ездили по всем филиалам «Международного комитета помощи» в г. Грозном. Рассказывали, что я и мама живем без удобств, тепла и света, в провалившейся в подвал квартире. Нет ни еды, ни одежды, ни лекарств!
Но все дружно отказали мне в любой помощи. Под разными предлогами.
Мол, мне уже 15 лет и я не ребенок, но я еще не пенсионер и я (!) не беременна.
Тогда, директриса, сама от себя, купила мне и маме яблоки, бананы, сахар и лекарства!
 
Встретила Алика. Попал в гадкую компанию, но позднее помог Маше. Я была очень признательна ему за это. Но случилось то, чего я никак не ожидала: Алик предложил мне торговать собой. Сказал, что таков мой единственный путь в жизни. Если я действительно голодна, а моя мама болеет, не может работать.
– Нечего время тянуть! Все равно в твоем возрасте только интимом можно заработать! Хватит из себя недотрогу строить! — брякнул он.
И тогда я, неожиданно для себя самой, заговорила с ним отборным русским матом и послала его подальше! Сказала:
– Я заработаю! Но трудом, а не так, как ты мне рекомендуешь. Понял?!
Очевидно, это наша последняя беседа.

Ходила к седому Хасану. Рассказала: «Болеет мама». Он прислал к моему столу своего друга. Друг купил много ерунды явно ненужной ему. На обед я заработала и приободрилась.

Участились обстрелы. Учителя боятся за нас. Говорят, всех школьников отпустят по домам до конца февраля.
Завтра, если будет тихо, а в школу не нужно идти, я постараюсь добраться до остановки «Автотрест». Там дают муку.
Со мной рядом торгуют ребята. У них на рабочем столе телевизор с видеоприставкой!
С их помощью в свой «рабочий» день я слушаю музыку и чуть смотрю видеофильмы. Собирается толпа. И я тоже стараюсь хоть что–то увидеть, — главное, чтобы в это время не украли товар. Лучший фильм — «Гладиатор». Фраза оттуда, сказанная генералом Максимусом перед боем: «Мы уже мертвы! Мы уже в Раю!»

Вечером в нашу дверь постучала Лина. Неожиданно дала «сахал», подаяние, — 50 рублей!
Неслышно шевельнула бледными губами: «За ребенка»,— и сразу ушла.
Она что–то натворила.

Случилось землетрясение. Дома расшатаны. Чудо, что не обрушились на всех нас.

Мне скоро 16 лет. А я бестолково суечусь, как старуха!
Девушки вокруг, подстегнутые хлыстом войны, спешат замуж. Много браков с 13–ти лет!
Я приготовила уроки. Достала «Мастера и Маргариту». По черному коту Бегемоту с Воландом соскучилась!
Будур.

27 февраля 2001
Наконец в наш двор водовоз заглянул! До этого питьевую воду я дважды везла с рынка в бутылке! Только для чая. Она дефицит! Руки мы не мыли. Обтирали мокрой тряпкой.
Ночью читала при коптилке замечательные повести и рассказы Василия Быкова о войне 1941–1945 гг. Очень правдиво! «Альпийская баллада», «Дожить до рассвета», «Сотников».
Больше всего мне понравилось последнее произведение.
В повести «Сотников» описываются два партизана, которые пытаются спастись, но попадают в плен к фашистам. Один из них, после всех пережитых совместно трудностей, предает другого. Помогает казнить, повесить друга – выдергивая у него из–под ног табуретку. Видя это, даже фашистский палач удивлен:
– Хорошая же ты падла! — говорит он.
А человек, который только что убил своего друга, идет на службу к фашистам, думая:
«Я ведь только хотел жить!»
Царевна Будур.

7 марта 2001
Черный принц пытается заговорить. Я зарисовала его на салфетке: в черной куртке с большим капюшоном и с бородой. Один из его телохранителей мое «художество» подсмотрел и доложил.
С некоторых пор незнакомые люди присматривают за мной. Думают, я не понимаю чеченский язык! (Я эту версию поддерживаю! Живу, как разведчик в кино.)
Эти люди часто обсуждают: с кем, куда я иду. Сегодня два «незнакомца» говорили:
«Не одна! Родственник, наверное?» И прямиком направились к Черному принцу. А сосед–чеченец, услышал эти переговоры, удивленно на них посмотрел, спросил: знаю ли я этих людей?
— В лицо, и то плохо, — призналась я честно.
— Будь, осторожна! Иди до остановки с кем–нибудь, — сочувственно рекомендовал сосед: — Украдут, а мать больна. С кем она останется?

Вчера взорвался рейсовый автобус № 7, полный людей, прямо на мосту.
Наверное, одного кого–то «убирали». Погибли студенты.
А на остановке возле моего дома на машину «Волгу» с чеченцами–«гантамировцами» налетела большая машина с пьяными солдатами. Чеченцы случайно остались живы. Оказались тренированными ребятами! Выбросились из своей машины за секунду до столкновения!
«Волга» стала «лепешкой»! Колеса летели по дороге!
Начались перестрелка и крики. Прибежали трезвые военные с ближнего поста. Русские солдаты ругали обе стороны. «Успокойтесь!» — кричали они.
Связали веревками своих сумасбродов–пьяниц (те вырывались) и увели на пост. А чеченцы оказались важными персонами. Тут же остановили машину и отправились в комендатуру жаловаться начальству. Хозяин «Волги» так кричал, что сорвал голос.
Мы, по несчастью, только вышли из автобуса. Когда все началось, мигом отползли по траве с другими пассажирами. Прятались за камнями взорванного дома.

Еще у меня было интересное знакомство.
Молодая женщина подошла к моему столу. Имени ее я не знала, но отгадала сразу.
Я заговорила как продавец, предложила книги. Обратилась к ней, неожиданно назвав незнакомку Светланой. Оказалось — я угадала. Женщина подошла не одна, а со своей сестрой Емельяной. Они увлечены Индией. Светлана пообещала подарить мне книгу «Агни–Йога». Она уезжает в Бразилию. Навсегда! Мечтает об экспедиции в джунглях!

Мама продолжает болеть, не встает.
Я торгую три дня в неделю, если не стреляют.
Естественно, за три дня на еду на семь дней на двоих я не зарабатываю. Голодаем постоянно. А еще нужно ходить в школу! Помогают многие, но возможности у наших помощников мизерные. Кто даст 1–2 картошки.  Кто хлеба принесет, а кто огурец. Так живем!
Школу я не бросаю.
Фатима–Будур.

12 марта 2001
Сосед по торговому столу купил мне вчера пирожное.
Царский подарок!

13 марта 2001
Учительница по биологии передала лекарства для мамы.
Черный Принц ехал за автобусом на своей машине. Я стояла у заднего стекла обзора. Хотелось бы предугадать его планы по отношению ко мне. Игра? Влюбленность?
По некоторым его действиям могу сказать: он не в ладах с законом. Но не исключено, что при этом он как раз представитель власти!

Еще тетя Лейла познакомила меня с парнем Володей. Он не пьет и не курит. Умеет делать ремонт! В одном чеченском доме он чинил крышу. Хозяйская дочка сразу на него «положила глаз». Мать девушки была не против такого зятя, хотя парень русский. Но у Володи есть симпатия: другая чеченская девушка.
Тетя Лейла проявляет заботу о Володе: стирает, готовит. Он, принял мусульманскую веру. Собирается жениться. Мужчины и женщины зовут его «святым» за строгое поведение.

15 марта 2001
Подошла Маша. Она живет с новым мужем! Маша очень понравилась его старикам!
Особенно тем, что после свадьбы встала затемно и выгнала пастись коров! Убрала, пока все спали, большой двор!
Теперь раз в неделю она приезжает с продуктами и с деньгами к своей маме и к сыну.
Она живет в селе. У ее мужа есть дети от первой жены. Жениться на Маше ему разрешил старейшина семьи. Маша готовилась. Ей необходимо было удивить, порадовать родных мужа. Ведь приданого у нее нет. Она наизусть выучила и рассказала несколько сур из Корана! Самый старший дед удивлялся и только головой вертел.
Теперь ее имя — Макка.
На Маше–Макке трое чужих детей! Они называют ее «мамой». Слушаются. Она совсем «очеченилась»! Я простодушно похвалила ее платок, сказала, что он ей идет. Макка его сняла и протянула мне:
— Платок — твой! Раз понравился — дарю!
Это было настолько трогательно, что я в ответ тоже сорвала с головы косынку и заявила:
— Ты мне — сестра! Меняемся! На память!
Мы обнялись при всех.
Макка на радостях купила моей маме виноградный сок и селедку.
Ох! Как я рада за Маку–Машу! Она давно заслужила счастье.
А я, именно сегодня, хорошо наторговала! Купила два килограмма картошки и триста грамм сыра. У нас с мамой будет шикарный, праздничный обед!
Мой сосед, что торгует видеокассетами, передал для моей больной мамы пирожное!
Директор школы дала новые лекарства, те, что прописали маме.
Фатима — царевна Будур.

17 марта 2001
Утро. Я дома.
Вчера получила пособие — 116 р.  Женщина из очереди увидела, что я в порванной куртке. Она сходила домой, принесла и подарила мне пальто погибшей дочери. Просила молиться за нее. Дочь, девушку семнадцати лет, ранило 31 декабря 2000 года на улице! Она умерла.
Пальто светлое, почти белое! Когда я надела его, очередь за пособием дружно «ахнула», так было здорово! Уставились все! И мужчины и женщины!
Я была довольна, потому что услышала слова восхищения. Я грешу тщеславием и очень скучаю по добрым словам. Целовала и благодарила за щедрость и отзывчивость, заплаканную женщину. Пожелала здоровья ее младшим детям! Светлой памяти и милости от Всевышнего погибшей дочери.

Когда я переоделась и приехала на рынок, Черный Принц выскочил ко мне навстречу! Слегка загораживая проход между столами, произнес с почтением:
— Здравствуй! Сестра! Добрый день, сестра!

Я узнала на рынке, что в районе Ханкалы нашли 200 трупов. В основном мужчины. Женщины среди убитых есть! Все — мирные жители. Некоторые — торговцы с рынка.
Позавчера взорвалась машина «Жигули». Думаю, фугас был управляемый, так как в этот момент рядом проходила колонна БТРов. Пострадало восемь случайных прохожих!
Значит, если я попаду в ситуацию, когда рядом идет военная колонна, — надо прятаться за стену или широкое дерево.
В Новогрозненском районе произошло нападение на колонну военных. Две машины взорвали. Был сильный обстрел. Среди прохожих — убитые и раненые.
Многие чеченки говорят: «Вышли бы за город и там дрались, кому не надоело!»

Я успела заметить, что молодой торговец кассетами, по прозвищу Козерог, печален.
Не такой, как всегда.
Спросила:
– Что с тобой?
Но он не ответил. Только кивнул: «Привет!»
Царевна Будур.

19 марта 2001
Завтра — мой день рождения. По «хиджре» он уже прошел.
Сейчас вечер. Все вкусное мы, как ни делили и ни растягивали, съели.
Завтра, Бог даст, — пойду торговать! Только что разорвался снаряд за окном, очень близко. Вся комната озарилась белым светом.
Пять часов вечера. С рынка идут домой люди.

31 марта 2001
Мне 16 лет! Возраст первого бала! Кажется, так писал Толстой?
Вокруг меня — помойка. Ямы в коридоре и в полу, пахнет из сырого подвала крысами и нечистотами, обломки стен нависают над головой, и грязные сырые дрова, кажется, навсегда поселились на кухне. Непременная часть здешнего бального ансамбля — падающие кирпичи: привет от разрушенной стены моего дома. Надо выбегать, а не выходить, из подъезда, иначе плита или кирпич могут свалиться на голову. Этажи лежат друг на друге наклонными пластами.
Мой день рождения прошел удачно. Пришла любимая тетя Лейла! Она принесла пакет продуктов и дезодорант «Черная магия».
Да. Магия сейчас очень бы понадобилась!

Мой сосед с кассетами, Козерог, прогнал меня со стола! Вот отчего он был печален. Грустил, расставаясь со своей совестью.
А я думала — мы товарищи. Спасибо! Он научил: в бизнесе дружбы нет.
Я опять скитаюсь с тяжелыми пакетами книжек. Покупатели, которые шли за определенной литературой, заказав себе книги, не могут отыскать меня!
Постоянно слышна канонада. Идут бои.
Царевна Будур.

11 апреля 2001
Я была в комендатуре. По просьбе директора школы мне дали продукты.
Картошку — 4 килограмма; бурак — 2 килограмма; баллон консервированной моркови; капусты — 2 вилка. Консервы: 2 банки тушенки и 2 банки «сайры». Подсолнечное масло в маленькой канистре.
Я с трудом дотащила это домой! Столько еды!
Колоссальное богатство для нас с мамой.

На рынке взорвали БТР. Была паника.

Три дня назад седой Хасан сообщил, что Аладдин неделю находится в Грозном. Хасан сказал Аладдину: моя мама второй год больна. Но Аладдин не подошел ко мне. Не проведал мою маму.

Мне подарили сто рублей! Сложились соседки по торговому ряду. Сказали:
– Купи себе обувь летнюю. Жарко! Калоши давно снимать пора!
Царевна Фатьма–Будур.

15 апреля 2001
На рынке были убиты русские женщины. Очевидцы рассказывали:
– Умирая, они долго мучились. Никто не оказал им помощи, не вызвал врачей!
Наоборот, некоторые люди подходили к ним и срывали с раненых золотые украшения! Серьги, цепочки.
Это видел один из сыновей Нуры.
Я их не видела. И ничем не могла помочь.
За некоторое время до этого происшествия я отошла к киоскам, где торговали шоколадом. Начала из бутыли с водой мыть руки после еды. Я была в большом платке и в старой синей куртке. Неожиданно рядом со мной оказался светлый чеченский паренек лет шестнадцати с пистолетом в руках. Он прошептал:
– Уходи! Собирай товар и беги! Сейчас здесь будет стрельба!
Я не стала ни о чем расспрашивать незнакомца, а собралась и ушла с рынка. Потом началось. Толпа сорвала с умирающих русских женщин украшения, и никто не оказал им помощи. Это были женщины, на праздник Христианской Пасхи, пришедшие на рынок за продуктами!
— Представляете, у них вытекали мозги, а одна женщина полчаса не умирала, — делился увиденными на рынке подробностями сосед Ваха. — Их сумки с колбасой и яйцами сразу
забрали. А серьги из ушей выдернули потом!
— Так им и надо! — радовалась рассказу старшего сына Нуры соседка Лина. — Русские нас грабили, когда упала Ракета 21 октября 1999 года. А сейчас наши убили их и пограбили!
— Все ты врешь! И совести у тебя нет! — не сдержалась я, слушая у подъезда этот бред, — Когда упала ракета — грабили свои родные чеченцы, потому что федеральные войска еще даже в город не заходили!
Терпеть не могу несправедливость.
Царевна.

1 мая 2001
16:00
Долго не писала, но сегодня взялась. Начну по порядку.
Поехала я на рынок торговать. По дороге со мной случилось несколько «чудес»: моя кружевная юбка зацепилась за колючий куст, и я долго ее освобождала из плена, боясь порвать.
Потом я, поскользнувшись, упала. И подумала: что–то меня останавливает.
Но еда нужна. Мама лежит дома, а я должна заработать и принести.
Едва я разложила товар, смотрю: БТРы и танки окружают рынок. Началась автоматная стрельба. «Вдруг что случится? Книги — чужие!» — испугалась я.
Мигом собрала товар в два пакета и бегом к маршруткам. Только дорогу нам уже перекрыли. Водитель, чтобы вывезти людей в безопасное место, поехал не по обычному пути, а в сторону мечети по другой улице.
«Бах!» — выстрелили из пушки. Началась паника. Страшно закричали люди.
После этого ударили автоматные очереди. Пули рядом с машиной. Мы выскочили из нее на улицу в поисках укрытия. Часть пассажиров побежала спасаться в мечеть. А я с женщинами и детьми — в частный сектор. Дергаем ручки калиток, толкаем их — бесполезно! Все заперто! Ужас! Наконец, одна — открылась! Вбежали в чужой двор.
Обстрел продолжается. Грохот.
Нас всех впустили в дом. Мы хотели укрыться в подвале, но он был далеко и на замке.
А стрельба такая, что замок открыть нет никакой возможности. Пришлось просто лежать на полу часа четыре.
Дом, где мы прятались, сотрясался от взрывов. Один раз грохнуло рядом. Загорелся дом в соседнем дворе, примерно в ста метрах от нас. В комнате, где мы были, с потолка упала люстра. Все пили у гостеприимной хозяйки успокоительные капли из общего стакана.
Одна из женщин была беременна. У нее начались боли. Сказали: «схватки». Она так закричала, что мужчины мигом убежали из нашей комнаты.
Я и еще одна девушка выскочили во двор. Увидели: у забора стоит военная машина, танк или БТР. (Я не рассматривала.) Стреляет из пушки! В ответ такая же машина «палит» в нашу сторону. Даже видно откуда!
Мы стали кричать:
— Уходите! Не вызывайте огонь на нас. Ученья у вас, что ли? В этом доме — маленькие дети!
Хозяйка дома силой затащила нас обратно в помещение. Обозвала «ненормальными». Стала объяснять:
— Жить надоело? Кто вас услышит, кто вообще послушает?!
В этом же дворе, но в другом доме, тоже прятались люди.
Не знаю их число. Нас в одной комнате было пятнадцать! Взрослые и дети.
В эту «переделку» попали даже совсем маленькие, грудные! Их уложили всех вместе, на одну кровать. Остаться в живых мы уже не надеялись. Потом мы услышали рев моторов больших машин. Выглянули на улицу. Там «Уралы» увозили куда–то людей, в основном мужчин, которых военные сумели схватить. Женщин, цепляющихся за машины, военные пытались ссадить, вытолкнуть, но они не оставляли своих мужей и братьев.
Я выползла на улицу с женщиной–чеченкой. У нее на руках была трехлетняя девочка.
Снова и снова люди упрямо взбирались на машины, висли на высоких бортах, пытаясь освободить своих.
— Все зачистили! — говорили те, кто приполз со стороны рынка.
Многие плакали навзрыд. Были раненые. Были убитые.
— Камеры хранения открыли и все унесли, — сообщили на улице. — Теперь пусто!
Некоторые женщины отдали военным свои золотые украшения, чтобы выручить молодых парней. Ведь забирали на «зачистке» даже школьников.

На остановке городского транспорта собралась огромная толпа.
Здесь рассказывали удивительные эпизоды сегодняшнего дня. Например, как одна пожилая чеченка бежала за БТРом и буквально стащила с машины своего внука.
Она, крепко обматерив военных, показала им неприличный жест, что, видимо, понравилось. Военные расхохотались и разрешили: «Бери свое сокровище!»
«Сокровище» было подростком лет четырнадцати со школьной сумкой. Он пришел на рынок помочь бабушке до начала занятий.
Мне показали ее. Эту женщину тормошили, обнимали люди. Смеялись и плакали.
А бесстрашная героиня вдруг превратилась в сжавшуюся в комок, маленькую рыдающую старушку.
Прохожие говорили, что кроме «Уралов» были автобусы, груженные людьми с рынка, но этого я не видела. Люди стояли группами, собирали деньги для раненых.
Искали для них разбежавшийся транспорт. Посторонние люди помогали друг другу. Большинство, как и я, старались уехать домой. Поскорее выбраться из точки, ставшей еще одним «ужастиком» города Грозного.
Весть о событиях на рынке опередила мое возвращение. Мама нервничала, переживала.
Когда я добралась домой, то увидела на пустыре, рядом с нашей остановкой, огромные воронки — метра по два глубиной.
Оказывается, в районе наших домов тоже был обстрел!
В частном секторе, в двух кварталах от нас, убило женщину. Эту татарскую семью мы знали. Муж и жена обедали во дворе своего дома. Осколок попал женщине в голову. Муж Тагир остался вдовцом.

P.S:
16 апреля найден труп парня рядом с нашим домом.
Он оказался из с. Шалажи.
18 апреля военные, устроив стрельбу у перекрестка, забрали чеченца, который ехал мимо на машине.
Денег нет. Есть все так же хочется.
Будур.

2 мая 2001
Позавчера на рынке взорвалась «лимонка». Погибло три человека.
В одной из школ, детей забрали в заложники!
В школах, родители теперь будут оплачивать вооруженную охрану!
Вчера на «Березке», молодому парню миной оторвало руки. Появились мины в виде игрушек, зажигалок, фотоаппаратов! Непреодолимый соблазн для детей, подростков.
Это не война — подлость!
Возможно, это делается, чтобы свалить вину друг на друга?
Ведь эти штуки работают против всех.
Эксперименты на человеческом материале. А материал — это мы!
Я готовлюсь к экзаменам.
Царевна.

2 июня 2001
Раннее утро.
Сдала экзамен по математике!
Помогала решать комиссия. Проверяли, стоя у парты, говорили, где следует перепроверить!

Солдаты шарят по садам. Собирать фрукты нет возможности. Ни продать, ни поесть самим!
Взрывы и перестрелки постоянно! Вчера на рынке убили двух женщин. Из миномета.
Был бой.
Фатима–Будур.

13 июня 2001
Я третий год читаю в темноте! Нашу керосиновую лампу — украли! Ту, что подарил нам Аладдин, — тоже. Купить пока не получается.
Рвется одежда.
Вчера, когда я с мамой собирала черешню в садах, за нами увязался кот Борзик.
Его едва не укусила гадюка. Я шла с ведром впереди, оглянулась и вижу — его нет. Бросилась назад. Смотрю, он странно покачивается. А впереди черная змея шипит и смотрит на него. Я позвала кота, но он меня не слышал.
Тогда я кинулась к нему и, схватив за шкирку, побежала прочь от змеи.
Мама и соседи ругали меня потом, говорили, что змея могла кинуться и укусить. Случай уже был: в паре кварталов от нас змея убила ребенка. Но я кота бросить все равно не могла!

Потом был скандал в нашем подъезде! Дикие, звериные крики и мат!
Резван бил свою сестру Малику! А она — его! Билась и летала посуда.
— Я тебя зарежу!
— И я тебя зарежу! — кричали они друг на друга.
Мы боялись, вдруг они серьезно покалечатся. Им обоим давно за двадцать.
Я с мамой вышли во двор, хотели позвать на помощь, чтоб их разняли. Но остальные соседи слушали визг, смеялись и даже вскрикивали от радости! Как же — бесплатное представление! Подняться на второй этаж, развести враждующих, никто не пожелал.
Пришлось мне покричать им снизу:
— Прекратите! Не позорьтесь! Вспомните о Боге!
Теперь верхние жильцы с нами не разговаривают и не здороваются.

Друг Золины Джим выкопал кабель и унес его продавать.
Ему, питаться хочется.
Царевна Будур.

27 июня 2001
Соседи изменились. Нас ненавидят! Хотя мы редко видим их «дела».
Я устала. Бегаю за помощью туда–сюда: а нас из всех списков убрали. За неделю я не смогла в них восстановиться! А причина такая несуразная, что диву даюсь: «Вы не подходите под категорию». Кто эти «категории» выдумал? Мне сказали:
– Вам не положено. Ваша мама не пенсионер!
– Тем более! — возмущалась я. — Значит, нам совсем жить не на что! Пенсионеры хоть пенсию получают. А мне 15 лет, но все продукты, одежду дают детям до 14 лет. Мне что, бросать школу и торговать собой? Кто выдумал это?! Мое воспитание не позволяет унизить себя! Значит, мне придется голодать? Собирать бутылки из–под водки. Их теперь по улицам много! Жить в непригодном для жизни холодном жилье? Это чтобы элементарно закончить школу? Что за идиотские правила? И кто сумеет продержаться, имея одно детское пособие 116 р. в месяц? Кто пробовал? Кто?!
Но сытым взрослым было на меня наплевать.
И ушла я из этой конторки ни с чем.

К сожалению, у нас ничего не переменилось.
Один сосед дает 1 картофелину; второй сосед 1 соленый помидор.
Сливочное масло? Его я не вижу. Уже не помню вкус!
Борзовы дали булку хлеба. Хлеб кажется необыкновенным, словно вкушаешь какое–то изысканное лакомство!
Где все, кто должны в этих обстоятельствах поддерживать людей? Государство?! Гуманитарные, действительно работающие организации?
Те, которым ничего не нужно взамен, кроме милости Бога?
Помогают нам другие — те, кто не богат.
Например, моя учительница Луиза Тагировна из школы № 11. Она подарила мне из личной милости 10 р. и банку фасоли.
Мы счастливы!
Едим!
Наш кот Борзик, еле держится на лапах, кормиться ему нечем.
Я ненавижу тех, кто сделал окружающий мир таким безысходным. Я ненавижу их, за мою поломанную юность! За невозможность все забыть и в нормальных условиях жить дальше. Да будут прокляты все сволочи в моей жизни! Те, кто разбил мой дом. Те, кто подло врет. Кто уничтожил меня. Предал! Обманул! Ограбил!
Чтобы проклял их сам Бог! Да не простится им ничего в судный день!
И если сердца негодяев не трепещут — это зря! Они камень!
Но и камень задрожит от гнева Всевышнего!
Потому что Он — справедлив!
Аминь. Аминь. Аминь!
Будур.

3 июля 2001
Вчера ругались с Маликой, сестрой Резвана. Ей около тридцати. Не была замужем.
Стала некрасивой уродливой толстухой. Но я помню ее школьницей! Славная девушка, чудная коса! Теперь это совсем другой человек. Злой, завистливый, нервный!
Последние годы душами управляет война. Но я считаю: наглеть даже война права не дает!
Молодой соседке стало очень плохо, когда она узнала, что мы продали свои стеклянные баллоны: 10 штук за 50 р.
Сама она со своей матерью натаскала в чужую квартиру, как раз над нами, стеклотары столько, что грузовик заполнился с верхом! Скупщик отсчитал им 7000 р.! На сегодня соседи опять с ним договорились, сообщили: «У нас есть еще»!
Хорошо, удобно, весь подъезд пустой. Мы да они.
На третий этаж, в квартиру № 39, заносили ночью мебель. Сами замки ставят. Сами их меняют. В бывшем магазине на углу нашего дома расположился их мебельный склад!
Склад лестниц, паласов, чужой посуды. И наша квартира на первом этаже тоже под хранилище подошла бы! Выровнить полы досками, троим мужчинам этой семьи, не составит труда. Заносить, и выносить на погрузку чужое имущество было бы удобней!
А, нет! Мы тут. Не уходим, как на грех.
Какие же гадости Малика нам кричала! О том, что мы забыли, где живем.
Что «русских» всех резать надо! Каждого русского мало убить, его надо мучить. И так далее! Особенно нас с мамой, оттого что мы, «русские сволочи», много видели.
А ведь совсем недавно она учила меня печь хлеб. Что с нею? Я помню: эта девушка несколько лет назад плакала на плече у моей мамы, когда умер ее отец.
Чтобы сильно не вмешиваться в сегодняшний бред, я крикнула:
— Хватит! Вы явно переели и с жиру беситесь!— и увела свою маму в квартиру. Но мама успела прокричать о воровстве и подлых душах:
— Даже своих сирот не жалеют и воруют детские куртки. Притворы и лжецы, — бормотала мама.
Я же приготовила напильник весом килограмма в два–три, остро заточенный. Сунутся милые соседи нас убивать — получат!
Помню, был случай, когда именно Малика не давала русским старушкам и моей матери набрать воды из общего пожарного колодца. Кричала: «Вода только наша! А вы хоть подохните, вам не дам!»
Тогда моя мама подошла к ней с пустым ведром и сказала: «Я тебе не уступлю. Вода от Бога. Хочешь драться? Будем. Но знай, хоть ты моложе и сильнее меня, я утащу тебя за собой в колодец!»
В тот момент Малику уговорил уйти брат Рамзес, чтобы избежать позора: ведь моя мама не уступила бы.
Успокаивая маму, я случайно в разговоре, назвала крикливую соседку Малику — Миланьей. Чем рассмешила маму. Оказалось, в зоопарке Ростова–на–Дону, в мамином детстве, была слониха с таким прозвищем! С этого дня Малика в наших домашних беседах станет носить новое имя — «Миланья». Сестру увел младший брат Резван. Тот, что, по словам Марьям, «особенный врун»! Он приказал, чтобы сестра «заткнулась». Добавил, что знает, как нужно с нами поступить.
Я не обратила на его шепот особого внимания и торжествовала победу.
Но, долго слыша угрозы со второго этажа в наш адрес, я не могла. Приоткрыла дверь в подъезд и заорала так, чтобы меня отлично слышали:
— Ты, Малика, трижды живущая в беженцах! Удравшая из дома, в 1994 году, в 1996–м и в 1999–м! Ты, ругающая при этом русских людей и Россию, где кормилась и пряталась, — трусиха и врунья! Слышишь меня?! Я прославлю тебя на века при помощи своего дневника.
Я запомню этот день! Твои слова! Когда ты о них позабудешь, то прочтешь о своем поведении в книге! Я сделаю тебя бессмертной, негодяйка!

Вечер
Я заметила, что вся чеченская семья со второго этажа активно жаловалась во дворе. Настраивала всех проживающих против нас. Джим, что заходил к жене расстрелянного Сулеймана сразу перестал с нами здороваться.
Я не хочу ругать всех. Напишу так: нас окружают люди лживые и вороватые. Я заменяю имена специально, для того чтобы не брать на себя недозволенное — не быть судьей!

5 июля 2001
Самый интересный человек — это Черный Принц. С его необъяснимыми делами. Толпой телохранителей. С удивительными глазами, легко меняющими цвет. Он — самый замечательный в моих мыслях!
Только это не любовь!
О, нет!

Продолжаю
Аттестат за 9 классов у меня с пятерками. Думаю пойти в медицинское училище. Всегда есть работа. Загляну к директору школы, посоветуюсь.
Несколько дней я занимаюсь тем, что лазаю по садам. Собираю фрукты и продаю.
Соседи тоже собирают урожай в брошенных садах. Зачем им это? Странные люди! Покупают золотые украшения. Говорят, что уедут в Америку, как беженцы!
На билет до Америки им явно не хватает чуть–чуть. Между собой они почти ежедневно враждуют. Ничтожные и жалкие, несмотря на свои доходы.
Сегодня, уже вторично, верхняя семейка продала стеклянных банок на 5000 рублей!
За два дня только на стеклотаре они «заработали» 12000 р.
А многого мы не видим, так как не бываем дома.
Интересно пересчитать: 7000 + 5000 = 12000 р. (при стоимости одной банки 5 р., получается 2400 трехлитровых банок. Мини завод?)
Торговля бойкая: чужая мебель, варочные газовые плиты, ванны, ковры, паласы, посуда.
Я понимаю: поле битвы принадлежит мародерам.
Но не завидую.
Мне стыдно. Только стыдно за них.
Царевна Будур.

11 июля 2001
В кота Борзика, кто–то стрелял. Будь этот злодей проклят и наказан!
Попал ему в брюшко, и пуля застряла в спинке, на уровне задней лапы!
Температуры нет. Кормим кота сметаной.
Сегодня в 7:30 был сильный обстрел на рынке. Я не попала в переделку чудом.
Стреляли из миномета и из «подствольников». Убито четыре человека, ранено двенадцать.

По радио сплетничают, что убит Бараев. Одна из его жен якобы опознала... тело. Все люди знают — он жив! Находится в спецлагере под Москвой. Кому верить? Никому! Пока от его родных, живущих неподалеку, не услышим настоящих новостей, не стоит даже записывать! Нам «везет». Помню, в переулке, когда–то проживали жена и теща известного в Чечне лица — Лобазанова. С ним расправился Д. Дудаев (по официальной версии). По приказу президента был обстрелян многоэтажный дом в Микрорайоне. Тогда в нем располагалась резиденция Лобазанова.
Лобазанов в 1994 г. лежал в соседней палате с моим дедом, в больнице на Первомайской улице.

В период летних боев 1996 г., в августе, мы видели Шамиля Басаева с его людьми на двух черных машинах. Окружающие хором желали ему победы.
Летом 1999 г. русская учительница просила подаяние на рынке. Эта женщина длительное время дружила и помогала по хозяйству в доме Д. Дудаева. Знала его детей, племянников и племянниц. Ее защищали от посягательств на ее частный дом. Алла Дудаева, вдова президента, уезжая в начале августа 1999 г., распорядилась передать учительнице муку.

Я очень люблю историю. Она у меня на третьем месте после философии и парапсихологии.
Встречи, казалось бы, незначительные и незаметные, связаны. Только диву даешься. Словно будущее примеряет на себя кем–то заранее сшитые одежды. Это очень интересно!
Двое встретились... К чему приведет встреча?
Сегодня или завтра кто–то в нескольких километрах от меня скомандует: «Огонь!» — и моя жизнь может завершиться. А если я доживу до послезавтра — то поеду за своим детским пособием!

Дополнение
Опять соседи воруют.
Сегодня они продали и загрузили скупщикам газовые плиты с чужих разрушенных домов. Более сорока штук!
А сосед Джим напился всласть. Избил свою гражданскую жену Золину (бывшую жену Сулеймана).
Будур.

15 июля 2001
Постоянные обстрелы! Около 10:00 мы шли из садов, и кто–то выстрелил с крыши Института «Геофизика» из подствольника по нашему дому. Вот сука! Люди стояли рядом на остановке. Попал в крышу. Задымилось.
А перелетел бы «подарок» во двор, там — играли дети! У наших верхних соседей большая семья – есть трое маленьких детей, внуков Нуры.

Борзику плохо! Маме — тоже, она лежит.
Вокруг Грозного идут бои. А куда нам деться, без денег?
Сколько тысяч таких же, как и мы?
Будур.

26 июля 2001
Соседка Нура, ходила в семью Борзовых, подговаривала старшую женщину (их маму) сходить в милицию и оговорить нас.
«Проклятые гаъски! (чеченский язык, презрительное название, «русские») — Кормятся, получают еду! — говорила она. — Мы себе попросим, а им все поломаем!»
Это с их–то физической силой и наворованными миллионами!
Я получала продукты всего раз и, то по содействию директора школы. Дали картошки и банку помидор — вот соседи и позавидовали.
Во дворе Нура и Малика быстро соврали, что я сегодня получила огромную коробку гуманитарной помощи с красным крестом (они сами «видели», как я ее несла!).
А я — известная паршивка и негодяйка (у которой русская мать, а отца никто не знает!) нарочно ничего не сказала жителям своего двора. Из–за меня «люди помощь не получили»!
Некоторые граждане, проживающие в нашем районе, поверили седой матери семейства. Ругали меня. Подлость и хитрость удались. Так формируется общественное мнение.
Так поступают здесь люди, считающие себя верующими, мусульманами.
Наша квартира располагается в противоположную сторону от двора.
Мы многих «чудес», происходящих в нем, не видим.
Когда водовоз привозит воду в цистерне — нам об этом никто не говорит. Нарочно.
А вода — редкость! Но Аллах «метит» своих подопечных. Нет–нет, а кто–то из них «растянется» на лестнице и воду разольет. Мы как услышим шум, выходим. Ковры и многочисленные паласы из развалин верхние соседи выбивают только над нашими
окнами, хотя заняли себе весь второй этаж. За одну неделю я насчитала более десяти разных дорожек, ковриков, паласов на их веревке. Все они зеленого, «мусульманского» цвета!
Было и много других ковровых изделий самых разных расцветок. Их стирают, чистят, продают.
Джинн и Аладдин лапки сложили. Спокойно продолжают жить.
Свидетелей–очевидцев, кроме меня и мамы, нет! От нас явно хотят избавиться, чтобы удобней было врать, а главное — продолжать воровать. Ежедневно происходят хищения из квартир. Снимается кафель, жесть, отгружается мебель. Например, мы знаем, что не российские солдаты взорвали дом рядом. Тот, где жила Раиса–армяночка. Совсем не солдаты, а наш сосед Резван. Он добил динамитом четырехэтажное здание. Предварительно продав и отгрузив из него все, что смог.

Плутарх говорил: «Когда говорит оружие — законы молчат».
Древняя истина подтверждается и сегодня.

Я рассматривала линии на руках. Ничего хорошего они не предвещают.
Но они на двух ладонях совершенно разные! Это означает: я имею уникальную возможность — сама построить свою судьбу! Изменить ее!
Царевна Полина–Будур.


30 июля 2001
Поругались с невесткой верхних соседей, женой Вахи. Она мирилась со свекровью Нурой и золовкой Маликой–Миланьей интересным способом: предлагала сочинить на нас какой–нибудь донос.

3 августа 2001
Мы переезжаем!
Будем жить в доме напротив. В более чистой квартире. Мы ее вычистили и убрали.
Правда, там тоже нет канализации. Зато есть неуправляемый сосед — Джим!
Но дуть из подвала холодом не будет. Черной, как ночь, копоти на стенах и на потолке — не будет! С Джимом плохи дела. Он выпивает. Ненавидит русских. Всех без разбору.
Он живет там с Золиной. Остальные квартиры в подъезде сгорели или рухнули. Есть их квартира на первом этаже и еще одна на втором этаже, куда собрались перебраться мы.
Получила хлеб. Наш долг разным людям — 200 рублей.
Солдаты засели всюду. Шестое августа — начало Летней войны в 1996 году.
Присутствие федеральных военных — нам в помощь. Соседи ведут себя тише, трясутся от страха. Некоторые неожиданно произнесли утром: «Добрый день».
У них маета от безделья. Ничего нигде не могут утащить. Бояться русской засады и пули в лоб. И нас в этой ситуации не убьют — не решатся!

А какая у нас встреча была!
Снимаем мы решетку с окна большого разбитого дома, и тут, крадутся к нам русские военные. В масках! Один — с пулеметом. Второй — с автоматом.
Я подумала: «Нам конец!»
Но парень в маске, синеглазый, смеется:
— Бог в помощь! Вы что тут делаете?
А я ему жалобно:
— Укрепиться хотим. Боимся! Снимаем решетку. Только сил нет. Не получается!
Парень предложил:
— Мы вам поможем!
Я ему:
— Не надо, мы сами.
Но они залезли через другое разбитое окно в пустой, разрушенный дом.
Солдат ударил один раз ногой изнутри — решетка вылетела!
Мы им — «Спасибо!»
Главное, худой, а какой сильный?! Мне бы так уметь!
А мама хвать пулемет! Они его оставили около бордюра, когда лезли решетку снимать.
Солдаты испугались:
— Бабка, ты че?!
Она смеется. Говорит:
— Молодость вспомнила. Решила тряхнуть стариной!
Я все это время — стояла на карнизе дома, метра два от земли.
Тот, что был в маске, галантно подал мне руку. Помог спуститься.
Ребята стали проситься к нам на чай.
— У нас сахара нет! — сообщила военным мама.
— Понятно!— сообразили они. — Ближайшие соседи наказать могут, зарезать.
Еще военные спросили:
— Нет ли боевиков?
— Давно не видно, — успокоили мы их.
Потом эти люди с удовольствием сидели и курили у нашего подъезда. Грелись на солнышке.
Болтали с чеченцами, своими ровесниками. Подвоха не боялись. Двор был окружен.
Я помню случай в 1995 году: два молодых солдата, по просьбе торгующих соседей, приносили различные консервы на продажу. Шутили, смеялись. Дружили с кем–то из нашего двора. Они доверяли. Ходили в наши дворы без оружия. Однажды обоих нашли зарезанными на дорожке сада.
Однако, сегодня наши молодые чеченки любезничали с русскими военными во всю! Мы ушли к себе. С ними я не сидела. Была у Золины — жены Джима. Не выходила, но прислушивалась. Русские ребята рассказывали:
— В Чечне мы первый месяц!
Они удивлялись, что у нас девушки чистые, как в старину. Не такие, как у них дома.
Сказали:
— У нас живут иначе. Девчонки пьют и гуляют с двенадцати лет!
Солдаты заявили, что я — красивая.
Богатая пища теперь для рассказов и сплетен у кумушек, которые сегодня стали их собеседницами. Хорошо, что я ушла!
Но я сделала вывод, что и русские парни бывают трезвыми и ловкими.
Царевна.

9 августа 2001
Соседи грабят безбожно! В один день они грузят по три грузовые машины.
В двух проживающих семьях во дворе подобрались здоровые молодые мужчины.
К ним приезжают скупщики из сел. Не только из Чечни, но и из Ингушетии!
Сразу «продавцам» отдают деньги.
Знаю, примерно то же творится во многих дворах моего города. Интересно, а как у них оформлен вывоз вещей? Все, кто уезжают и вывозят свое имущество, долго бегают за печатями и за подписями в милицию. Ищут участкового, чтобы он проверил список отправляемого. А эти как, без бумаг? За «живые деньги» через все посты?
Или есть знакомство в РОВД?
Не знаю, что и думать.
Обогащение идет очень быстро.
Есть огромные семьи по десять человек, которые имеют одного старика–пенсионера.
Никто не работает, не торгует своим товаром. Эти люди оделись в новые дорогие вещи.
Едят мясо! Курят! Частенько пьянствуют. Некоторые нюхают непонятный белый порошок.
До войны из–за бедности жениться не могли. А теперь готовятся к свадьбам!
Все это, не работая последние три года?

17 августа 2001
Наш долг Мадине на рынке 350 р. И 1000 р. мы заняли у Розы.
Для нас — суммы колоссальные! Отдавать будем несколько месяцев.
Причина: задержка выплаты моего детского пособия. Есть нечего.

Встретила знакомую девочку.
Она гордо сообщила, что вышла замуж в 13 лет! Мужу — 18 лет. От нее, я узнала, какова любовь в беженцах! Взрослые их «поженили» по чеченскому обычаю. Молодожены теперь спят за тряпичной перегородкой! Одеяло, вместо стены, отделяет пару от посторонних жильцов–соседей. Где? Как ты думаешь, Дневник?! В железнодорожном вагоне!
Я давно так не смеялась.

А теперь о серьезном.
За мной ухаживает парень с именем погибшего соседа — Муслим.
Он весел, несмотря на все беды. Ему 19 лет. Муслим говорит, что любит меня. Завел разговор о моих родственниках, и о том, что хотел бы жениться.
Но мы вдвоем с мамой. Родных нет. Мама — русская. Ему такой брак не разрешат. Не то время. И мои личные планы несколько иные. Я ответила, что пока не окончу школу, замуж не пойду! Рассказала о желании учиться в вузе.
У нас обнаружилось разногласие.
Муслим, считает: учиться не обязательно. Твердит, что жизнь — короткая!
Мне не хочется обижать его. Это хороший человек. Встречу ли я такого еще?
Не пожалею ли о сказанном сегодня?
Бедный мой, такой далекий и родной Аладдин!
Я забываю тебя! Я уже не сержусь!
Возможно, у тебя были серьезные причины не прийти ко мне. Ты лучше знаешь.
Будь жив и здоров! Хорошо?
Встретимся в Раю?

Начинаю новую тетрадь:

То полдень, то полночь в природе.
Все стало сегодня вверх дном!
Большая медведица бродит,
Как призрак под Южным крестом.

Тяжелые, мокрые травы
От ветра встают на «дыбы»,
Налево иду, как направо,
К Судьбе ухожу от Судьбы.

Вчерашним иль завтрашним жаром
Мне губы опять обожгло!
Сомнение дождиком ржавым
С дрожащей ресницы стекло.

А песня о счастье кричала!
В чужом освещенном окне.
Но в ней ни конца, ни начала
Узнать не позволили мне.

Автор — неизвестная мне молодая поэтесса 70–х годов.

21 августа 2001
Привет, Дневник!
Живем в новом подъезде с Золиной и ее мужем, похожим на борова. Джим часто напивается и ее гоняет. Она прячется у нас. Как–то гонялся за ней с топором.
Я ничем не торгую. На рынке постоянная стрельба.
Мама не хочет, чтобы я шла туда.
— Лучше поголодаем, — говорит она.
Наши новые соседи — странные люди! Муж и жена приходят к нам, развешивают у нас то, что постирали. Раньше они делали это во дворе.
Мама долго убирала балкон, недоступный для пользования из–за битых стекол, кирпичного щебня и мусора. Теперь он чист. И пригодился!
Уже могу записать два случая.
№ 1.
У нас был алебастр, примерно половина мешка. Дали килограмма три Золине. Объяснили:
— Мы стену укрепляем между комнатами. Стена разбита.
Через десять минут возвращается Золина с ведром.
—Еще! — говорит. — Мне надо еще!
Мы отказали. Она обиделась. Мужу нажаловалась.
Мол, они нас пустили в «свой» подъезд, а мы — наглые твари, не отблагодарили.
В тот же день Джим встретил во дворе мою маму и говорит нагло:
— Хватило вам алебастра?!
Мама отвечает:
— Хватило!
Не хотелось из–за своего добра ссориться. Мама хотела уйти. Да не тут–то было!
Джим заявил:
— Я дал жене денег. Она съездила на рынок и купила все, что нужно. Нам от вас ничего не надо!
— Вот и хорошо! — отвечает мама. — У нас на автобус денег нет. И на хлеб. Ремонт в квартире требуется большой.

№ 2.
В квартире человека, куда мы перешли жить, стояла ванна.
Печь и колонку Джим продал скупщикам краденого, а ванну — не успел.
Пришел хозяин квартиры. Попросил Джима сохранить ванну. Сосед, пообещал. Но в тот, же день явился к нам, сказал: «Ванна здесь моя!» И унес ее к себе. Семья Нуры из любопытства, сразу явилась.
— Где ванна? — нас спрашивают.
Он пропил эту ванну на другой день. Нас «подставил».
Нет, не будет нам здесь покоя!
К нам, на второй этаж, забраться нашим же соседям — легко. Поэтому мы поставили всюду железные решетки. Вбили в края балкона гвозди, чтобы те, кто полезет к нам, поранили руки. И еще я спрятала канат на балконе — чтоб самим можно было спуститься по нему — на случай, если ворвутся в дверь. Входная дверь слабая. На помощь звать некого.
Во дворе живут две чеченских семьи. Их близкие родственники и друзья расселились рядом, по целым чужим квартирам и частным домам.
Мы одни.
Всем нравится наш старинный книжный шкаф. Джим уже требовал его себе. Говорил: куплю или заберу так. Но мы не отдали. Попутно соседи заглядываются и на два коврика. Пятиметровый ковер вынесли, а эти, маленькие, остались.
Обиженный за алебастр Джим в хорошем подпитии громко рассуждал, что я не мусульманка. А мусульманин у меня один дед.
Только вчера последний кусок нашего хлеба я отдала его беременной жене. Больше у нас нет ни денег, ни хлеба. Просто мама сказала, что женщине в положении не в чем отказывать нельзя!

Читала Мережковского «Тутанхамон на Крите», о жрице Дио, и «Юлиан отступник».
Когда я прочла, как христиане разбили храм языческих богов и убили ребенка, я заплакала. Вообще плачу я редко. Юлиан дал обещание заботиться о ребенке умирающему старику, который не видел, что мальчик уже мертв. Я знаю, чего стоит давать обещание умирающим. Мне понятна вера цезаря в языческих богов. Он просто увидел, каково новое «гуманное» движение.

Мы похоронили маленького кота.
Мир ему!
Он нашел и съел что–то несъедобное, сильно болел.

Людей честных, справедливых, смелых почти не осталось вокруг.  В скорбном хаосе, невежественном и злом.
Сегодня мимо наших окон все движутся какие–то венные колонны.
До встречи! Целую тебя, Дневник!

Люди из семьи Нуры убили нового кота Лины.
Вместе сплетничают против нас. Вместе воруют. И одновременно ненавидят друг друга.
Мама права: жить в мире лжи и раздора — хуже, чем погибнуть от бомбы.
Будур.

24 августа 2001
Написала письмо маминой однокласснице из г. Ростова–на–Дону. Ее зовут Наталья.
Не знаю, хватит ли смелости его отправить.
Вообще я стесняюсь просить людей о помощи.
«Это письмо из города Грозного.
Я — Полина, дочь Елены, вашей давней подруги и одноклассницы.
Пишу вам о нашем отчаянном положении.
Дом наш разбит. Бумаги на компенсацию (говорят, за квартиру она положена) не можем оформить — денег нет.
Скитаемся. У мамы был инфаркт. Я сама делаю ей уколы.
Имущество наше почти полностью украдено и уничтожено.
Я была ранена осенью 1999 г. на рынке. Гуманитарную помощь мы не получаем, так как не подходим по «категориям» нуждающихся в ней. Справки об инвалидности маме тоже не можем сделать, чтобы оформить пенсию по инвалидности. В войну часть документов пропала. Я закончила 9 классов. У меня три отметки «хорошо»,  остальные — «отлично»!
Я продаю на рынке свои старые книжки, но это мало что дает.
Со школы едой помогают учителя и директриса.
Самое главное было бы для нас выехать из Грозного с остатками вещей, так как отношение к людям с русскими фамилиями все более жестоко.
Что бы вы нам посоветовали?
Может быть, где–нибудь принимаются на работу люди из Чечни, и им предоставляется комната?
Ответьте нам, пожалуйста.
Грозный, главпочтамт, до востребования».

Вечер
Подумала и поняла — не отправлю.
Никто не может мне помочь.
Никто.
П.

28 августа 2001
Сосед Джим ежедневно пьет водку. Вчера он устроил ночной концерт. Громко орал, что мы — «русские твари» и нас давно пора зарезать, а он — умеет!
Явно присутствовало желание нахамить, испугать.
Аладдин и Джинн, редкие, лишенные пошлости люди. По стечению обстоятельств, родные Джинна, были соседями этим же Борзовым в Ингушетии. Ежедневно угощали их молоком. Вот бы они послушали это!
Сосед кричал в ночи. Мы записали его голос на дедушкин диктофон.
Джим был в сильном опьянении, он не стучал в нашу дверь. Брал на понт.
Утром мы пошли к его маме и братьям.
Поклялись, что кроме пары носок, одного старого свитера и коричневого халата, мы никогда, ни у кого ничего не брали. Мы пользовались подушкой и одеялами, но оставили их в том месте, где жили. 
Продукты — брали. Но никогда не забирали все! Оставляли для других голодных.

По фамилии многие принимают нас за русских людей. Но разве это можно рассчитать?
Мать моей мамы — армянка.
Отец моей мамы — донской казак.
Мать моего отца — польская еврейка.
Отец моего отца — чеченец.
В родословной мамы были татары, грузины, осетины, армяне, украинцы, черкесы.
В родословной отца – французы, испанцы, поляки, чеченцы.
Кто по каплям вычислит состав моей крови?
Прабабушка Юля–Малика часто повторяла: «Мы — кавказский народ!»; «Мы — люди Мира!»

Мать и сестра Борзовы бежали к Джиму со скандалом. «Сынок» и «братик» их прогнал. Грубо вытолкнул из своего жилища. На наших глазах пихнул ногой мать, старую чеченку!
Тогда к нему пришел серьезный брат Каратист. Джим сразу затих. От страха.
– Его против нас подбивал сынок Нуры — Резван, — пояснила моя мама: — Я лично, слышала!

Аладдин! Почему я без тебя? Ты — в темнице?
Сам нуждаешься в помощи?
Я буду держать оборону! Хотя мне все чаще хочется, чтобы пропало все, весь наш мир, чтобы столкнулись галактики, планета сошла с оси, и все исчезло, рассыпалось и превратилось в пыль.
Царевна Будур.

31 августа 2001
Джим красноречиво точил большой нож под нашим балконом. Я в это время, заглушая ужас, идущий из глубины сердца, слушала песни Т. Муцураева из плеера, стояла у окна и думала, что без боя не сдамся.

1 сентября 2001
С соседом — мир! Джим был у нас с женой. О себе рассказывал. В частности, о том, как за драки и проказы в родном доме его избивали до полусмерти, и как он месяц сидел на цепи в ошейнике.
Его на цепь сажали родные братья! И держали как зверя.
Мне стало тоскливо, и вспомнились «Парижские тайны».

Продолжаю
15:30
НЛО летело над нашими домами, вибрируя, дикими скачками и прыжками.
Свечение красно–оранжевое. Я рисую на листе это чудо!
НЛО у нас видели часто, особенно в период боевых действий. Непонятные летающие объекты висели гроздьями, собираясь в причудливые геометрические фигуры. Даже военные говорили об этом, а не только мирные жители.
Иногда прекращались бои, когда они подлетали слишком близко.

13 сентября 2001
Я слышала от людей — у нас ведь ни радио, ни телевизора, что 11 сентября в Америке было захвачено несколько самолетов! Два самолета врезались в биржу — там более ста этажей. Передали: погибли сотни человек!
Насчет остальных похищенных самолетов Америка молчит! Их будто и не было?
Для безопасности сами сбили?
Передают: первая информация — ошибка! Кроме двух, никакие самолеты не угоняли. Интересно, когда же прозвучала правда?
В первый или во второй раз?
Или это вообще ложь?
В. Путин, «Наше Солнце», — как, посмеиваясь, говорят школьные учителя, высказал предположение «О чеченском следе».

15 сентября 2001
Страшно осознавать, что я жива, а на другом континенте люди так погибли!
Только что они были живы! Имели близких, планы на будущее.
Пусть будет проклят тот, кто задумал и спланировал содеянное!
Тот, кто заработал на крови случайных, безвинных жертв!
Ему не должно быть прощенья!
Аминь.

18 сентября 2001
Бомбят города Аргун и Гудермес. Это близко от Грозного!
Сбили с земли или был взорван вертолет с московской комиссией. Комиссия летела проверять военные склады в Чечне! Расход и приход.
Виноваты стали чеченцы. Жители городов Аргун и Гудермес. 
Я нарисовала горящий дом, с дырой в крыше.
Надо же! Именно сегодня я была первый день в школе! В своем 10–м классе.

18:00
Рынок разбежался в 11:00!
Но не потому, что перекрыты все дороги и рядом с Грозным бомбят. А оттого, что днем, недалеко от рыбного магазина, застрелили в голову двух молодых людей! По одной версии — погибли русские военные, по другой — чеченцы.
Мне в ночь на сегодня снился сон.
Двое парней подходят ко мне и говорят:
– Для нас припасены четыре пули! Мы завтра умрем. Две пули войдут в шею, а две 
в голову.
Мои сны часто предсказывают будущее. Только я не всегда понимаю. Аура человека знает информацию о том, что должно произойти!
Может быть, это приходили их Души?
Будур.

19 сентября 2001
Мы собираем вещи. Сумки не должны быть тяжелыми:
кастрюля
миски
кружки
ложки
одежда
тетради дневника
книги
одеяло
Вдруг спать придется на земле?
Надо удирать! Денег на транспорт нет. Стреляют сильно.
Идут бои в районе поселка Старая Сунжа.
Мама говорит:
– Бросим все, что осталось. Уйдем. Твоя нога болит меньше, осколки удалены. Мы сможем уйти! В беженцах, в Ингушетии кормят! Мы больше не будем голодать.

Соседка Минат из частного сектора принесла тыкву. Сварим ее на обед и на ужин!
Только что стреляли из БТРа. Попали в дом. Хорошо — он пустой. От нас недалеко, в конце переулка. Горит! Ох, как горит!

Американские самолеты бомбят Афганистан!
Приемник у Минат передал — Россия хочет в эту гадость ввязаться.
Выход — списать нищету основного населения страны на войны!
Возможны ответные удары? Куда нам бежать?
Фатьма–Полина–Будур.

27 сентября 2001
13:45
Сегодня — дождь.
Последние пять дней торговала на рынке, чтобы насобирать на еду в дорогу.
Если повезет — на оплату транспорта! Рисковала изрядно. Вокруг грохотало.
Отложить нужную сумму не удалось. Только продукты купила.
Путин «наплевал» на жителей Чечни. Соседи говорят, по радио объявили срок: 72 часа.
Столько нам разрешено жить.
После, моему Грозному и селам всей Чечни грозит участь талибов. Что означает: бомбить нас будут по методике Д. Дудаева, как в Афганистане «ковровыми» бомбардировками. Это когда уничтожают все и всех.
Президент России добивается массовой сдачи оружия. А мы, мирные жители, тут причем?! Бомбить–то нас будут!
Через пятнадцать минут данный срок истекает.
Курам смех! В каком–то селе один человек сдал одну единицу оружия.
У нас телевизора нет и света тоже. Поэтому данные к нам поступили от Минат с тыквой.

Вчера в районе Консервного завода случился орудийный обстрел. Убило девушку 19 лет! Кто вернет матери ее дочь?
Я спешу. Если убьют, то хотя бы мои записи о мирных людях останутся!
Срок, судя по стрелкам часов, истек!
Я сейчас думаю:
У нас есть семь картошек. Целых семь! Поджарить их и съесть? Чтобы умереть сытым. Или не есть? Вдруг нас не убьют? Чем–то и потом питаться надо.

К нам прибежала сестра Борзовых. Рассказала, что войска в городе начали стрельбу! Из всех видов оружия!
– Нас не разбомбят! — сообразила моя мама. — Нервотрепка жителям! Я уверена!
Начальство наверняка договорилось. Это мы — «пешки», ничего не знаем! Сегодня нас не сбросят с доски!

3 октября 2001
Вертолет рассыпал листовки: «Следите за молодежью! Не пускайте воевать!»
У нас во дворе люди заняты другим: выживанием и обогащением.
Листовку я хочу сохранить!
Теперь соседям туго. Имущество ближайших домов они «прикончили». Грабить нечего. Разбирают чужие крыши. Снимают с домов и откапывают разные трубы, арматуру, провода.
Скупщики ездят по дворам.

7 октября 2001
С Джимом отношения напряженные. Под своими окнами мы услышали разговор.
Мужчины нашего двора совещались о том, что можно у нас взять!
А как взять? Мы ничего этим гадам не отдадим. Им наркотики надо нюхать. Водку с пивом пить. Вот и придумывают новые «подвиги».

Я крутила помидоры в банках на зиму.
А на рынке опять взорвался фугас.
Полина.

24 октября 2001
Вчера застрелили голубоглазого мастера ключей — Володю! Того парня, что по три месяца держал Уразу! Работал! Не имел ни одной вредной привычки!
Он собирался жениться на девушке–чеченке. Получил согласие ее родных. Ему было 26 лет!
Наша тетя Лейла ревет не переставая!
Володя жил в ее семье. Затем снял отдельную квартиру. Но по–прежнему питался и ежедневно бывал у Лейлы.
Как его хоронить? Кто нам поможет?!
Сказали: Володя–Ваха лежит на стульях в милиции. В Заводском районе.
Будур.

26 октября 2001
Завтра хороним Володю. Его мать не приехала. Хотя ее адрес нашли. Телеграмму отправили. Договорились о захоронении на мусульманском кладбище. Недалеко от поселка Алды. Ходили по мечетям, спрашивали:
– Кто сделает обряд? Как похоронить мусульманина, подскажите?
Нашли старика–муллу. Он согласился помочь и сказал, что нужно купить ткань, мыло, духи без спирта. Лейла дала денег, и я купила.
Многие против захоронения русского среди чеченцев. Но Володя–Ваха так предан вере, так чист душой! 
Пришли два старика.
Сказали:
– Денег не надо! Покушаем — и хватит.
Читали молитвы.
Однако муж Лейлы, сколько смог, заплатил им.
Мама помогала: все подавала, мыла, убирала.
Я научилась делать поминальную халву. Ни одна лепешка не поломалась! Хотя я делала ее первый раз в жизни. Соседи тети Лейлы попробовали и похвалили меня.
Ее следует раздать перед тем, как вынесут тело.

Странная, таинственная смерть.
Показания с ближайшего военного поста: к Володе–Вахе подошел подросток. С виду лет пятнадцати. Окликнул его. А когда Володя повернул голову — выстрелил.
Правда ли это?
На звук выстрела начали стрелять сразу с двух российских постов.
Они не знали, что именно случилось. Просто откликнулись. Начался бой в центре Грозного. Погиб хороший человек.
Многие чеченцы плакали.
Царевна.

29 октября 2001
Приехала мама Володи–Вахи.
Правильно, что не ждали ее. Иначе не обошлось бы без инфаркта!
Оказывается, у него были с собой большие деньги. Их украли!
Тот, кто убил? В милиции? Врачи?
Приезжала невеста–чеченка. Рыдает! Как мне ее жаль!
Она тихонько шепнула, что хочет умереть на его могиле.

Мне снился Ваха–Володя! Он улыбался.

Тоню — продавщицу книг пообещали убить. Чтобы русских людей на рынке не было.
Она испугалась и плакала. Ее сын в долг купил дом. Тоня рискует, чтобы помочь семье сына. У нее очаровательная внучка.

Мадина на рынке поминала погибших братьев.
Ее младший брат в 19 лет погиб рядом с ней при ракетном обстреле рынка 21 октября 1999 г. Ему оторвало голову. 
Старшие братья расчищали завал разбомбленного дома в г. Урус–Мартане. Под плитами дома стонали люди. Кранов не было. Братья сами, вручную, пытались плиты поднять.
Но съехала верхняя плита.
Сразу на них двоих.

8 ноября 2001
Переехали 30 октября.
Мы долго слушали, как сговариваются соседи. Они решили нас убить. Гадали: сколько получат за книжный шкаф? Совещались, как им делить прибыль?
Планировали разделиться на две группы. Одна будет агрессивна. Вторая сделает вид, что желает помочь.
Так у нас одной рукой здороваются, дают хлеб. А другая рука — с ножом.
Брат против родного брата никогда не пойдет! Это мы хорошо знаем. Кроме расселившихся по двум четырехэтажным домам двух чеченских семей (многочисленных по своему составу), рядом с нами никто не живет.
Плохи наши дела!
Я рассказала обо всем соседкам на рынке.
Откликнулась Таиса с остановки «Электроприбор». Пообещала спросить разрешение дома.
В случае согласия близких — переселить нас в одну из своих пустующих квартир.
И разрешение было получено!
Я предупредила Лейлу. Она и мать Вахи–Володи пригнали машину. Мы быстро побросали в кузов наше барахло, что для окружающих явилось полной неожиданностью.
Нам немного помог младший брат Джима. Он простодушно радовался:
– Я так и знал — удерете! Сумеете!
Резван сурово смотрел и злился.
Его план уничтожить нас — вредных свидетелей, списать на нас все дворовые хищения не удался!
Джиму мы отдали ключи от своей рухнувшей в подвал квартиры со свисающим потолком, где прожили всю войну. Сказали:
– Мы помним добро твоей мамы. Помним короткую дружбу с тобой.
Разрешили ему забрать и продать нашу старую ванну и старую газовую плиту. Сами мы с ними не сладим. С юмором отметили:
–Это, конечно, не старинный книжный шкаф 1924 года, но на сигареты, хлеб и пиво тебе хватит!
Мы постарались разбудить остатки совести этого человека. Как показали события — совершенно зря!
Джим и Золина, опережая соседей–конкурентов, направились за «подарками».
Пока мама Володи и Лейла грузили книги, исчез их цветной пакет. Мы о его существовании не знали.
Позднее женщины рассказали, что поставили пакет под окно Джима.
Мы отъехали. Они спохватились! Повернули машину назад. Но пакета на месте не было.
Мать Володи и тетя Лейла нас бросили! Расстроенные, обе женщины пошли искать свои вещи.
Борзовы начали ссорить нас. Они сообразили, как потянуть время. Заявили, что пакет с документами и деньгами находится в одном из наших мешков (?) В книгах. Они «видели» его там.
Когда мы заехали в новый для нас двор, было темно! Расплатились с водителем стиральной машинкой, подарком моего деда. Разбирать и заносить наше имущество нам помогали незнакомые подростки. Но никто ничего не украл! Детей мы отблагодарили моими игрушками и печеньем.
Мучались со шкафом, с трудом его занесли!
В подъезде этого пятиэтажного дома много целых квартир! Жильцов мало: русская бабушка с сыном–инвалидом на первом этаже. Чеченская семья на нашем этаже. Трое детей, муж и жена. Четвертый их сын удрал от армии, не куда–нибудь, а в Арабские Эмираты!
Мужчина, однако, сотрудник российской милиции.
Его жена родственница Айшат и Адама, врунов, что когда–то оклеветали Валю и Аленку. «Милицейская семья» дала еду.
Они поддержали наш усталый боевой дух: «Белите, мойте стены! Мы поможем!»

На следующий день, приехали Лейла с мамой Володи. Вместе с нами они начали разбирать книги, искать пропажу — цветной пакет! Оказывается, в нем лежали около трех тысяч рублей. Два паспорта — Лейлы и ее мужа. А также двести долларов на поминки Вахе–Володе.
– Надо же! «Наварились» с убитого! И нас очернили! Хотели подмешать в свое грязное дело — возмущалась мама «подвигами» бывших соседей.
Наплевав на безопасность, мы поехали назад, в свой родной двор. Сразу пошли к матери Борзовых. Говорили о грехе. О наказании Всевышнего за украденное у людей, которые в горе. О краже у мертвого, с поминок!
Потом мы явились к Джиму и Золине. Бодро сообщили о решении найти пакет. Снять с него отпечатки пальцев. Потребовать, чтобы всех, проживающих в данном дворе, проверили!
Добивалась моя мама от супругов клятвы: «Клянемся Аллахом, мы не брали!»
Но так и не добилась. Тогда мама подчеркнула:
– Несмотря на ссору со второй семьей во дворе, я уверена: из тех соседей никто не подходил! Никто пакет не брал!
Мама специально сообщила:
– Мать Вахи–Володи и Лейла, помогавшие нам при погрузке, моя дочь, и лично я подадим заявления в милицию. Завтра! Срок подумать — одна ночь! У мужа Лейлы в милиции Заводского района есть связи!
Хитрые воришки испугались. Вернули похищенное. Ту сумму, что принадлежала Лейле, и ее документы. Деньги матери покойного Володи не отдали! Рассчитали верно: женщина — русская, хочет уехать живой.
Джим явился утром следующего дня к Лейле и вернул часть украденного. Он, пройдоха, умудрился еще и выпросить денежное вознаграждение за находку. Рассказал Лейле, что злополучный пакет нашла Золина.
– Ну, разве могло быть иначе?! — смеялась моя мама. — Только вчера мы вместе с ними ходили, искали. Ничего не было! Наверное, пакет этой ночью «прилетел»!
Еще вариант сочиненной Джимом лжи: «Русская женщина, потерявшая сына, выпила. В горе она забыла, куда дела двести долларов. Сама виновата. Я сочувствую ей!».
Истина в том, что этот человек не боится Бога!
В ближайшие дни один из его братьев сыграл шикарную свадьбу. Виноват он был или нет — мы не знаем! Какие деньги использовал — тоже.

Запутавшись в этих делах, я не записала случай:
Пять дней назад в центре города, у маршруток, чеченцы убили чеченца. Стреляли в голову! Парень садился в такси. Убийцы снимали «работу» камерой. Никого не задержали!
Они спокойно сели в свою машину и уехали.
Тут же в отъезжающих маршрутках нашлись «очевидцы», которые клялись, что ничего особенного не произошло — убили всего лишь русского человека!
Но я видела: в истерике билась чеченка средних лет. Она повторяла:
– Не уберегла! Сосед мой! Что я скажу его матери?
Получается, опять чьи–то «разборки», на глазах у всех! С враньем. Убили все–таки чеченца!
И где законы моей страны?! Где власть?
Будур.

9 ноября 2001
Случай, который произошел, в октябре, до нашего переезда.
Я, как обычно, торговала книгами на рынке. Уже собралась уходить, собрала товар. 
И заспешила к автобусу. Тут появилась Айна. Та самая, что учила меня математике.
Я не видела ее долгое время! Она задержала меня. Я не вошла в маршрутку. Мы проговорили минут десять, и я села в следующее маршрутное такси.
В это время на нашей остановке произошел взрыв. БТР подорвался на фугасе и начал гореть.
Когда я подъехала, по обеим сторонам дороги бегали российские солдаты, стреляли.
БТР лежал вверх тормашками. Рядом стояла целая бортовая машина. Несколько бесстрашных чеченских женщин кидались на военных с кулаками. Они кричали:
— За что убили парня? Сволочи!
Шофер, не останавливая маршрутку, спросил меня:
— Будешь здесь выходить?
Я ответила:
— Нет. Можно на следующей остановке.
Со мной ведь чужой товар.
Проехав лишние четыре квартала, я быстро выбралась из машины.
Стрельба продолжалась. Под свист пуль, с двумя сумками чужих книг я перебежала дорогу. Вскарабкалась на пригорок, за большие дома и, пригибаясь, побежала в сторону своего двора. Бежать пришлось остановку!
Мама встретила меня на улице.
Встревоженные соседи (мать и сестра Джима), метались на подъезде.
Все испугались стрельбы.
На мои вопросы все наперебой стали объяснять: «Когда взорвался БТР, солдаты сперепугу начали стрелять. Убили семнадцатилетнего парня Зелимхана. Сына водовоза, который приезжал к нам во двор со своим отцом. Его убили не сразу».
Люди, видевшие взрыв на остановке и сумевшие живыми убежать, сказали:
«Парень был ранен. Скорее всего, осколком, когда переходил дорогу. Он начал кричать, просить помощи. А военные, не разобравшись, застрелили его при всех».
Так вот почему скандалили и бросались на вооруженных военных обезумевшие от несправедливости и горя чеченские женщины!
За несколько минут до взрыва мама ходила встречать меня к остановке.
Она дошла до железнодорожных путей и увидела: впереди молодой человек, в белой рубашке, черных брюках, приближается к трассе.
Далеко по шоссе быстро движутся военные машины.
Мама крикнула:
— Военные на дороге! Пережди!
Но паренек по инерции продолжил свой путь.
Мама не захотела оставаться на пустынном месте. Развернулась и бегом помчалась назад, к нашим домам. Через две минуты за ее спиной прогремел взрыв!
И как это Айна задержала меня?
Мистика!
Иначе я переходила бы дорогу навстречу сыну водовоза.
Царевна Будур.

10 ноября 2001
Убираем в новой квартире. Побелили семь раз! Тут был пожар — все стены черные, в копоти. Потратились на известь и щетки. Теперь чисто. Красивые двери! Окно со стеклом! Стекла, мы три года не видели!
Квартира с входной железной дверью. Я покрасила дверь. Правда, краской для пола.
Уставали ужасно! Копоть со стен смывали тряпками. Хоть бы полгода пожить в такой чистоте! А главное — бесплатно!
Мама берется нянчить самую маленькую дочь Таисы.
Хрупкое, болезненное создание, но очень хорошенькое! Возраст ребенка —  полтора года.
Новые соседи–чеченцы взялись нас кормить! Дали банку говяжьей тушенки. Мы искренне их благодарили.
Но в общении с людьми есть опыт. Мы не доверяем. Помним об оклеветанной Вале. О том, что когда помогают — часто нож или яд держат наготове за спиной.
Здесь, на нашем новом месте жительства, взрывы гремят постоянно. Жители рассказывают: «Теракты повторяются. На одной и той же дороге! Не реже двух раз в неделю!».
Еще здесь живут наркоманы. Они же воришки. В целом — жителей много!
Воду водовозы доставляют ежедневно. Правда, она с водорослями и песком. Продают кто за один рубль ведро, а кто за полтора рубля.
Перебоев с водой нет! Канализация и слив в квартире работают!
Мы в своем старом доме после боев 1999 г. носили помои ведром на улицу.
Правда, тут нет электричества. Отопления, конечно, тоже нет.
Но условия после наших трущоб райские.
Царевна Будур.

22 ноября 2001
Милицейской семье передали посылку из ОАЭ.
Я смотрела у них кассетный фильм. В фильме родные и дом. Частная гостиница, принадлежащая родственникам, уехавшим в 2000 г. после войны.
Дети рассказали: каждые две недели они получают подарки!
Конечно, когда живешь рядом, узнаешь много того, чего и не хотел бы. Начинают одолевать сомнения.
Соседка, жена милиционера, поразила меня.
Она знает об Аладдине! Больше меня!
Значит, она нахваталась сплетен? Как неприятно!

В новом доме, как и в старом дворе, полно воров! Подъезд на ночь мы запираем.
Но, несмотря на это, неизвестные ходят по этажам! (Видимо, забираются через балконы и окна!) Я взяла гвозди у родственников нашей квартирной хозяйки. Забила все двери квартир на нижних этажах. Чтобы похитители когда в какую–нибудь квартиру залезут, в подъезд не смогли выйти.
Так я надеялась.
Но мои расчеты не оправдались.
Эти люди не боятся высоты!
Они посетили наш подъезд через четвертый этаж! Унесли счетчик!
Я отыщу еще гвоздей (мои закончились!) и  заколочу все двери четвертого этажа!
«Ворам – нет!» — таков мой лозунг.
Царевна.

28 ноября 2001
Уже три дня, как мама нянчит девочку хозяйки. Кроме предоставленной квартиры, Таиса дает 20 р. в день и часто кормит меня на рынке!
Вышел инцидент с Тоней. Я продала ее книгу, но покупку вернули. Пришлось забирать деньги назад. Мимо шел парень. Остановился. Представился — Ислам.
Сразу попытался устроить меня на работу в кафе. Но там хозяйка — подруга Кусум. Меня не взяли.
Явился на другой день. Веселый! Сообщил, что он женат, но я ему как сестра. Такое, я уже слышала несколько раз. Однако приятно. Подарил наудачу 50 рублей.

У Козерога, вчера убили друга. Другу 16 лет! Он школьник.
Убили в родном подъезде! Выстрелили, когда он позвонил в дверь. Это потому, что его отец работает в милиции!
Козерог сильно расстроен.
Я в пустоте. Любить некого. Сегодня я попала в перестрелку на дороге. Выстрелили по военному посту, из–за моей спины. С поста — ответили. Я успела спрятаться за дерево.
До чего грустно жить! Никто не понимает меня.
Будур.

29 ноября 2001
Вечер
Взорвали фугас. Я случайно не попала. Бабахнуло рядом.
Завтра торговать. Узнала: супруга милиционера, посетила наши дворы.
Насобирала сплетен. Поняла: мы знали ее близких, их проделки.

Таиса приносит продукты. Мама готовит девочке и себе.

Убийства ежедневно!
То чеченцев, случайных, а то — рядовых русских солдат. Нелепо и страшно. Зато те, с кого надо бы спросить, — здоровы, живы, благоденствуют.
При взрыве погиб подросток на остановке «Электроприбор».

У нас в новом дворе есть неплохой сосед, зовут — Арби.
Он помогал русской бабуле с первого этажа грузить ее имущество. Совершенно бескорыстно. Бабушка отправила вещи родным, а сама осталась. Будет ждать лучших времен, чтобы продать уцелевшую квартиру. Но разумно, не хочет рисковать своей жизнью ради имущества. Слишком много убийств и воровства. Арби женат. И жена у него симпатичная. Мы набирали воду у водовоза, разговорились. Почему я не умею жить?
Царевна Будур.

30 ноября 2001
Я жива! Я дома.
Целую тебя, мой дорогой Дневник!
До новой встречи!

3 декабря 2001
Вечер. Сегодня Вахе–Володе 40 дней.
Да хранит его душу Всевышний.
Забыла и ничего не раздала. Помянуть — необходимо! Я сейчас!
Побежала к соседке. Дала печенья «милицейским» детям.
Оказалось, что 4 число только завтра.
Значит, я запуталась.
Куплю что–нибудь и раздам.

Наша соседка, жена следователя всему двору насплетничала, что я связана с бандитами. Представляешь, Дневник! Теперь эти «вести» гуляют по соседским пятиэтажкам.
С нами соседка продолжает любезничать. Ласковая!
– Они плетут сказки и с их помощью демонстрируют лояльность режиму. Карьера будет сделана! — рассуждает мама.

4 декабря 2001
Сегодня 40 дней Вахе–Володе!
Укрепи его, Всевышний!

11 декабря 2001
8 декабря 2001 года по нашему новому месту жительства взорвался фугас!
На куски разорвало людей и машину. Следователь, прокурор и водитель — погибли!
Наш сосед–милиционер за пять минут до взрыва вышел из этой машины! Мама видела его из окна, а я в это время была на рынке. Он зашел в подъезд. Стоял внизу. И тут грохнуло!
Сосед–милиционер после взрыва профессионально побежал к тому жуткому месту и стал там что–то собирать. Русская девочка с обгоревшим лицом кричала, что кто–то дал ей игрушку из мужчин–чеченцев. Коробочку с кнопкой! И попросил нажать.
Но жена милиционера и другие женщины стали ее ругать. Подъехавшим русским военным они сообщили, что эта девочка — «боевик»!
Девочку забрали на БТР и увезли.
Только потом я узнала: семья погибшего чеченца живет близко. Остались жена с детьми.
О русском человеке, который погиб, я ничего не знаю.
Вечером по телевидению показали обгоревшую девочку–бомжа. Мы сразу узнали ее, так как были в гостях, где есть телевизор! До войны и я, и мама не раз видели этого «боевика» на рынке. Она просила милостыню, ходя в старых лохмотьях.
 
Сержень–Юрт! Здесь птицы не поют…
Т. Муцураев
Автор и певец, которого запрещено слушать и петь, но многие, в том числе и русские военные, покупают его кассеты, я видела, вывозят.
Довозят ли?
Военнослужащие, которые в Чечне повторно, рассказывают: по пути на родину у них многое отбирают. Даже подарки родным.
Царевна.

15 декабря 2001
Сегодня святая ночь, перед Уразой–Байрам. Мы целый день готовили. Купили недорогих конфет и коробку жвачек. Раздали детям. (Как на христианское Рождество, дети ходят по домам. Стучат в двери, поздравляют с праздником. Получают сладости и мелкие деньги.
У всех пакеты, сумки. Обычай сходен с христианским колядованием).
В г. Аргун — бои!
Идут слухи о том, что там напали на военную колонну. В дни праздника — война.
В прошлые века это запрещалось.
Бедные мирные жители, им снова страдать за других!
Хоть бы у нас не бомбили!
Будур.

18 декабря 2001
Ураза–Байрам прошел. Сегодня третий день.
Гости у нас были. Дети и жена милиционера. Мы смогли, впервые за три года, накрыть стол! Пусть скромно, но все же. Сделали перец болгарский с мясом и рисом. Нафаршировали половинки яиц селедкой. Купили два рулета! Раньше мы праздника вообще не могли себе позволить. Это первый раз после войны!
Один домашний рулет нам подарила Таиса. Печет ее старенькая мама. Пожилая женщина —кулинар–пекарь!

Недавно мы познакомились с семьей. Женщина — добрейшая душа! Домашнее прозвище — Зайчик. Чеченка славянской внешности. Сестра известного лица — Г.
Ее супруг — непредсказуемый в действиях человек. Большой весельчак!
В семье трое детей.

Два дня назад был сильнейший снегопад!
Болят ноги.
В школе все в порядке.
Будур.

19 декабря 2001
Был инцидент с младшим сыном ближайших соседей.
Он постучал. Я открыла. «Ребенок» начал с «наезда»:
— Вы чего? Оглохли?!
Я растерялась, и только спросила:
— Ты что? Решил день начать с грубых шуток?
На самом деле, по непонятным причинам, продолжая общаться, именно эта семья ненавидит нас. Я заметила: всех русских они не терпят. Общение с русскоязычными людьми — маска и притворство, для имиджа. Завидуют всему: ведру, мясорубке, побеленному потолку. Двадцати рублям, что мы получаем за малышку. Боятся того, что мы узнали об их семье?!
Открываю школьнику дверь, говорю:
— Заходи!
Ведь это мальчик, чья мама недавно пировала у нас за столом. Но сосед отвечает:
— Я ваш порог не переступлю. К русским я не захожу! Вот моя тетрадь. Мне нужно быстро
сделать уроки. Вот книга! Я приду через пять минут, чтобы все было готово!
Бросил в меня книгу и убежал. Маленький наглец!
Через пять минут сынок милиционера стучится снова.
Моя мама разозлилась. Открыла. Все его «добро» швырнула обратно и сказала:
— Что непонятно,  спрашивай у педагога в школе! В нашу дверь не тарабань с такими фразами. А то я тебя так отодвину, что и папа не спасет!
Я пообещала, что переговорю с его родителями. Понимаю: напрасно. Эти люди всегда в маске. После войны многие семьи потеряли родных, настрадались. Потому ненавидят русских людей! Кто — открыто, а кто — вот так, «втихую». Неужели это не распознали в комендатуре по месту работы их отца? Или с ним удобно? И на самом деле никому никого не жаль! Только бы делать деньги.
Маме мальчика мы все сказали. А она в ответ с улыбкой: «Мой мальчик играется!».
Моя мама не выдержала фальши:
– Так вот какие разговоры ведутся в вашем доме? Я лично за всю свою жизнь ни людей, ни животных, ни птиц не убивала. Даже в голод, в войну! Только помогала, лечила. Но если доведут! Не знаю, сдержусь ли? Нервы у меня плохие. Лучше нам не общаться!
Хитрющая соседка кричала в подъезде сыну:
– Громко извинись! Громко! Чтобы все люди, даже во дворе, тебя услышали!
Он извинился и быстро заскочил в свою дверь. Прошептав на прощание: «Сволочи!».
Наглый и трусливый.
Царевна.

27 декабря 2001
24 декабря у соседа по рынку был день рождения! 18 лет. Его ударило током. Бедный Козерог!  А 25 декабря Таиса везла Козерогу торт. Маршрутное такси, в котором она ехала с тортом, наскочило на «растяжку»! Одну пассажирку ранило в плечо и в руку! Водитель повез ее в больницу.
Таиса в суматохе примяла торт! Насколько Козерог удачлив, судите сами.

А с Тоней мы поссорились из–за ее неудачной шутки.
Она говорит:
– Хозяин книг принес подвенечное платье. Тебя нет. Тодди расстроился! Померить наряд было не на кого. Так и ушел!
А я говорю:
— Ты бы на себя надела и примерила!
У Тони от такого пустяка случилась истерика.
А Таиса заставила меня извиняться.
Торговли совсем не получилось. Зря я ездила.
Головная боль страшная! Таблетки не помогают.
В обед на рынке мы сидели под столами. Был обстрел из бронетехники, но обошлось.
Будур.

28 декабря 2001
Меня выбросили из списков на мое детское пособие. У меня нет нормальной куртки — я мерзну. Многих, у кого русская фамилия, из списков убрали!
Наглая, вся в золоте, чеченка в окошке обругала меня и сказала, что пособие больше не даст и ей плевать, что оно мне положено.
При этом я заметила, что она в норковой шубе.
— Ты тут правды не добьешься! — кричала она, швырнув мне мои документы в лицо.
Но я пойду и напишу жалобу в Администрацию!
Очень холодно, отопления ведь нет и воды с электричеством тоже. Мы живем как кроты в подземелье уже много лет.
Приехал водовоз. Надо спускаться за водой.
Ох! Тяжела доля тех, кому носить ведра на третий этаж, как мне!
Болит правая нога, где был большой осколок.
Царевна Будур.

16 января 2002
Опять жена милиционера, сплетничает. Рассказывает чеченцам, будто видела, как я хожу к русским солдатам на пост. С ними «исчезаю». А другим окрестным жителям она же продолжает врать, что я «дружу» с чеченскими бандитами.
Кого имеет в виду? Не своих ли знакомых?
И почему на кинокадрах, которые она сама мне показывала, ее самый старший сын в военной форме? На улицах в ОАЭ! Во дворе мать и отец рассказывают: «Сын учится».

Но рядом существует много хорошего. Таиса дала сто рублей (за пять дней работы с ее доченькой). Амина, что продает чай, подарила джинсы. Их не захотел носить сын первой жены. Я счастлива!
Наши бывшие соседи–воры с улицы Заветы Ильича, шли мимо моего торгового места, увидели — меня нет на рынке, и распространили новую ложь обо мне, о чем мне сразу рассказали ближайшие торгаши. Почему за клевету и наговоры у нас в стране не судят?
Клевета подобна колдовству. Она опасна!
За одну ночь, у свечи, я перечитала книгу «Мастер и Маргарита». Поэтому вчера у меня было самое приятное общение.
Всем спокойной ночи! Без обстрела!
Царевна Будур.

18 января 2002
В момент моего отсутствия на рынке Черный Принц поссорился со своим телохранителем. Тот был так зол, что посмел ногой ударить «хозяина». Разумеется, никто из продавцов не знает причину. Но люди видели: они дрались!
Инцидент случился дней сорок назад. Потом, когда смельчак–телохранитель спокойно шел по проспекту в центре города, в него выстрелили из пистолета! Пули попали в ноги! И эти пули оказались отравлены. Теперь ему грозит ампутация.
А 14 января около 16:00 Черный Принц и его младший брат, исполняющий роль телохранителя, садились в «БМВ» у Биржи. При большом, рыночном скоплении людей. Мимо как раз проходили мои соседи по торговому ряду Козерог и Мадина.
Из «шестерки», стоящей рядом, вышли два мальчика, примерно по 15–17 лет с автоматами.
Они начали стрелять по машине Черного Принца. В его младшего брата–охранника попало 24 пули! Он скончался на коленях у Козерога, который от страха забился за «БМВ». Мадина свалилась в обморок — тоже рядом с Козерогом. А стрелявшие спокойно сели в «шестерку» и спокойно уехали.
В Черного Принца попало 7 пуль. В больницу раненого доставил Козерог!
Черного Принца сразу увезли в реанимацию. Теперь, говорят, его прячут.
Мать Черного Принца и погибшего младшего сына сделала Козерогу подарок — серебряный перстень!
Ничего толком написать не могу. Абсолютно ничего не знаю.
Мужчины рядом со мной шептались. Они выяснили номер «шестерки», из которой стреляли в брата Черного Принца! Снова будут разборки.
Торжествует лозунг: «Кто сильней!».
Продолжается беззаконие! Зачем была война? Ведь преступность только усилилась!
Кто виноват? Кто прав? Я не судья. И, к сожалению, не следователь.
Но растили всех — матери!
У большинства погибших остаются дети. Это новые сироты моей родины.

Подходил Ислам. Не со своей женой. А с незнакомой девицей подозрительного вида.

Еще утром два неизвестных парня подбежали к нашим столам. Они попросили передать записку Козерогу и его друзьям: «Требуется помощь. Валет подойдет. Шок».
Знаю, что некрасиво, но в записку я заглянула. Ни черта не поняла. Отдала бумагу своим соседям–торговцам, как только они появились. Записка произвела впечатление.
Они затряслись от ужаса и мгновенно исчезли.

Тодди, хозяин книг, — в Москве.

Мы купили сосиски! Впервые за три последних года! Какое счастье!

Мой кот Борзик поправился после ранения и толстеет!

Убитого брата Черного Принца вижу, как живого. Ему уже никто не навредит. Я напишу его имя — Салман. Он часто подходил к нашим столам. Угощал меня и Мадину чаем.
Аллах! Храни моих живых друзей! С , Т, Е, А, и других.
Мы живем в Аду! Оказывается, он здесь, на земле!
Будур.

19 января 2002
Я дома. Торговли нет!
Думаю заняться джиу–джитсу и уроками.
Видела жизнерадостного Ислама с женой — Ларисой. Похоже, чтобы вот так быть всегда в настроении, следует принимать наркотики либо пить спиртное.
Мама весь день была дома у хозяйки нашей квартиры. Убирала у нее, смотрела за всеми детьми. Мы в полной зависимости. Выживаем.
Благодарны всем, кто протянул руку помощи!
Вечером старшей Таисиной дочке я помогала собираться в детский лагерь.
Школьников отправляют в г. Нальчик. Русских детей в школах нет. А если есть, то один ребенок на всю школу. Представляю отношение к нему! Как ему трудно вытерпеть все унижения. И как нервничают его родители!
После первой войны в меня летели камни и бранные слова из–за «русской фамилии», когда я шла по школьному двору. Без учителя было не зайти в класс — рвали тетради и дневник, лезли драться. Выбрасывали портфель в окно!
Подростки не знают жалости.
Потом я научилась давать сдачи. Только тогда меня стали уважать.
Русским детям выжить трудно.

Я не верю людям. Никому. Никаким. Никогда.
20 марта мне исполнится 17 лет! «Страшно, аж жуть!» — подходящая фраза из старого фильма. Я хожу строго повязанная в платке, как «Квазимодо»–страшила. Я полностью, абсолютно одинока. Многие ровесники начали пить. Употреблять наркотики. Смотрю на это с ужасом.
На планету Земля я пришла, чтобы стать свидетелем.
Видимо, «свидетель» — моя карма.
Я — свидетель, но я — не участник. Мне еще хуже.
Значит, я должна все записывать. Фиксировать историю.
Не знаю, поймут ли прочитавшие мои записи: зло калечит тех, кто его творит, гораздо сильнее, чем тех, над кем его творят.
Знаешь, Дневник, иногда я бываю счастлива. Когда разговариваю сама с собой. 
Лишь бы отдохнуть от окружающей меня жизни!
Вдалеке работает установка «Град».

Мои стихи Козерогу:

Люби и будь любимый кем–то,
Ведь я чужая в мире сем.
Я буду заниматься «Кэмпо»,
Гулять с собакой под дождем.

Ты не увидишь слез жеманных,
Я буду строгой, как трава,
И ты, в объятьях дев желанных,
Поймешь, что я была права!

20 января 2002
Раннее пасмурное утро. Вдали стреляют.
Но надо ехать на рынок. Работать, чтобы купить еды маме и себе.
Мы еще в этом мире!

30 января 2002
Ездила за талонами на продукты. Узнала, что Черному Принцу в больнице стало лучше!
Хвала Всевышнему!
Отключили газ. Электричества давным–давно нет!
Сосед–милиционер кипятил на старом примусе чайник! Мы пили чай!
Может быть человеком?

2 февраля 2002
Суббота. Еврейский выходной. Я дома.
Вчера на рынке чудом спаслись!
Примерно в двухстах метрах от нас с крыши Дома Моды обстреляли сразу два БТРа. Сказали, что убили трех русских солдат. Я убитых не видела. Расстояние большое.
Стрельба при таком скоплении людей! Центр города, рынок! Дети! Женщины!
Военные начали в ответ стрелять из пушки! Порохом запахло вовсю.
Таиса, моя хозяйка, кричит:
– Бросай товар! Бросай! Хватай кошелек и беги, беги!
А я кричу ей:
– Товар — чужой! А кошелек — пустой!
И я стала закидывать в сумку чужие книги. Спасать их.
Мама учит: «Чужое беречь надо лучше, чем свою собственность».
Так вот я от страха трепещу! Но книги со стола в пакет стягиваю, складываю.
Так собрала весь свой товар. Мой сосед Козерог собрал свой. Мы оба не выдержали стрельбы и убежали. А соседка по прозвищу Коржик осталась! Она сидела под своим столом, закрыв голову руками, надеясь, что потом покупатели будут! Товар у нее мелкий — лекарства. Собирать долго. Потому пришлось ей, бабушке, своей жизнью рисковать!
Дома жена милиционера поймала меня и стала просить:
– Не забивайте двери на четвертом этаже!
Тут бы поставить знак вопроса.
Другая соседка, русская бабуля с первого этажа, та, что боится всех, шепнула: «Ваши соседи вынесли с четвертого этажа стулья». Мама подтвердила это. Она видела жену и дочь милиционера со стульями в руках. Но мама так устала от происходящего, что была безучастна. А я разозлилась: «Наворуют, а потом на нас валить начнут, здесь временно живущих! Скажут: «Русские были и обокрали». С таким ходом событий мы знакомы!»
Я поднялась на верхний этаж. Забила чужую квартиру на пять самых больших гвоздей, какие нашлись. Теперь я еще и страж порядка!
Соседка, жена милиционера, в отместку долго шепталась с криминалом двора.
Настраивала! Чертова кукла!
Они злобно смотрели на меня, а я — на них, в свое окно.
Мама вспомнила: ближайшие соседи шептались о том, что вечером, надо спустить вниз кровать.
– Ты им планы поломала поворовать. Усилится вражда, — предупредила она. — Получится тебе же во вред! Ты даже хозяев квартиры на четвертом этаже не знаешь! Не лезь! Вспоминай, что дала тебе история с телевизором в родном дворе? Его не вернули! А нас возненавидели.
Но я все равно буду делать по–своему, и воевать за справедливость.
Иначе, зачем жить?
 
Сегодня видела Алика. Он поздоровался. Попросил прощения!
Обещал помочь. Рассказал о мерзостях старого двора. Советовал выехать нам из Чечни. Сообщил, что по–прежнему живет гражданским браком с наркоманкой — чеченочкой Синди. Она болеет. Он не скрыл, что стал употреблять наркотики.
– Так не страшно! — рассуждал Алик. — Только ТАК не противно жить. Иначе надо уходить в мир лучший, в мир иной.
– Уезжать нам с мамой не к кому! — разоткровенничалась я. — Только в чисто поле. Всю жизнь мама и я прожили здесь, в Чечне. Это моя родина! Материальное положение таково: рады, когда есть на автобус до рынка и не надо топать в такую даль пешком.

Случилась ссора с Таисой. Она жалеет, кормит меня. Но неприязнь, желание унизить прорываются даже у нее. Как жаль! Мне так часто хочется назвать ее мамой.
В Чечне — общий вирус: ненависть к русским. Вот что натворила война!
У чеченцев за годы СССР случались «смешанные» браки. Уже выросли, стали взрослыми их дети. Мамы и бабушки у многих — русские либо украинки. Особенно многочисленными были такие браки в 80–х годах. Теперь родственные связи с русскими — позор! Они тщательно скрываются. Некоторые женщины обменивают паспорта, становятся «чеченками». Переезжают в другой район города, сочиняют «легенду», чтобы выжить.
При мне русскую бабушку выбросили из автобуса за то, что она посмела заговорить на русском языке! Я даже ничего не успела сделать.
На русском лучше не говорить в общественных местах!
Я себя не ощущаю: ни русской, ни чеченкой.
Но вернемся к конфликту: Таиса пошутила, обратившись к старшему брату хозяина книг:
– Забирай Полину–Фатиму себе. Она мерзнет тут. Болеет! Кто ее возьмет в жены, с русской матерью?!
А этот «красавец» ко мне:
– Ну, что? Будешь со мной спать, как вторая жена?
Я от слов Лечи едва не разрыдалась. Стала перекладывать товар на столе. Не выдержала, обратилась к Таисе:
– Я с ним поговорю! Пристыжу!
Таиса испугалась. Схватила за руку. Стала объяснять:
– Не положено! Ты что?! Взрослому чеченцу будешь выговаривать?! Терпи!
Она умоляла меня не ходить. Но я вырвала свою руку и убежала от нее.
Я помешала Лечи и двум долларщикам считать их деньги. Заявила ему:
— Вы пойдете со мной, и мы поговорим!
— Видишь, я занят. Подожди! — попросил он.
Но я ждать не могла. Я знала: есть вариант — остаться без товара. Совершенно без денег. Меня могут подставить, сделав мне недостачу.
— Ждать не буду! — требовала я.
Брат хозяина книг, Лечи, подошел ко мне.
— Вы – старик, рядом со мной! — выпалила я. — Который, на сорок лет меня старше! И только поэтому вы не получили по физиономии! Мне стыдно за вас! Зная мое отношение к жизни и к религии, как могли вы сказать подобную мерзость?! Вы годитесь мне в отцы или дедушки! Я всегда относилась к людям ваших лет с уважением. Лично к вам — с благодарностью! Потому что помогать выжить честным трудом — святое дело! Вам показалось, что я должна вас благодарить, как уличная девка?! Вы ошиблись! Лучше я умру голодной. Да! Я буду голодать! Мне не нужен ваш товар!
Он обалдел! Вокруг слушатели — тоже. Солидный человек, семейный, верующий чеченец извинился передо мной, громко, при всех, пять раз!
Его бледное лицо стало розовым.
— Это была неудачная шутка. Подобное никогда больше не повторится! Прости! Прости, ради Аллаха!
Я видела: ему стыдно!
Старший брат хозяина книг быстро ушел.
К своим извинениям Лечи успел добавить:
— Торговые отношения останутся прежними. Ты меня простишь?
На лицах окружающих я увидела явное недовольство моим поступком. Мнения разделились. Сплетни обежали ряды! Рынок есть рынок! Позднее многие продавцы крутились у моего стола. Желали посмотреть — что за молодая «русская нахалка».

Дома я сделала уроки и читала книгу. Автор — Италло Кальвино. Мне понравились рассказы «Тропа паучих гнезд» и «Дорога в штаб».
Царевна Будур.

4 февраля 2002 
Таиса, узнав о кое–каких моих решениях наказать подлецов, пришла в ужас.
Еще бы! Хе–хе.

Вечер
Большую часть дня я сижу без дела. Жду покупателей.
Еще я познакомилась с девочкой. Ее имя — Вайда. Она чеченка. По гороскопу Вайда — «рыба», как и я. Мы говорили целый час!

6 февраля 2002
Парень Муслим, на рынке обнаглел. Ведет себя некрасиво! Ребята, мои соседи, ради «прикола» подговаривают Козерога сделать мне неприличное предложение. Хотят увидеть результат. Они наслышаны о выговоре, какой я сделала брату своего работодателя. У них игра. А мне противно! На этот раз мы почти ровесники.
Если будет попытка унизить меня — я выдам пару пощечин и оттаскаю за волосы!
Старший брат Тодди, Лечи стал подозрительно вежлив и тих.
Приходил здороваться Ислам. У него всегда букет новостей!
На рынке случилась неожиданная стрельба. Мы дружно сидели под столами. Но, к счастью, воюющие «воевали» недолго.
Царевна Будур.

7 февраля 2002
Я была в школе. Потом ездила торговать.
Все дни я поступаю так.
Муслима я ругала за проворность в речи. И за нахальство. Представляешь, Дневник!
Он лежит на столе своего друга, Козерога, и загораживает мой товар.

8 февраля 2002
Подходила Вайда. Она синеглазая. Длинные, золотые волосы. Принцесса из сказки!
Ее отец живет в России, на реке Волге. А у мамы и ее сестер квартира здесь, в Грозном. Квартира в доме, где когда–то жил мой дед Анатолий.
У Вайды семь сестер! Нет ни одного брата.

Подходила Маша–Макка. В положении. Говорит, что очень устает. Она рассказала, что ее новый муж столяр. Заказов много. Делает столы для продавцов, оконные рамы, чинит двери. Они живут нормально!
Пока, Дневник!
Царевна.

10 февраля 2002
Завтра Козерог должен сделать мне «N» предложение.
Я слышала, как ребята об этом говорили. Шепчутся, как девчонки, и все слышно!
Купил себе куртку, джинсы и майку. Он должен, по их игре, соблазнять меня.
Я на такие уловки не ловлюсь. Мне человек нужен.
Вот он стоит рядом, гражданин, поспоривший на мою душу. Временами поднимает голову к облакам и повторяет: «Я люблю и хочу быть любимым».
А сверху капает дождь! Смехотища!

Подходил парень по имени Омар–Бек. Окружающие дружно зовут его «Бублик».
Он из бедной семьи. Ничего у него нет. Но повезло, нашел «спонсора». Ему помогает сам Черный Принц! Устроил в Институт. Дает 1000 р. каждый месяц на питание. Остальные средства Бублик должен найти сам! Только не пить, не лениться, заниматься!
Не бросать учебу!

Общалась с Вайдой. Она рассказала, что ее отец много зарабатывает. Хорошо помогает им. Работает в спецслужбах. Не под своим именем.

Продолжаю
Сегодня, не в настроении Муслим. Даже злой. А Козерог к вечеру единолично съел два пирожных и не подавился! Представляешь?!
До этого он медленно жевал печенье и никого не угостил! Даже Бублика, который за день съел только одно сырое яйцо. В нашем ряду на рынке так никто не поступает. Все угощают друг друга последним. И он раньше так не делал. Волнуется?
Я смотрю на парней, моих соседей по торговле, и думаю — на кой черт мне ваше предложение? Хотя, разумеется, было бы любопытно поиграть в вашу игру!
Ухожу домой! Мне надо делать уроки.
Патошка.

13 февраля 2002
Сегодня я получила булку бесплатного хлеба в магазинчике «Красного Креста».
Спасибо директору школы — Ханум. Это она помогла, чтоб мы его иногда получали.
Нашей подопечной малышке исполнилось два года! Мы подарили девочке скромные сладости и книжку с картинками. А Таиса купила для дочери дорогого музыкального мишку. Мишка работает на батарейках. Поет! Дети со двора заходят полюбоваться! У большинства таких дорогих игрушек нет!

Увидела Машу–Макку. Она шла с огромными сумками. И с огромным животом!
Как же она поднимает такую тяжесть?!

Денег нет. Еда на вечер и на утро. А до следующего вечера маме приходится ждать на чае! Всегда неизвестно: «густо» или «пусто».
Много пишу для школы. Ложусь спать в два часа ночи. Свечки, коптилки.
Сосед–милиционер протянул себе провод из частного сектора. Там есть дизель! У них свет! Электричество! Но нам «накидным проводом» электричество провести не могут, иначе опозорятся перед другими чеченцами — за помощь «русскофамильной семье».
Скоро весна! Время пустых и глупых надежд!
Пока.

15 февраля 2002
Под вечер на темно–синей машине прибыли неизвестные.
– Здесь они не жили!— шепнула встревоженная жена милиционера, Сплетница.
Она постоянно кого–то опасается. Сказала, что, увидев чужаков, ее муж сначала даже хотел убежать со своего балкона третьего этажа!
Разумеется, во дворе новых людей никто ни о чем не спрашивает. Выглядят они внушительно, с оружием. Если так выглядишь — заходи и живи, где захочешь, в любую квартиру. Окружающие давно запуганы тотальным беспределом!
«Ослепла» и «оглохла» русская бабушка на первом этаже. То же случилось с чеченской семьей милиционера.
Итак: три брюнета и один блондин заняли, никому ничего не объясняя, квартиру № 58.
Как раз под нами!
Пока тихо.
Только по ночам бьют ногами в двери на втором этаже. Эти же «фокусы» синхронно повторяют на четвертом этаже, над нами.
Но наш милиционер не выходит. Даже имея оружие!
Будур.

18 февраля 2002
Четыре парня, что заняли квартиру № 58, не показываются. Должно быть, жить здесь они не станут, и просто поставили вещи.
Алика нет. Искать его в поселке, в пригороде я не могу. Там живет его бабушка. У бабушки во дворе в бочке есть то, что мне очень хотелось бы иметь для личной самообороны.
Алик поехал туда две недели назад. Не случилась ли с ним беда?
Молодые мужчины уходят и не возвращаются домой.

Столкнулась в своем подъезде с чеченскими парнями из благополучной семьи. Они уносили чужую дверь! Сняли с квартиры второго этажа. По глазам видно: употребляют наркотики.
Надо держать ухо востро! Конечно, я понимаю, в республике работы нет! Молодежь пить и курить желает ежедневно. И от вкусного куска никто не откажется.
Вот и ходят по чужим подъездам крепкие и сильные, накормленные старшими бездельники. Во всех дворах — одинаково. Повзрослевшие между войнами дети, многие из подростков не смогли окончить школу. Им хорошо знаком страх под обстрелами и бомбежкой. Видели смерть. И постоянное массовое воровство вокруг себя. Не день, не два, не один год, а в течение нескольких лет! Таковы их «жизненные» примеры. Таковы способы выживания.
Люди спешат! Соперничают между собой по выносу и по продаже того, что еще не украдено и не продано.
Думаю, историки отметят нашу молодежь как «потерянное поколение».

Были неприятности с сыном Таисы.
Ее сын на год младше меня. Он днем катался по шоссе на велосипеде. И тут прогремел взрыв! Подросток не был ранен. Но он едва не пострадал за чужие действия. За мальчиком погнались военные, подумав, что он имеет отношение к взрыву. (Они как раз мимо проезжали на БТРе). Конечно, он был ни при чем — он катался по этой же дороге, играясь и дурачась. Сбежать школьнику удалось. Он бросил велосипед. Стремительно вбежал на чердак по лестнице нашего дома, оттуда — на крышу. Мчался по ней, минуя провалы, на противоположную сторону. Через люк спустился в родной подъезд. Мальчик благополучно достиг своей квартиры.
Заперся! Уцелел! Слава Богу!
Будур.

22 февраля 2002
Я дома. Привет!
Завтра опасный день! День депортации чеченцев с родной земли. Возможны теракты — в память о погибших при переселении.
С Козерогом один день — дружба, другой — молчание и отчужденность.
Чеченочка Вайда, та, у которой папа «секретный агент», обещала пересмотреть одежду старших сестер. И принести в дар!
Я хожу в «гуманитарной» синей болоньевой куртке. Куртку я получала с великим трудом, со скандалом, в течение недели! Никто не хотел давать мне помощь. Но, устроив истерику в организации по помощи населению, я вынудила дать мне куртку, так как не могу ходить в дырявой. Холодно. Просила и для мамы, но не дали.
«Бедные», кому помощь положена по категориям, — многодетные семьи, беременные, люди старше 60–ти лет и т.д. — подъезжали за гуманитарными куртками на иномарках!
Им еще почему–то вручали дорогие матрацы.
Не секрет, что чеченцы не сдают документы своих умерших родных. Поэтому получают помощь на всех дедушек и бабушек, которых давно нет на свете!
Весь рынок в продовольственных «гуманитарных» консервах. Их на рынок сдают КамАЗами! А такие люди, как мы с мамой, — голодные. Куда смотрит власть?!
Джинсы, подаренные мне Аминой, продающей чай, — единственные. Они начинают рваться.
Сегодня отчетливо слышна орудийная канонада.
Праздник Курбан–байрам!
Царевна.

24 февраля 2002
Видела Алика! Жив и здоров.
То, что он должен был принести из бабушкиного двора, — исчезло! Неизвестные обнаружили и утащили.
В нашем дворе собака родила щенков! Двое замерзли и погибли сразу. Остальным мама постелила свое старое, в копоти, пальто. Выживут ли? Дети милиционера и мы
подкармливаем собаку–мать.
Она благодарно виляет хвостом, когда я отдаю ей остатки супа или кусочек горбушки.
Приехал хозяин книг пожилой Тодди. Надеюсь, новые книги хоть чуть поправят мои торговые дела.
Царевна, ждущая весну.

26 февраля 2002
Я расстроена. Рынок разгоняют. Куда идти? Как выживать?
На месте рынка, по приказу какого–то сытого предателя простых людей, будут строить спортивный комплекс. На кой черт он нужен голодным и безработным?
Давно моя республика в финансовом отношении — двойник Бермудского треугольника.

Тодди попросил стать его женой.
Шутка? Всерьез? Твердит, что любит меня! Но ничего, кроме благодарности за предоставленную работу, у меня к Тодди нет!

В нашем районе убили русскую женщину!
Значит, положение русских людей к лучшему не переменилось.
Утром из окошка маршрутного такси я видела Машу–Макку. Она от своей остановки поднималась вверх, к родительскому дому. Вероятно, проведать свою маму и сына.
Подходила золотоволосая Вайда. Вайда ревела совсем не стеснялась. Говорила, что ей жаль уходящую жизнь. Она считает, что ее никто не любит, кроме мамы.
– Обидно! Совсем нет внимания мужчин. Одиночество.— жаловалась худенькая красавица.
Я поняла: у Вайды плохое настроение! Купила и подарила Вайде солнечный апельсин.
Будур.

29 февраля или 1 марта? Не знаю!
Что сегодня было!
Русские войска и «гантамировцы» чеченцы, воюющие на стороне РФ, очень быстро окружили Центральный рынок. Все были в масках! Стали хватать людей и тащить в автобусы без всякого объяснения. В основном парней и мужчин! Кто упирался, того подгоняли прикладами! А у многих торгующих товар взят в долг. Как быть?
Набили случайными людьми много автобусов и машин. Наконец, добрались до нас. Схватили «нашего» Козерога и других молодых ребят! Сразу надели наручники, как на преступников.
Для устрашения? Имели ли на это законное право? Ну да, мы здесь все без прав.
С Козерогом рядом оказался сосед девочки Вайды.  Ему — 19 лет! Уже пару лет как женат. Он заорал:
– Раз моего друга забираете, забирайте и меня!
И вцепился «мертвой хваткой» в куртку Козерога.
Их увели обоих.
Я думала: мне будет все равно.
Ведь мы ссоримся больше, чем дружим. Какой там! Я едва не заревела. Тотчас приготовилась бежать по их следам. Помню, как мы чудом спасли «таксиста».
Только тем, что запомнили номер забравшей его боевой машины.
Зову торгующих рядом взрослых женщин:
– Таиса! Соня! Куржан! Пошли! Посмотрим, куда их утащили? Запишем номер транспорта — надо родителям сообщить!
Женщины и «ухом не ведут». Наоборот, говорят мне:
– А какое тебе дело? Проверят — отпустят. Ешь! Мы на твою долю манты в кафе взяли!
Я взбесилась:
— Что? Есть?! Когда происходит беда? Я — ухожу!
И я убежала искать ребят. Долго заглядывала в автобусы и машины с несчастными людьми, которых охраняли военные.
Не нашла. Иду назад. Плачу!
Но минут через пятнадцать после моего ухода до женщин дошло: все не так просто!
Я не нашла ребят. А женщины — нашли! Они, обнаружив соседей по торговле, устроили крики и вопли. Дали военным денег. Парней, уже привязанных к креслам автобуса, отвязали и выпустили! Женщины вернулись с ними, как героини!
А я опять — незаметная тень. Будем считать, что так и надо.
Будур.

2 марта 2002
Почему у нас была «зачистка» — понятно. Вчера мы в суматохе не подумали, но причина есть! От нашего Грозного до г. Тбилиси в Грузии — четыре часа езды. Туда сутки назад прибыли американские военные!
Люди вокруг меня на рынке размечтались: «Хоть бы и нас захватили! Быстро все отстроили! Работа для всех скорей нашлась бы! Благосостояние! Нормальная жизнь!»

3 марта 2002
Привет! Через 17 дней мне исполнится 17 лет.
Я еще ничего не успела. Рядом со мной ссорятся, любят, воюют, умирают, рушат и строят.
А я? Пишу Дневник и смеюсь, оттого что не люблю плакать.
Помню: мои одноклассники мечтали стать следователями, многодетными матерями, врачами. Я же часто меняла свои планы. Начитавшись дедушкиных книг, желала стать монахиней в «Шаолине». Мечтала войти в доверие в Тибетском монастыре. Служить послушницей, как Елена Блаватская. Овладеть искусством врачевания. Научиться левитации.
Об этом в настоящее время можно вспомнить со смехом и с тоской. Мое детство исковеркала война. Проблемы стали «земными»: еда, вода, укрыться при обстреле. Главное — выжить!
Более поздние увлечения связаны с космосом. Я чертила звездные карты неба. Зимнее, весеннее, летнее, осеннее небо. Мечтала стать ученым–уфологом. Все рассыпалось. Исчезло. Разумеется, при помощи войны.
Теперь, в 16 лет, я нездорова: невроз, ревматизм, болезнь сердца. Мои желудок и печень «бастуют». До сих пор мы живем без отопления и мерзнем. Без электричества. Без воды — ее носим с улицы, привозят водовозы в больших цистернах и продают уже по два рубля ведро. Вода неочищенная, и непонятно, где они ее набирают! Часто она мутная и с водорослями.
Другой нет.
Единственное, что появилось благодаря переезду в квартиру к Таисе, — есть туалет и слабо работает газовая конфорка на плите. Не нужно готовить на костре во дворе! Можно готовить дома. Правда, готовить особо нечего.
После длительного голода я не могу кушать обычную пищу. Приблизительно тоже положение со здоровьем было у бывших узников немецких концлагерей. В частности, лагеря Бухенвальд. Друг моего деда, художник Леонид Царицынский, побывал там. Он долго восстанавливал здоровье, занимаясь по системе Хатха–йоги. Этот человек — мой пример!
Мне нужна длительная диета. Постепенное привыкание к обычной человеческой пище.
Но, к сожалению, наше материальное положение таково — не до диеты. Мы с мамой любому куску рады! Потому у меня случаются приступы.
Окончить бы школу! Поступить в вуз! Это важно! Я очевидец! Я обязана все рассказать!

А в центре города опять — «зачистки».

Мне бы научиться радоваться жизни!
Жена весельчака Ислама обидела меня. Эта юная женщина высказалась у соседнего Козерожьего стола высокомерно на меня поглядывая: «Кто бы мог подумать? Имея русскую мать, она знает наши обычаи? Все равно никто ей не поверит и не пустит в приличный чеченский дом!»
Пустяки!
«У нас достойный Покровитель», — говорится в одной из сур Корана, и она, как мусульманка, должна это знать.
Тяжело другое: все мои усилия изменить к лучшему жизнь нашей маленькой семьи напрасны! Я одна. В 16 лет самостоятельно, без помощи взрослых я не могу победить нашу бедность и болезни! Портятся зубы, выпадают. При сильной боли я могу оплатить только удаление.
Нашла у М. Лермонтова стихи о Кавказе. Мне они очень понравились.
Даже не верится, что сам Лермонтов принимал участие в карательных походах.

Велик, богат аул Джемат,
Он никому не платит дани.
Его стена — ручной булат,
Его мечеть — на поле брани.
Его свободные сыны
В огнях войны закалены,
Дела их громки по Кавказу,
В народах дальних и чужих,
И сердца русского ни разу
Не миновала пуля их.

Отрывок из поэмы «Хаджи–абрек».
В наше время М. Лермонтова и А. Пушкина живо приписали бы к боевикам или к ваххабитам. За стихи «Корану», например. Проблема в необразованности. В отсутствии желания знать традиции и культуру людей, живущих рядом.
Мне надо мыть обувь, а так не хочется!
Мама читает книгу при свечах. Третий год мы живем в темноте.
Со своего места она успевает отдавать приказания и ругаться! Мастерица! Я промолчу.
Надо быть мудрой.

У всех окружающих меня людей боязнь осуждения. Происходит массовая «подстройка» под новую власть. Исчезла искренность. Марширует притворство!
Пусть поддержит меня О. Хайям:

Чтоб мудро жизнь прожить,
Знать надобно немало!
Ты лучше голодай,
Чем кушать что попало.
Ты лучше будь один,
Чем с кем попало.

4 марта 2002
Одна женщина хочет, чтобы я немедленно вышла замуж за ее сына.
Завтра эта чеченка с сыном явятся на рынок. Необходимо ссориться!
Но женщина не заслужила грубости. Что же придумать? Я хочу быть свободной для продолжения учебы.
А что «отколола» Таиса! Она взяла в руки перевод Корана (Крачковского). И поклялась на книге, что я ей сказала: «Соглашусь выйти замуж за Тодди — хозяина книг. Но я это сделаю, если он купит мне дорогое кольцо с бриллиантом!»
Я никогда такое не произносила! Получилась насмешка. Я сразу почувствовала женскую хитрость. Вдруг ухаживание за мной (со стороны Тодди) со временем станет серьезным?
За кем?! За какой–то полурусской девчонкой? За нищенкой без приданого? Вокруг сотни «своих» вдов, молоденьких невест! «Этой» надо помешать.
Получился предлог нас рассорить, к тайному удовольствию окружающих.
Торгующие были довольны! Смеялись! Говорили солидному, рыжеватому холостяку:
«Вот это да! Ура! Беги за кольцом!»
Так, в шутку, его оскорбили. И подпортили наши отношения.
Я разозлилась на Таису! Какое ей дело до чужих симпатий и антипатий?
Подстроили человеку от моего имени неприятность. Он отшучивался. Краснел!
Знаю, Тодди жадноват. Однако ко мне хозяин товара относится хорошо. Даже по–отечески. Он действительно несколько раз говорил о том, что влюблен в меня! Я, разумеется, не верю.

Стихи Ф. Петрарки:

Благословляю сладость первой боли,
И в сердце и в душе переворот!
И стрел любви рассчитанный полет,
Когда отбить удар — не в нашей воле!

1304–1305 годы

Данные строки я посвящаю трудолюбивым парням, рядом со мной продающим видеокассеты. Козерогу, его брату и их друзьям.
Мне хочется пожелать им, несмотря ни на что, этой весной тепла и счастья!
Царевна Будур.

5 марта 2002
«Поистине смерти предшествуют беды» — слова пророка Магомета.
«Быть или не быть?» — принц Гамлет.
«В излишней уверенности — источник ошибки», — сделала вывод я.
Купила книгу «Ниндзя». Буду заниматься по ней гимнастикой.
Спокойной ночи, ребята!
Спокойной ночи, мысли великих и мудрых!
Спокойной ночи, Дневник!
Одни из моих любимых стихов E. Евтушенко. Монолог песца.

В глаза светили лунные караты,
Я понял, взяв Луну в поводыри,
Что небо не разбито на квадраты,
Как мне казалось в клетке, изнутри!

Кто в клетке зачат — тот по клетке плачет,
И с ужасом я понял, что люблю
Ту клетку, где меня за сетку прячут,
И звероферму — Родину мою.

6 марта 2002
Вечер. Я дома.
Приходил сын женщины, которая так настаивает, чтоб я стала ее невесткой.
Мне не понравился. Я честно сказала ему: «О моем замужестве не может быть и речи».
Он сделал вид, что не понял. Придется быть настойчивой.

Изречения:
Если человек не страшится ничего, вероятно, он бесноватый или тупой. Аристотель.
О Боже! Сделай моих врагов смешными. Вольтер.
Чтобы уметь быть злым — надо выучиться быть добрым. Иначе просто будешь гадким. Ключевский.
Посылать на войну людей необученных — значит предавать их. Конфуций.
Единственная победа в любви — это бегство! Наполеон.

Куда кругом ни погляди,
В любом из канувших столетий
Бог так смеется над людьми,
Как будто — нет его на свете!

Бывают лица — сердце тает
Настолько форма их чиста!
И только сверху не хватает
От фиги нежного листа!

И. Губерман

8 марта 2002
Утро
Я с удовольствием занималась каратэ по книге.
В ночь на сегодня снились тяжелые сны. Предчувствую недоброе.

Вечер
Мой восемнадцатилетний сосед Козерог, которого я искала на «зачистке», — свинья!
Не поздоровался! И другие соседи по рынку (парни, друзья Козерога), что целыми днями крутятся в нашем торговом ряду, не сделали даже крохотного подарка. Да еще и злорадствовали, что сегодня меня никто не поздравил! Настроение мне исправили переделанные стихи поэта Некрасова:

Однажды в студеную зимнюю пору
Я с крыши свалился. Был сильный мороз!
Гляжу: поднимается медленно в гору,
Лошадка, везущая долларов воз.
И, шествуя важно, в спокойствии чинном,
Лошадку ведет под уздцы мужичок.
С большим автоматом, в дубленке овчинной,
С гранатой–нулевкой, а сам — ноготок.
«Здорово, парнище!» — «Ступай себе мимо».
«Уж больно ты грозен, как я погляжу.
Откуда валюта?» — «Из банка, вестимо.
Отец мой там грабит, а я — отвожу».
В лесу раздавались удары по морде
И дикие крики: «Отдайте трусы!».
«А как тебя звать–то?» — «Зовут меня Власом».
«Какой тебе годик?» — «Шестой миновал.»
«Ну, мертвая!» — крикнул малюточка басом,
Нажал на курок — любопытный упал.

Подошла Вайда. Она расстроена. Ее тоже никто не поздравил с «8 Марта».
Я утешила подругу:
– Могу тебя осчастливить! С тобой здоровались сегодня?
– Да. — рассеянно ответила девочка.
– А со мной и поздороваться «забыли»! Какие тут подарки?! Так что я — впереди тебя! Могу похвастаться!
И Вайда, наконец, рассмеялась.

Купила булку хлеба и банку кильки. Будет знатный ужин!
Будур.

9 марта 2002
Слушаю музыку по плееру. «Enigma».
Праздник! Я купила восемь ведер воды, натаскала их на третий этаж и искупалась!
У моего котика Борзика болит лапа. Мажу зеленкой.
Еще мне вырвали зуб. У доктора Беслана, на остановке «Электроприбор».
Познакомилась с Мархой. Ей 37 лет. Она рассказала, как на нее напали в подъезде и, угрожая ножом, отобрали серьги.
Хорошо, у меня никаких украшений нет.

11 марта 2002
Я поздравила Вайду. Ей сегодня 16 лет!
Стареем!
Я плохо себя чувствую и плохо выгляжу.
Моего школьного друга Дени нет. Я скучаю.

16 марта 2002
Шел дождь, и я осталась дома. Представляю злющие рожи соседей по рынку. Я забрала клеенку–крышу, которая натягивается над столами во время дождя, домой, так как именно «мою» кто–то все время режет ножом. А денег, покупать новую клеенку, у меня нет.
Зато соседям по рынку теперь под ноги льет дождь, и образуются лужи. Они мокнут и злятся! Хозяйка квартиры Таиса, наверняка стоит в луже. Да и Козерог с друзьями — тоже. Малышка, за которой смотрит моя мама, больна сыпью. Таиса ничего не объясняет.
Мы можем заболеть? Значит, по–настоящему и ей на нас плевать.
На рынке я вечная рабыня. Все подай. Все принеси. Понимаю: за все следует платить.
Занимаюсь по книге «Ниндзя». Там есть энергетические упражнения!
Видела доктора Куколку! Живой! Был ранен под бомбежкой. Поправился.
Стихи О. Хайяма посвящаю тем, кто рядом со мной.
О друге я мечтал.
Но им не стал никто.
Как руки простирал!
Не сострадал никто.
Недаром сказано:
«Просящий — безутешен».
Того, о чем прошу,
Здесь не видал никто.

17 марта 2002
Болею. Заразилась от малышки, которую нянчит мама.
Меня тошнит. Я вышла в подъезд, упала в обморок на лестнице.
Занесли домой соседи. Семья милиционера.
Таиса скрывает, что это за болезнь. Похожа на желудочный вирус. Дома у нее болеют все.
Перед моими глазами круги. Потолок совершает повороты.
Царевна.

18 марта 2002
О, как мне плохо! Я снова больна.
Неожиданно жена милиционера подарила 50 р. У нас лежали копейки, мелочь.
Кто друг? Кто враг? Здесь, в Чечне, все слитно. Каждый может быть и подлецом и благородным (в одно и то же время!). Это — «по–восточному».
Переживаю за Куржан — женщину на базаре. Я учу ее арабским буквам.
Бедная Вайда! Она, наверняка, бегает, ищет меня.
У меня огорчение — ручки нет. Закончилась! В этом доме все не, слава Богу!
Мне плохо. Наверное, из–за моей больной печени и загубленного войной желудка.
До встречи, Дневник!

Ура! Нашла ручку! Продолжаю.
Полностью согласна с Цицероном: Я предпочитаю самый несправедливый мир самой справедливой войне.
Лежу и думаю: явно с умыслом переделали сказанное в Коране и в Библии. При помощи таких «нововведений» стало легче манипулировать людьми. Те, кто организовал войну, — нажились. Нарядились. Приодели своих женщин. Купили жилье. Увеличили счета в банках. Контраст постоянный! Дома–развалины. Рядом новенькие норковые шубы.
Будур.

19 марта 2002
Вот черт! Мне плохо, а завтра — мой день рождения!
Хочу поесть и не могу. Опять рвота.
Никого из старых друзей, одноклассников нет.
Привет, весна! Привет, 17 лет!
Со мной рядом на подушке спит, свернувшись в клубок, наш гладкошерстный серый кот — Борзик. Знаешь, Дневник, какое полное имя я придумала для него?
Хасан бен Саид — Серый Хаттаб — Чаборз Муджаид.
А когда кот меня сильно разозлит, утащит что–то из моей еды, я кричу на него: «Мукъдахк», то бишь: «Крыса» (на чеченском языке).

Продолжаю
Утром я выходила. Была на соседней остановке. Купила немного продуктов.
Думала: пройдусь — станет легче. Какой там! Еле доползла домой.
Я вернулась, и пришла Таиса. Она, наконец, принесла мне лекарство, такое, как брала своим детям от желудочного вируса! Лежу. Читаю учебные книжки.
Будур.

20 марта 2002
Мой день рождения!
Мама подарила пачку печенья. Жую.
Таиса обещала маленький торт, но не принесла.
Щенки во дворе подросли. Лают. Это многим не нравится. Опасаюсь за их жизни.
Сосед–милиционер запретил своим детям кормить щенят. Пообещал собачек пристрелить из табельного пистолета! Особое ярое мусульманство?!
Зато его супруга Сплетница неожиданно постучала в дверь. Передала маленькую свежую рыбку! Мы ее пожарили. Мгновенно съели. Ням–ням!
Спасибо за то, что сегодня была человеком!

Вот стихи, которые мне по душе:

Нам с плаваньем на редкость повезло:
Был океан, как гладкое стекло,
И наша шхуна медленно вперед
Скользила от заката — на восход.

«Сказание о мореходе». Самуэл Колридж.
Мне бы так путешествовать!
Будур.

22 марта 2002
Опять я дома. Слабость. Но выходила. Пыталась получить свое детское пособие.
Ничего мне не дали.
Произошел жуткий случай. В далеком от нас районе города в 8:30 из своего подъезда вышли две чеченки. Мать и дочь. Вдруг из здания напротив, раздались автоматные очереди. Женщин убили. Их сосед, работник милиции, чеченец, выскочил на помощь. Но раздалась новая автоматная очередь. И он был убит!
Остальные жильцы высовываться побоялись. Из своего окна все видел еще один сотрудник правопорядка. По рации он вызвал помощь.
Прибыл «уазик» с подкреплением. Но взрыв! Фугас оказался под машиной! Управляемый?
Почти все в «уазике»  погибли. 
Так многих милиционеров «убрали». Все пострадавшие — сотрудники одного районного отделения. Что они знали? Кто все рассчитал? Кто так мастерски предугадал ход событий?
Там на выезде был друг мужа Сплетницы — от него она все и узнала.

О, другом.
К нам в гости пожаловала пожилая соседка — Люда из среднего подъезда. Эта русская женщина, у которой молоденькая дочь живет с чеченцем, и родила ему дочку.
Периодически при ссорах зять угрожает теще в ее же квартире. Она его боится.
— Но других, — признается она, — боюсь еще больше.
Говорит, их тоже приходили как–то убивать, пытались выломать дверь в их квартире среди белого дня, и она в ужасе стучала по соседнему балкону шваброй и кричала: «Помогите! Спасите!», а соседи были дома, но делали вид, что глухие.
Хорошо, вовремя подоспел тогда еще «будущий зять» и уговорил пришедших успокоиться и отдать «семью русских» в его распоряжение.

А наш «шеф» Таиса дала сладенький рулетик. Вместо обещанного торта.
И то хорошо! Я очень признательна Таисе за него.

Еще жена милиционера, принесла газету. В газете о террористе Бен Ладане.
Пишут: он организовал взрыв самолетов и гибель людей в США 11 сентября.
Но если этот человек знаменитый, то отчего мы никогда не слышали о нем?

25 марта 2002
Дневник, слушай!
Ты помнишь хитрого Лиса — дружка Черного Принца? Он всегда ходит с портфелем. Быстрый человек лет сорока. Сегодня он подошел и начал беседу.
Позднее, я узнала: это седой Хасан проявил «заботу».
Удивительно проворный Лис битый час беседовал со мной на темы исламской религии.
Я вежливо, не поднимая глаз, кивала головой. Пыталась рассказать, что знаю.
С таким молчать не удастся, как ни вертись. Все окружающие мужчины слушают этого человека, подчиняются. Говорят, он многое решает.
Не знаю, как вежливо объяснить данному гражданину: я решительно настроена учиться.
Он считает: женщине это ни к чему. В мусульманской семье невестка редко получает высшее образование. А я мечтаю о дипломе вуза!
Сейчас я зарисовала Лиса.
Рядом с ним я запечатлела его знаменитый портфель! Как опознавательный знак.
Будур.

2 апреля 2002
Сегодня, около 4:00, расстреляли двух чеченцев 18–20 лет, у дома напротив.
Жители видели, как под утро подъехал БТР. На нем ребят привезли. Но люди не вступились. Спрятались за шторами окон. Испугались.
Парней перед казнью разули.
Мы подходили близко. Сами видели убитых.
Сегодня, после убийства в нашем дворе, я с Таисой и с ее мужем поехала на рынок. Мы все сильно задержались.
Таиса купила и поставила мне отличный новый стол. Я гордая! Но опасаюсь: вдруг мне грозит «выгоняловка»?
Старшую дочь Таисы я учу стойкам и ударам по книге «Ниндзя». Она хочет заниматься!
Но общественное мнение упорно: для девушки–чеченки такие занятия неприличны.
Денег у нас нет.
Меня приняли в группу каратэ бесплатно. Учли три причины:
1. я житель ближайшего жилого дома;
2. я была ранена;
3. я расту без отца.
Мое первое занятие — в четверг.

Мне кажется, я немножко влюблена в милого ушастого Козерога.
Но это секрет!
Будур.

4 апреля 2002
Я пришла с тренировки. Устала жутко!
Занятия вел не учитель, а его заместитель.
Присутствовали две девочки, остальные все ребята.
С Таисой мы едва не поссорились. Из–за дождя и моего навеса из клеенки, в котором кто–то опять проделал отверстие ножом.

12 апреля 2002
Прошло четыре тренировки каратэ! Болят раненая нога и печень. Я вся в синяках.
Никаких матов нет. Делаем все упражнения просто на старом щербатом полу.
Продавец книг Тоня стала ссорить меня с Тодди. Очевидно, ее прибыль снизилась. Она ведь тоже торгует книжками!
Козерог здорово «ухлестывает» за девушкой, стоящей с товаром неподалеку. Хитрющей и пустой.

13 апреля 2002
Девушка Седа, партнер по занятиям, принесла мне одежду, которая ей надоела и старая.
А по–моему, одежда очень красивая!
Была еще одна девушка на тренировке. Мне понравилось ее имя — Марьям.
Ей родители разрешили посещать занятия, так как туда ходит ее родственник.

18 апреля 2002
В районе старого аэропорта была взорвана машина. Мина мощная. Погибли 13 чеченцев–«гантамировцев»! Так свои мстят своим за то, что те с войсками РФ.
Перекрыли нашу трассу. Я едва добралась домой. Опоздала на каратэ.
Хорошо, что мы с Таисой торговали на рынке! Не дай Бог попасть в такие «разборки»!
А два дня назад на остановке Катаяма ночью был расстрелян мужчина, чеченец лет  тридцати. И... разорван на куски. Лежал на трассе. Говорят, люди видели при этом БТР.

А я видела свою подругу Вайду. Ее сестра вчера вышла замуж!
И Козерог собрался жениться. Это ж моему коту на смех! Он человек самостоятельный.
Но по последним поступкам — дитя! О! Если бы эта девушка была приятной! А то лживая притвора.
Зато Лис подарил мне апельсин! И сказал, что я молодец! И могу гордиться своей чистотой и умом. Сказал, что он уважает меня! Так, неожиданно, этот человек дал мне поддержку.

Ну что успела, все насплетничала.

«Абдулкаримов». Мне сказали, что такой была фамилия отца моего папы. То есть моего деда–чеченца. Может, буду писателем, возьму ее, как псевдоним.
А эти справедливые стихи я посвящаю некоторым лицам. Мне помогает О. Хайям:
Всем грешникам — страдать и корчиться в огне,
Но жадных я припечь советую вдвойне!
Ведь сам Пророк сказал: «Коль жаден мусульманин
И щедр христианин, второй дороже мне».

Встретила девочку — Зурхан. Мы торговали в одном ряду, летом 1999–го. Тогда Зурхан было 11 лет. Отец, с которым она торговала, погиб. А маленькая девочка быстро стала взрослой.
Царевна.

29 апреля 2002
Военные российские самолеты и вертолеты забыли, что здесь не поле, а город с людьми. Летают низко. Пикируют прямо над крышами. Воют препротивно!
По телевизору соседей показали умершего Хаттаба. Сказали: «Он отравлен. Умер!»
Окружающие не верят. Некоторые плакали. Говорили о Хаттабе как о душевном, благородном и образованном человеке. Рассказывали: он помогал русским женщинам искать солдат–сыновей. И живых — пленных, и тела погибших.
Почти одновременно взорвали русского генерала Лебедя. Как будто одна рука! Генерал не угодил тем, что был против войны в Чечне?
Мы боимся нового обострения ненависти. Пятого числа — христианская Пасха.
Возможны теракты. Вот жизнь! Хоть вообще никуда не ходи. А есть нечего. Надо торговать.
Дорогу на рынок, скорее всего, перекроют военные. И не на один день, а на несколько.
Что мы будем жевать, в таком случае?
Я рисую в тебе, Дневник.
Вот — Русалка. Она плывет задумчиво. Ее волосы прикрывает нежная шаль. Русалку сопровождает друг — рыбка.
Царевна.

3 мая 2002
Приезжает наш учитель по каратэ! Начнутся интересные занятия! Он сдавал экзамен на черный пояс. Вчера на тренировке были три девочки: я, Марьям и Седа.
Остальные — мальчишки.
Козерог жаловался Таисе, что не может отделаться от девушки–«мымры».
Она оказалась нахальной. Наконец Козерог рассмотрел!

Вечер
Нашим соседям по лестничной клетке, милиционеру и красивой Сплетнице, пришла посылка из ОАЭ. Одежда, доллары, кассеты.

9 мая 2002
Была в гостях у нашей благодетельницы Таисы. Смотрела по ее большому цветному телевизору французский фильм о папочках «Один шанс на двоих». У Таисы и электричество, и телевизор!
Когда я возвратилась домой, узнала: у соседки горе! Умер ее отец. И не на родине, а там, в ОАЭ. Мама забыла клевету и ссоры. Ревела вместе с ней. Вспоминала умерших родных.
Я поила обеих каплями успокоительной «валерьяны» и сладким чаем.

Днем виделась с Вайдой.
Вайда у меня купила книжку. После этой покупки торговля была удачной.
Ночью, сделав уроки и зарядку, я увлеклась томиком Низами. Читала до утра при коптилке:

Меня понять, мои друзья,
трудней, чем ночью темной
Ловить во мраке муравья
среди скалы огромной.
А в глубину души моей
(я вам признаюсь прямо),
Забраться будет посложней,
чем вырыть носом яму!

13 мая 2002
Сегодня поймала десятилетнюю девочку Женю из неблагополучной русской семьи на краже моей заколки для волос. Мы делились с ней едой. Жалели. Пришлось читать нотацию.
Я сказала:
— Не воруй, попроси, я тебе подарю!
И пересказала ей отрывок из романа В. Гюго «Отверженные», про благородного священника, вора–каторжанина и серебряные подсвечники.
Женя заплакала и сказала, что больше воровать не будет. Хочется верить. Заколку я ей подарила.

Скоро день рождения у мамы.
Я купила ей красивый платок и халат.

Была в старом дворе. Гостила у мамы Джима. Узнала: соседка Минат, которая дарила мне платья своей дочери и не раз «подбадривала» нас с мамой подсолнечным маслом и тыквами, отстроила свой дом. За два месяца. Великий труд!

На празднике День победы, 9 мая, были теракты. Но мне насточертело их описывать, так что воздержусь.
Торговли никакой. Хоть иди и побирайся!
Вечно нищая Царевна.

17 мая 2002
Вчера была в школе. Сдала письменные работы. Хлопотала о разрешении сдать экзамены с 11–м классом. Мне устно разрешили. Надеюсь на победу!
Маме исполнилось 52 года. Сколько лет такой жизни выдержит ее больное сердце?
Вчера на тренировке по каратэ не было ни одной девочки. Я и 60 мальчишек! Ужас!!!
Старая проблема: решили закрыть рынок. Построить все тот же спортивный комплекс.
А где мы будем зарабатывать и что мы будем есть?
Будур.

21 мая 2002
Новые соседи, которые тоже работают в милиции, как и муж Сплетницы, — жуткие. Пьют.
По глазам видно — употребляют наркотики. И это — милиция?!  Их уже успели настроить против нас. Полагаю, Сплетница.
Сегодня эта женщина «учудила», пока я была в школе. Группе людей, убирающих мусор в нашем дворе, не стесняясь, под нашими окнами она в ответ на слова обо мне: «Какая Полина–Патимат девочка хорошая. Много работает, учится, заботится о матери», сказала, что я «знакома» (!) с русскими военными. «Люди говорят, — многозначительно закатывая глаза, врала Сплетница, — ее часто видят на постах».
Мама не выдержала, услышав чушь с балкона. Высказалась хитрющей соседке, что грязь на чистое безнаказанно не льют! И что она попросит Всевышнего отомстить клеветнице. Врунья получит «награду» за лживый язык. Будет страдать. Еще мама пожелала, чтобы соседские дети так работали, так болели и были так ранены, как я.
— И поголодать не вредно — мозг прояснится! — добавила мама в гневе.
Теперь уже полдня мама плачет. При этом она постоянно держит правую руку на Зеленой Книге. Носит ее за собой из комнаты в кухню и обратно.
Я пишу уроки. И тебя, мой Дневник.
Мы сделали вывод: Сплетница продолжает мстить за родню. Ту, с которой мы боролись, отстаивая Валю и Аленку. Других причин нет.
Царевна Будур.

25 мая 2002
Привет, Дневничок!
Я дала девочке Марьям с каратэ книгу по йоге.
Ту самую, что стала мне неожиданным подарком от женщины, уезжающей в Бразилию. Видела Седу. На тренировках она старательна. Седа самая старшая из нас, ей 28 лет.
У нее нет мужа, и она переживает. Присматривает себе мужчину, который может им стать.
Это ее секрет!
С женой милиционера, Сплетницей, мы враги, это ясно. Но с восточным упорством, как здесь умеют, мы продолжаем общаться. Я внешне помирила ее и маму. Не драться же на одной лестничной клетке ежедневно? Ну, врет человек. А другие вообще убийцы и наркоманы!
У нас даже было общее приключение 23 мая.
В 4:00, мы с соседкой по лестничной клетке, Сплетницей, пошли занимать очередь за детским пособием. Она — на детей. У нее их трое. Я — на себя, в надежде, что заплатят!
Был комендантский час. Он до 6:00. Это время, когда стреляют не предупреждая.
Но люди идут по делам. Рискуют! Иначе ничего не получить. Ни денег (пособия), ни гуманитарной помощи (продукты). Очереди всюду колоссальные.
Смотрим: стоит у дороги машина «Жигули», а номера сняты. Вроде пустая. Но вдруг изнутри раздался тихий стук. Мы увидели в машине двоих мужчин в масках!
Они лежали на сиденьях. Завидев нас, приподнялись. Зачем–то изнутри постучали в стекло.
После их стука из кустов выбегает парень. На вид лет 25, в синем камуфляже. Чеченец.
Он мгновенно наставил на нас автомат. Позади этого гражданина мы увидели девку, явно русскую, стоящую на проезжей дороге! У блондинки в руках был тонкий провод!  Мы не поняли: кто это? «Красные»? «Белые»?  «Бежать! Спасаться!» — сработала интуиция.
И мы побежали.
За нами в погоню метнулся человек с автоматом.
Бежим через школьный сад. Через свежую канаву. Широкую! Мы ее просто чудом перепрыгнули! Моя попутчица громко плачет. Молится! Сильно испугалась! Кричит, перебивая слова молитвы: «Нас сейчас убьют! Убьют!».
А меня смех разобрал. Бегу и думаю: «Вот жизнь, убьют, и не заметишь — побежишь дальше!»
Дальше! Дальше! Через кусты. Мы оцарапались. Свернув за угол, дружно помчались по частному сектору.
Наконец, оторвались от преследователя.
Кажется, спаслись. Я успела подумать: «Какой добрый парень! Не выстрелил сразу!»
Заняли очередь. Соседка — № 9 (так как бежала быстрее). Я — № 10.
Через пять часов деньги получили. Идем назад в 10:20 и рассуждаем: «Кто же это был?».
Машины той уже нет.
Царевна.

16 июля 2002
Целый месяц я ничего не писала:
По просьбе хозяйки мы переехали в другую квартиру.
Отныне проживаем через один дом от прежнего адреса. У нас новые соседи:
Первый этаж — русская женщина Валя, 50 лет. Ее, бедолагу, бандиты год назад жгли утюгами и пытали с целью ограбления. Всех боится, трясется. Запирает подъездную дверь даже днем!
Второй этаж — чеченцы. Муж и его Вторая жена. У мужчины есть еще Первая
жена и дети. Он служит в милиции.
На этом же этаже проживает кумычка. Пенсионерка. Имеет внука. Внук отличился! Утопил любимого кота бабули. Положил в мешок. Бросил в озеро. Забросал камнями. «Добрый» подрастает человек.
Третий этаж — мы!
Выше нас, на четвертом этаже, проживает «смешанная» семья. Жена русская, муж чеченец.
Их сын, старше меня на год. Бегает со шприцами.
Дочь взрослая. Замужем в чеченской семье.
В этой же квартире проживает их родственник, молодой мужчина 27 лет, безработный, по прозвищу «Кошачий племянник».
Мать семейства, отличается гонором и различными дуростями.
Мы, как и прежде, живем на третьем этаже.
Наши хозяева выгребли грязь и пыль. Ведь их квартира стояла без окон. В квартире стреляли! Пули в стенах. Под обоями. На потолке. Мы все помыли и пробелили. Закрыли окна клеенкой.
Крыша на четвертом этаже над нами пробита. Через верхнюю квартиру дождь заливает нашу. Жильцы нашей квартиры трагически сменяли друг друга: сначала цыганка пропала без вести. Она торговала на рынке. Нашли не сразу. Была зверски убита.
Русских рабочих, временно поселившихся здесь в 1996 г., выкрали. Просили выкуп.
Не получили. Расстреляли.
В большой комнате происходят странности. Несколько раз на обоях появлялась игла с черной нитью и с обгорелым, отломанным кончиком. Мы выносили ее во двор, как сор. Закапывали в землю. Трижды! Но игла появляется снова!
Вот и не верь в магию!
Ночью по комнатам бродит призрак черного кота. Исчезает под утро. Пришлось обратиться к книгам. Искать защитные обряды. Мы старательно собрали на обеденную соль зло этого странного дома. Закопали баночку с солью под тремя сросшимися деревьями на перекрестке дорог.

Я сдала все экзамены! Правда, мне помогли с решением контрольной по математике. Спасибо Айне и ее сестре! Занятия в течение года здорово выручили меня.
Получилось, в моем аттестате три оценки «хорошо». Все остальные— «отлично»
Я решила осуществить свою мечту. Поступить в вуз. Все смеются, не верят: «Нищих, без денег — не берут!»
Но я не как все. Я другая. Верю в чудеса.

Наших каратисток, Седы и Марьям, на тренировках нет. Меня ставят в учебные бои к взрослым парням. Мне изрядно достается. Но я не жалуюсь. Один из партнеров мне понравился. Ему 20 лет. Я обманываю, говорю, что мне 16 лет. Пусть он чувствует себя взрослым. А на самом деле мне через полгода исполнится 18!
Ни с кем не встречалась. Влюблена была серьезно всего один раз. Я живу не так, как мои ровесницы. Никто меня не понимает. Говорят:
– Позор! Ты старуха. Кто потом женится на тебе?! Уже ведь скоро 18 лет! Девочки выходят замуж в 14 и в 15 лет!

Таиса собирается удрать в Норвегию. Планирует в сентябре.
Многие русские люди меняют себе паспорта. Делают «чеченскую» прописку. На время они становятся жителями нашей республики. Специально для этого  приезжают из других регионов. Например, из Москвы или Краснодарского края. Это богачи! Они срочно «очечениваются», а на самом деле — русские люди. Дело в том, что у них появляется шанс изменить свою жизнь. Эмигрировать за границу как «беженцы из Чечни»!  Я узнала: оформление на одного человека стоит 30 000 рублей! Плюс дорога. Это явно не для бедных!
В других государствах для них приготовлен рай! Условия отличные! Учат бесплатно языку. Затем рабочей специальности. Кормят, одевают, возят по стране для ознакомления! Дополнительно выдают деньги на расходы. «Нянькаются»! Затем беженцев устраивают на работу. Им дают отдельное муниципальное жилье.
По–прежнему мы с мамой едва выживаем. С Таисой начали ссориться. Ведь мы — посторонние. Не родные по крови. К тому же им постоянно идут «тычки» за помощь людям с русской фамилией.
Будур.

17 июля 2002
Около года назад мне на рынке подсунули старые монеты — целых 20 рублей!
Я продала товар, променяв его на монеты старого образца! «Какой ужас! — подумала я:
— Денег и так нет, а  на эти ничего не купить».
И тогда я решила обмануть. Это, конечно, плохо. Но я пишу обо всех правду и о себе тоже. Так вот, я взяла и купила себе стакан чая и блинчик. Расплатилась устаревшими монетами, смешав их с современными.
Сначала порадовалась. Но затем увидела, что женщина показывала старые монетки соседкам по торговому ряду и плакала, что ее обманули. Я в то время торговала сигаретами и жвачками. Смотрю, а со стола украли пачку сигарет. Нет ее, и все! Лазила под столом — нет! Тогда я поняла, что Всевышний покарал за подлость. Я потеряла больше, чем приобрела хитростью. Мне стало очень стыдно.
Пошла купила печенье на оставшиеся «нормальные» 15 рублей. Подошла к торговке чаем. Сказала, что Бог непременно накажет того, кто с ней так поступил. Не говорить же, что уже наказал. Она как–то странно посмотрела на меня и ответила:
— Может быть, накажет. Но я обманщика — прощаю, — и заулыбалась.
Я угостила ее печеньем. Она с удовольствием им похрустела.
Потом я вернулась к своему столу, размышляя о том, что даже маленькая хитрость может загубить душу человека. И тут соседка с правой стороны как закричит:
— Смотри! Пачка сигарет с твоего стола завалилась в мой ящик с шоколадом!
Всевышний — милосерден!
А несколько оставшихся «фальшивых» монеток я закопала в землю.
Чтоб больше никто никого не обманывал.
Царевна.

21 июля 2002
Сдала первый экзамен в Институт!
Получила четыре балла.
На тренировке по каратэ было весело.
Мы играли. Бегали. Прыгали.
Седы нет. Только Марьям и я.
Все это время я много читаю.

29 июля 2002
Позавчера я потеряла сознание на тренировке. Сплоховало сердце. Я выползла, как только открыла глаза, в коридор. Полежала на полу, где воздуха больше, а потом вернулась в зал. Никто не оказывал мне помощи. Только девочка Марьям выходила посмотреть, что со мной. И говорила:
– Ты не умирай! Хорошо?
А я ответила:
– Хорошо.
С Таисой опять ссоримся. Ее накрыло:
– Ты поступаешь в институт?!
К сожалению, ее дети ленятся. Учатся в школе с помощью подношений педагогам в виде пирожных и тортов. Ей обидно!
Конфликт усилился, когда ее очаровательная малышка принесла к нам в дом вшей. Третий раз за месяц! У нас электричества нет! Утюга нет! Мы возмутились. Хоть бы предупредила!
У них есть деньги на дорогие лечебные средства. А мы жжем свои головы обыкновенным керосином!
Собирали вещи. Куда нам деваться? Никто из чеченцев не пустит к себе, чтобы не отвечать за нашу жизнь. Не опасаться за свою. Да еще и бесплатно!
Но хвала Всевышнему!
Прошло два дня и Таиса с маленькой дочкой снова постучали в нашу дверь.
– Мы вшей вывели! — сообщила хозяйка. Я вздохнула с облегчением.
 Пошла с Таисой на рынок. И вдруг она говорит, чтобы я убиралась с ее стола.
– Есть, кому стол сдать. За деньги, а не даром! — высказалась мне хозяйка Таиса.
Я не обиделась. Делать постоянно добро они не обязаны. Однако наше положение ужасно! Я, молча, сложила книги. Поехала к маме. И застала маму в бешенстве. Оказывается, мама зашла в гости к соседке Зайчику. Не одна, а с дочерью Таисы, чтобы дети поиграли.
Но Зайчик увидела и сняла «живность» с головы хозяйской девочки. Огорчилась:
– Я пустила малышку к своим детям. Теперь и у них это?
Вечером опять случилась ссора. Мама высказалась:
– Ты, Таиса, уже восемь месяцев не приносишь нам сахар и масло, хотя отлично знаешь: мы варим пюре и делаем каши для твоей малышки ежедневно! За мизерную оплату, равную стоимости двух булок хлеба (20 р. в день). И за это мы дополнительно должны болеть всеми болезнями твоей семьи? Мы не хотим!
Результат получился не в нашу пользу. Я два дня торгую на чужих столах. Ищу, где свободно. Одновременно мы подыскиваем другое жилье.

Вечер
Представь, Дневник, мы помирились! Я счастлива!
Остаемся с Таисой!
Царевна.

3 августа 2002
Я на рынке. Торгую книжками. Хочу записать мысли. Есть такая древнеиндийская методика.
Я буду писать все, о чем подумаю.
«Что будет, когда моя душа вырвется из этого тела?
Я привязалась к нему и при расставании, наверно, расстроюсь.
Будет ночь? День? Кто встретит меня? 

«Ты помнишь? — спрошу и отвечу сама себе: — Снег в комнате, адский обстрел и хохот сумасшедшего!»
Это смеется больной внук бабы Нины, Юрочка. Он смеется и говорит, что мы умерли.
В комнату влетел снаряд, и теперь нам только кажется, что мы живые. Мы — мертвые.
Мертвые среди живых.
Смерть безжалостна и не шутит.

Милая соседка тетя Марьям. Мне семь лет. Она говорит, что есть легенда о смерти.
Раньше, когда Ангел смерти приходил за одним человеком, умирало множество. От разрыва сердца. От страха. Ангела смерти люди умели видеть! А потом Бог пожалел людей, и Ангел смерти стал невидимый. С тех пор умирает только тот, за кем послали.

Мои волосы — сила, мои волосы — жизнь. Хочу, чтоб у меня были длинные светлые волосы. Невыносимо жить с темными! Волосы — это дорога. Дорога жизни».
Вот бред!
Перечитала.
Когда я начала писать мысли, пришел страх — а вдруг кто–нибудь их прочтет?
Лучше пусть не знают, что я думаю.

Приходила баба Надя. Ее мы знаем по рынку. У бабы Нади внук принял ислам и сейчас в тюрьме. Там его избивают. Не дают молиться и читать Коран. Она спросила, как Таиса?
А я ответила, что кусается!
Баба Надя сказала:
— Это пройдет! Все проходит.
И ушла.
А я сразу вспомнила притчу о царе Соломоне и его великом кольце с надписью
«И это пройдет».
Мне жаль юного внука бабы Нади и ее тоже.
Сочиняю стихи о Тибете. О ламах и моем любимом Лобсанге Рампе.
Будур.

9 августа 2002
Вчера я впервые ночевала не дома. Была у Марьям с каратэ. Ее дом стоит в чистом поле. Кушали на ужин арбузы и помидоры.
У Марьям большая, дружная семья. Красивые сестры! Вежливый, симпатичный брат.
Ему около девятнадцати лет!
Ванна и туалет — во дворе. Самодельные. Очень весело! Случайно дотрагиваешься, и падает стена.
От Марьям утром ближе бежать занимать очередь. Необходимо мою маму «поставить» на пособие по безработице. От нас — далеко. Я ходила два дня. Рисковала! Но так и не смогла с 6:00 до 17:00 подойти к заветному окошечку (рабочий день с 9:00 до 17:00).
Огромные толпы народа. Давки! Постоянный проход родственников и друзей, по «блату». Женщина, торгующая рядом, «зарабатывает», имея связи. Она продает весь первый десяток номеров по 50 р. за каждый. Для нас это очень дорого.

Учитель по каратэ приехал из Египта.
Занял первое место! По крайней мере, нам так сообщили. Я горжусь им.

Вчера Таиса устроила в нашем подъезде скандал. Велела соседям не сочинять сплетни!
Не носить их по улице. Досталось некоторым жителям!
Нам хозяйка подробно поведала «делишки» окружающих. Выяснилось: большинство женщин любительницы выпить и кумушки.
 
Отец Марьям разрешил, чтобы я садилась в его автобус, когда он в рейсе, и не платила. Можно также бесплатно ехать с его товарищем. Я записала номера автобусов. Обрадовалась! Пригодится для поездок в Институт в момент сессии. Вуз в противоположном конце города. Пешком не дойти и за несколько часов, тем более с моими больными ногами.
Царевна.

11 августа 2002
Помнишь, Дневник, мы собрали плохую энергетику по углам квартиры?
Надо ходить с баночкой, пара ложек соли, и читать молитву — тогда плохая энергетика соберется на кристаллы. Соль нужно зарыть на перекрестке!
В нашей нынешней квартире часто бродят привидения и по ночам трудно уснуть — все будто кто–то «живой» ходит. Паркет скрипит!
Так вот, мы закопали соль под тремя большими деревьями на перекрестке, и туда недавно попала молния! Все деревья упали друг на друга.
В квартирке после этого стало гораздо тише и спокойней!

17 августа 2002
Один мальчик на каратэ иронично поздоровался со мной на русском языке, что по здешним меркам — позор! Другой едва не подрался с ним. Мой защитник кричал:
— Раз отец ее отца — чеченец, она — чеченка! У нас считается по отцу! Не смей унижать ее! Она твоя сестра!
Спасибо тебе, Шамиль!
Дело в том, что русская речь после войны — позор в детской и в подростковой среде, ну а некоторые взрослые просто лицемерно притворяются.
Марьям на занятия не явилась. Видимо, так ей велели родители.
Как раз во вторник к нам приехало телевидение. Я давала интервью.
Я держала в своих руках уникальный меч из Египта. Его привез учитель. Он пообещал подарить меч Ахмаду Кадырову.

Сегодня в частном секторе, у Таисы свадьба. Меня пригласили.
Я посмотрела на невесту. Повезло — поела торт.
Невеста — хорошая скромная девочка 16 лет. Мне ее жаль.
Я часто вижу ее жениха, племянника Таисы, в нетрезвом состоянии.
Невеста по чеченскому обычаю стояла в углу и, когда я вошла, поклонилась. На чеченских свадьбах жениху быть не положено. Невеста должна целый день стоять и молчать. Так как при старших сидеть непозволительно. Главное, ни с кем не разговаривать. Тогда по обычаю невесте должны «развязать язык», смеясь над ней. Иногда на нее еще дополнительно надевают покрывало.
Гости, подходят и шутят над ней, иногда очень обидно, называя «лягушкой», «страшилой». Но, невеста не должна отвечать, так как многословие — признак плохого воспитания. Обычно к вечеру первого дня свадьбы или к утру второго, невеста заговорит с отцом своего будущего мужа или его пожилым дядей.
Гости пируют отдельно. Есть стол для мужчин и стол для женщин и детей.
Жених появляется дома через два–три дня. Он у родных в селе или у друзей.
А «первая» ночь в доме у чеченской невесты начинается с мытья гор посуды.
Помню, на свадьбе у Борзовых над невестой смеялись — давали ей подержать тяжелое ведро с водой. Она все смиренно выполняла. Я, правда, этого не видела, так как нас из–за «русской» фамилии не позвали, чтобы не опозорить свадьбу. Но другие соседи, веселясь, пересказывали эти шутки во дворе!

Утром в 6:00 я поехала с мужем и шестилетним сыном Зайчика на однодневный Северный базар. Торгующие рассказывали:
–  Недалеко от Грозного в села зашли боевики! Не уходят! Знатно вооруженны, с бородами.

Снова война?
Время жить и время умирать.
Почти по Ремарку.

Муж Зайчика, Командир, веселый! Я всю дорогу хохотала. Так можно смеяться только вне войны. Эта семья живет недалеко, в частном секторе.
Мельком видела Аладдина. Он пробегал по рынку и меня не заметил.
И я его не окликнула.
Приехал Козерог.

19 августа 2002
Была у подруги — девочки Марьям. Узнала их горе!
13 августа, когда я торговала книгами на Центральном рынке, то услышала страшный взрыв! Оказывается, это на фугасе взорвался автобус семьи Марьям! Отец вышел за сигаретами.
В машине был единственный брат Марьям.
Брата убило! Ему всего–то 19 лет! Вот какие гады! Кто же это сделал? Те люди, что без нации и веры, которые специально вносят в жизнь моего города неразбериху?
Все ребята из нашей группы каратэ были у Марьям. Выражали соболезнование.
Мне о происшествии не сообщили.
Желали навредить нашей дружбе? А один мальчик стал корчить при мне злые рожи, шептаться и здороваться на русском языке! Так вот в чем дело!
Когда я в последний раз виделась с девочкой Марьям, то посмотрев на нее внимательно, не знаю почему, заявила:
– Ты не будешь ходить на занятия. Какая–то помеха. Может, замужество? Учеба? Внезапный отъезд? Или что–то еще.
Марьям возмутилась:
– Неправда! Буду! Я всегда буду тренироваться!
Откуда я знала?
Теперь Марьям, по семейным обстоятельствам, два–три месяца посещать занятия не сможет. В семье траур! Будут приезжать с многочисленными визитами родственники и знакомые.
Почему в маленький, мирный дом, стоящий в поле, явилась смерть?
Бежать отсюда надо! Но куда?
Некуда. Не к кому. Нет средств.
Кто такой боевик?
Это мирный житель, у которого разрушен дом, убит близкий человек.
Вчера я видела подругу детских лет девочку Хейду. Хейда и ее мама пригласили меня на праздник Уразу–Байрам. Я обещала им, что приду в гости на второй день мусульманского праздника.
Будур.

1 сентября 2002
Все страны на шарике ссорятся!
А у нас продолжаются стихийные перестрелки и взрывы на улицах.
Я на тренировке дралась с Юсупом, ему 20 лет.
Потом с девушкой Седой. Седа, меня победила. Хорошо настучала мне ногами и руками. Она отлично отжимается и очень сильная! Но я разбила ей губу.
А Юсуп меня жалел. Потому бой не получился.
Когда я с Седой вступила в контактный бой, произошла некая странность, над которой я теперь думаю. То ли это от продолжительных занятий йогой, то ли нет?
Я вдруг увидела себя со стороны: словно часть моей души вырвалась из тела и смотрела вниз
с расстояния четырех метров! Я видела все свои удары и ее тоже. Видела капли пота у себя на шее, как лежит прядь волос, выбившаяся из–под головной повязки. Но телу хватало энергии сражаться, и «оно» не нуждалось в той части «души», что смотрела как зритель.
Я была и «там» и «там» одновременно.
В моих книгах нет этому объяснения!

26 августа я проколола уши «пистолетом». Моя тетя Лейла дала деньги, и я купила самые дешевые золотые серьги! Маленькие рыбки на длинной цепочке. За 150 рублей! Сбылась моя мечта. Там мой знак зодиака — Рыбы. Надеюсь, эти малюсенькие серьги принесут мне удачу!
Приходила Вайда. Козерог шутит, разговаривает ехидно. Какой–то он обиженный.
Хозяину книг я оказала дополнительную услугу: в свой личный выходной на Северном базаре продала его товар. Тодди пожадничал или обижается? Не купил мне даже шоколадку!
Нейши.

4 сентября 2002
18:45
Торговли не получилось. На чеченском языке это «мах цахъил». Помешали взрывы и обстрелы. Покупателей не было.
Была 2 и 3 сентября в Институте. Узнала: я зачислена!!!
Я не платила ни копейки взятки. Другие абитуриенты рассказывают, что платили! Да еще и в долларах. Никогда не держала в руке доллар. И взятки у меня никто никогда не просил. Может, неправду говорят? А может быть, меня взяли, видя, как я хочу учиться?
Начало занятий 16 сентября.
По времени неудобно. Мои спортивные занятия «накрываются».
Соседи по дому — злые. Сплетники и лгут друг на друга. Даже когда склоки касаются не нас, а совсем других людей, противно!
Новости из прошлого:
Старый двор получил от Золины подарок. Она родила Джиму сразу двух мальчиков–близнецов! Вскоре явились ее дети, сын и дочь (от первого мужа Сулеймана).
Золина–мама от своих «бывших» детей спряталась. Не вышла!
Ее маленькая дочь долго и безутешно рыдала. Звала маму, стоя во дворе. Она чувствовала: мать недалеко. Интересно, как такое вынесло сердце Золины?
Джин, на радости, что стал отцом, пьянствует и дерется. Отмечает продолжение своего рода.

9 сентября 2002
Опасно! Взрывы и обстрелы!
Скоро я иду в Институт!
– Что будем жевать? — спрашивает мама.
Я понятия не имею! Денег нет.
Учитель передал через девочку Марьям, что не прогонит меня за пропуски. Он уважает тех, кто учится. Дополнительно учитель просил передать мне: он открывает кафе. Приглашает меня к себе на работу. Я подумаю!
Встретимся в следующем дневнике.
Сегодня я — Нейши (внутренний свет).
И всегда — царевна Будур.

26 октября 2002
Привет!
Я не в курсе, где листы и другие дневники.
Не писала ничего месяц. Не было денег на тетрадь.
Не посещаю занятия каратэ. Думала, что пойду после сессии, но не пошла. Объясняю причину: наш учитель — невежественный человек в вопросах науки и медицины. Меня отталкивает его жестокость к младшим в группе. С мальчиком 12 лет (сыном начальника милиции) он ставит ребенка 7–8 лет, без подготовки. И двенадцатилетний «сынок» с наслаждением колотит новичка.
Я знаю, существует правило:«Если я обсуждаю преподавателя, то не имею права быть его ученицей».
Когда я потеряла сознание во время тренировки, то услышала его голос: «Калеки нам не нужны!».
Учитель отрицает йогу, энергетические удары. В коммерции несведущ. Но апломб большой. Два месяца назад открыл кафе. Художественно оформил. Потратился!
«Место не людное, — заметила я. — Будет ли прибыль? Даже в центре города кафе прогорают. Сделать кафе рентабельным возможно лишь за счет дешевой выпечки».
Учитель не прислушался. Обиделся. Нагрубил. Но через Марьям передал: «Приходи работать официанткой!». Оплату учитель не назначил и не пожелал уточнить.
Я не решилась оставить торговлю книгами. Время показало: правильно поступила!
Но помочь учителю я хотела все равно. Убирали и мыли кафе наши ребята с каратэ.
А я направила на работу к нему свою соседку по дому. Знала: она живет с тремя детьми, нуждается, голодает. Учитель пообещал оплату — 100 р. в день за работу. Женщина проработала три недели. Мой бессовестный сэнсэй ничего ей не заплатил!
Соседка осталась ни с чем. Все это время она бесплатно убирала грязь, скребла разлитую на полах краску. Нам с мамой было так стыдно, что хотя денег у нас нет, мы начали делиться с ней своими продуктами — хлебом, рисовой крупой.
Хорошо, вскоре приехал ее муж! Жизнь данной семьи наладилась.

Подруга Марьям неожиданно стала передавать учителю мои мысли, высказывания.
Говорить с ним о том, что я читаю. Как оцениваю происходящее вокруг.
Такая система отношений меня не устраивает!

Хочу рассказать тебе, Дневник, другой случай.
В нашем клубе был концерт. Выступали все спортивные секции. В том числе моя «родная» группа по каратэ. Дети сложились себе на еду! Сэнсэй купил на эти деньги только бананы и сладкую воду.
Концерт готовили к празднику — Дню учителя. Внезапно в зале отключился свет.
Но выступления продолжались. Зал был полон! Даже в проходах стояли школьники и пожилые люди. Однако наши каратисты заявили: «Без пышной сцены, без музыки и светового сопровождения мы выступать не будем!». Учитель поддержал такой настрой.
А мог бы все исправить! Получилось полное неуважение к людям!
Бананы и сладкую воду учитель забрал себе.
Переполнилось и полностью иссякло мое терпение, когда один из заместителей учителя на
тренировке неожиданно развернулся и нанес мне удар по голове. Я устояла! Но услышала его раздраженный голос:
–Ты зачем сюда ходишь? Какого черта? Русские пусть ходят на... танцы!
И моя подруга Марьям угодливо ухмыльнулась:
– Ой! Она будет у нас рок–звезда!
Тут же подоспел сам учитель. И заявил громко:
– Я тебя ненавижу! Когда ты говоришь и когда бегаешь. Как ты мне надоела!
Я в ответ не произнесла ни слова. Я растерялась.
Тренировка продолжилась.
Мне велели встать в пару с М. Ему 19 лет, желтый пояс.
Но я не сдалась. Держала бой. Прошло несколько минут. Мне поменяли пару.
В спарринг со мной встал сам заместитель учителя. Разумеется, он осыпал меня градом ударов. И один из них, очень сильный, я пропустила, снова по голове. У меня вырвалось: «Ой!» и «Больно!»
«Заместитель», он же мой напарник, довольно расхохотался. И даже по–детски в 25 лет стал приплясывать! Но тут я, окончательно разозлившись, сосредоточилась. И нанесла ему удар в живот. Он его пропустил! Скорчился и отошел от меня.
По неизвестной причине, предыдущий мой партнер М. расплакался.
Этот взрослый парень заявил в манере капризного малыша:
– Больше я с ней в учебный бой не встану! Пусть лучше меня убьют!
На этой ноте тренировка закончилась.
Обиделась я не на удары. Даже не на «заявку» о русских. Дело в другом: я уходила с рынка, не торговала. Ссорилась с хозяином книг из–за маленькой выручки. Голодала, и мама сидела голодная, так как вдоволь не могли даже купить хлеба! Старалась не опоздать на тренировку. Бежала с огромными сумками бегом по улице. Мужчины с удивлением поднимали мои сумки, подавая мне эту тяжесть из транспорта. Удивлялись их весу!
Оказывается, именно это раздражало?

Произошло еще много разных событий.
Потерпи, Дневник. Я сообщу тебе все!
Итак, на Северном базаре, я торгую регулярно в выходной день. Туда нас подвозит на машине супруг милого Зайчика, шутливый чеченец, Командир.
На базаре я познакомилась с верующим гражданином. Для многих людей его поступки были любопытны. «Замаливает грехи? Поминает кого–то?» — шептались люди.
Было так.
Высокий мужчина шел там, где торгуют старьем. Раздавал деньги. Он не обращал внимания на национальность продавца. Проходя вдоль ряда, он не пропустил ни одного человека!
Мне незнакомец подарил 500 рублей! Объяснил, что делает это в честь Уразы.
Я вытаращила глаза. Мужчина заметил это, рассказал:
—  У меня были жена и дочь. Мы расстались. Жена — русская. Дочь не хотела учить мой язык — чеченский. Не хотела принять мою веру. Это моя вина. Это мой грех!
Незнакомец расспросил меня о семье. Удивился, узнав, что я говорю на чеченском языке.  Знаю первую молитву из Корана. Мужчина предложил свою помощь.
Мама насторожилась. Но постепенно и она разговорилась с ним. Мужчина оставил свой адрес, «на всякий случай».

В подъезде, где мы проживаем, люди внешне различны.
Но поступками, вкусами, интересами они все одинаковые.
А мы опять не «вписываемся».
Не пьем спиртного.
Не приводим мужчин.
Не ищем, что и где можно «прихватизировать».
Знаю, я поступаю некрасиво, но не могу удержаться. Придумала прозвища жильцам на четвертом этаже: Чувырла — мамаша, Вобла — ее сынок, Всегда в розыске — муж женщины. Ну и разумеется Кошачий племянник — молодой родственник данной семьи.
Теперь о себе.
Я не торгую на Центральном рынке. Хожу на Северный базар в выходной день.
И смотрю дома за детьми, совместно с мамой, как няня. Еду, родители малышей приносят. Готовим сразу на всех, в том числе и на себя. Детишек четверо. Два мальчика и две девочки. Хорошо играют. Им не скучно. Мы обучаем их: пишем палочки, кружочки, рисуем.
Считаем при помощи пальцев и мелких игрушек. Гуляем. Укачиваем малышей песнями. Учим с ними названия животных, насекомых одновременно на русском и чеченском языках. Настоящий детский сад! Только дома. По–моему, ребятишки счастливы!

Продолжаю
Дневник! Послушай, что случилось!
В Москве боевики захватили концертный зал — там более 800 человек!
Отпустили мусульман и детей. Сообщили: «Помещение минировано».
Боевики потребовали:
1. окончания войны в Чечне;
2. вывода федеральных войск из Чечни.

Предводитель этих людей, по сообщению СМИ, — Мовсар Бараев.
А сегодня на рассвете к ним пустили какой–то газ. Новый и секретно–страшный. Всех отравили, дав порцию больше, чем нужно. Об этом проговорились комментаторы.
Затем последовал штурм здания. Различные каналы телевидения показали смущенные лица участников. Их руководство упрямо твердило об «успешной операции».
Некоторые пострадавшие попали в больницы Москвы. Врачи, не зная состава газа, не могли помочь им. Об этом врач пояснил в телекамеру.
Получилось так: отравленные зрители и боевики, все вместе, задыхались и умирали в здании «Норд–Оста». Позднее в московских больницах.
Официально объявили: убиты более тридцати боевиков, и среди них были женщины– смертницы. Затем сообщили: некоторые из боевиков, взятые в плен, бежали?! Это после газа?!
Очевидно, данная часть сообщения придумана для «охоты на ведьм». Нормальным языком говоря — на людей с Кавказа. Цели? Обычные. Получать повышения по службе.
Мовсару Бараеву явно подсунули спиртное. Он лежал застреленный, в позе потерявшего сознание человека. И рядом — коньяк? Полная чушь!
1) По его вере.
2) По серьезности ситуации.
Многие люди, увидев данные кинокадры, сразу заявили: «Ложь! На такое серьезное, рискованное дело чеченцы идут после соблюдения дополнительного поста. Долгих, многократных молитв. Переодевшись в чистое».
Ясно! Массам страны подано блюдо — «Брехня»! «Оформители» перестарались.
Те граждане, кто длительно жил в мусульманских республиках, сразу распознают подвох!
В одном из репортажей с места трагедии телезрителям сообщили потрясающую весть: «Мин не было. На стенах зала муляжи! Пояса «шахидок» ненастоящие!»
Я думаю, данное сообщение похоже на правду. Известно, что большой объем взрывчатки провезти в Москву возможности нет. Проверки! Многократно! И по пути к столице и на вокзалах.
Либо взрывчатки никакой не было. Либо взрывчатку купили на месте? 
У кого, напрашивается вопрос?!
Разумеется, войска из Чеченской республики никто выводить не собирается — они тут крутятся.
Вопросов много:
1) Зачем была эта проклятая война?
2) Зачем погибли русские и чеченские сыновья?!
Вся операция в концертном зале, по теледанным, длилась 58 часов.

А у нас сегодня взорвали БТР. Этот теракт произошел в районе Северного базара.
Была сильнейшая перестрелка!

Ночь
Я перечитываю книгу о Сократе. До этого читала пьесу Рериха «Милосердие».
Отдайте им все! Пусть возьмут! Тайны им недоступны.
Дорогу осилит идущий.
Тому пошлем Свет, кто улыбается Тьме.

28 октября 2002
Таиса забирает вещи дочери.
Обиделась, что мы смотрим не только за ее девочкой, но и за другими малышами.
А как нам жить вдвоем на 20 р. в день? Книги покупают редко, да теперь еще и только в выходной! Я продаю от трех до семи книг за рабочий день. С каждой имею 3–5 рублей. Дороже не купят.

Пришла в гости русская Люда, у которой дочь замужем за чеченцем. Мы жили в одном доме, в предыдущей квартире. Люда пожаловала не одна, а с хорошенькой, похожей на нее внучкой! Внучку зовут Айша.

29 октября 2002
Делала зарядку по йоге и элементы ката. А то потолстею и подурнею.
Вши, доставшиеся нам от дочери Таисы, до сих пор «пляшут» и «скачут».

30 октября 2002
Ты скажешь: «Мир — халва!» Ячменный хлеб вкусней!
Ты скажешь: «Мир — парча!» Дерюжный плащ родней!
Ты Чашей Бытия считаешь мирозданье?
Я сто подобных чаш храню в груди своей!
О. Хайям.

Я подолгу сижу в «лотосе». Медитирую.
Нейши.

7 ноября 2002
Голодала по книге Е. Малахова. Недолго, 72 часа.
Малыш, толстый и благодушный, с именем Хамзатик, упал. Набил шишку. Но не плачет! Мужчина!
Ночью был жуткий обстрел. Били из пушки! Строчили пулеметы. Где–то рядом ухнул гранатомет. Проживая на третьем этаже, мы кандидаты в покойники.
Я сидела в коридоре. В этом случае есть лишняя стена при попадании «подарков» в квартиру. Почему палят? Знают! Второй день местное население держит Уразу.
Такой пост еще называют «Марх». Днем не едят. Не пьют воду. Месяц — рамадан. Люди питаются по ночам.

Я пишу контрольные работы для Института.
Детей не привели. Заработка нет.
А про верхнего соседа Воблу, после недавних его деяний, мы с мамой придумали песенку, переделав известные детские стишки:

Шаг, остановка, другой, остановка,
Вот до балкона добрался он ловко.
Коврик стащил и спускается вниз.
Ножкой изящной ступил на карниз.

Швабра взлетела! «Бац» по башке.
Так и упал он с добычей в руке.

Долго смеялся народ у ворот —
В двадцать–то лет как столетний идет!
Плакать, рыдать — уже не было сил,
Пес бы лишайный вот так голосил!

Будешь, друг, знать, как к старушкам ходить.
Будь поумней, если хочешь пожить.
Коврик дырявый. Сквозь дыры обзор.
Больно воришке, и всюду — позор!

Отдадим ему на день рождения!
Надо разузнать, когда он?

8 ноября 2002
Вчера пришла в наш дом незнакомка. Женщина объяснила: нужно смотреть за детьми. Сказала, что мы с мамой можем переехать в ее дом. Мама будет смотреть за детьми, а я — убирать и готовить.
Мне молодая особа не понравилась. Даже не сама чеченка, а возможность попасть в рабство. Потом очень трудно спастись.
В воскресенье мы пойдем смотреть дом и знакомиться с ее сыновьями.
Я хорошо понимаю таких людей и всей душой против авантюры. Но мама человек доверчивый, поэтому мы часто «влетаем».
Буду делать все, чтобы мама не согласилась на эту махинацию.

Забыла сообщить: Марьям звала меня на каратэ!
Я сказала ей: «Да».
Боюсь, что соврала.

Раз в год мне снится один и тот же сон:
Я упорно карабкаюсь к вершине, как настоящий альпинист.
Но лезть тяжело, я падаю в пропасть и просыпаюсь.
Иногда в моем сне присутствуют посторонние. Они уже достигли вершины и хотят помочь. Протягивают руки. Мне не хватает сил удержаться.
Сегодняшней ночью я почти достигла вершины! Ждала! Надеялась!
И... упала.
Кто стоит на месте — тот идет назад. Чао Ши.
Будур.

25 ноября 2002
Я была в районе Минутка. Гостила у Хейды и ее мамы. Когда–то Хейда учила меня готовить кавказские блюда. И мы дружили!
А 19 ноября, впервые после перерыва, пошла на тренировку. Упала, делая сальто. Врач сказал:
– В левой руке трещина.
По–прежнему я таскаю тяжеленные сумки с книгами. Все без жалоб. Молча. Иначе последует нагоняй от мамы.
С девочкой Марьям мы помирились.
Помнишь, Дневник, незнакомый мужчина подарил 500 р.? На Северном базаре! Так вот, он продолжает баловать меня. Дарит каждый раз 50 р. на обед!
Чтобы я не отказалась и взяла деньги, он отдает такую же сумму трем людям неподалеку.
Соблюдение приличий необходимо. Мы ведь не родные. Бабули и парни поняли: рядом со мной стоять выгодно. Протягивают руки. Не удивительно! Многие люди до сих пор голодают.
Мы были в гостях у этого мужчины. Он не богач. Живет в полуразрушенном доме.
Познакомились с его мамой. Выяснилось: в прошлом семья была обеспеченной. Имела несколько автомобилей. Теперь машины сгоревшие, стоят памятниками довоенной жизни в маленьком дворе. В настоящий момент у хозяина нет возможности сделать ремонт. Его дом до сих пор с дырами в потолке и в крыше. В таких условиях этот удивительный человек живет несколько лет!
Главное — он помогает посторонним людям, забывая о себе!
Удивительно: данный гражданин абсолютно не ест мясо! Только каши, растительную пищу. Так живет уже десять лет! Вегетарианец сообщил: через полгода он постарается закончить ремонт дома.Тогда мы с мамой можем жить у него. Бесплатно!
В Грозном, известное дело, чудеса случаются.
У нас под присмотром всего один ребенок. Поэтому еды нет. Идут дни предпраздничной Уразы. Мы были у женщины, той, что искала няню своим сыновьям.
Няня уже есть! И я радуюсь на голодный желудок. Знаю, мы избежали рабства!

В шумную семью Зайчика и Командира приехали богатые друзья из Москвы.
Временно у них достаток! К дружбе с нами они охладели. Заняты!

Часто стреляют военные. С высотного здания рядом. Иногда стреляют даже днем. Дети боятся гулять во дворе. Любители спиртного из нашего двора, те, кого мы периодически стыдим, а также местные торговцы спиртным, дружно настраивают русских военных против нас. Разумеется, мы не хотим, чтобы торговали водкой в нашем подъезде. Красота! Налогов нет. Соседи сами хвалились, что в водку на продажу зачем–то добавляют лекарство для сна «димедрол».
Водка с «димедролом», которую продает чеченская семья, недавно переехавшая на первый этаж в наш подъезд, — нарасхват! Покупают все! Русские военные и чеченцы.
Опасно. Оружие в руках.
Пока на провокации торговцев водкой — пальнуть в нас — российские военные, спасибо, не поддаются. Мы слышим. Они отвечают подстрекателям: «Нет! Если бы бой! А в безоружных. В женщин? Нет!»
Военные поступают очень благородно по меркам войны. И с учетом массового пьянства.
Но когда мы с мамой проходим по двору, часто гадаем: «Дойдем ли до своего подъезда?»
Военные на высотке рядом. У них там — пост.
Доходим пока.

Я несколько раз была у хозяина книг.
Первый раз мама караулила меня, сидела в его дворе.
Но Тодди прекрасно ведет себя. Он вежлив и скромен.
Не пристает. Я захожу, выбираю книги для продажи. Роюсь в огромных ящиках. Ищу ходовой товар. Мы все записываем. Считаем. Иногда пьем чай.

Читала книжку рассказов. Автор — эмигрант из СССР, В. Максимов.

Не знаем, переезжать ли к Вегетарианцу?
Я спросила по Корану. Получилось: Испытание, с которым вы — торопили.
Зачем нам «испытание»? И так много разных!
Э, нет. Пожалуй, не стоит.
 
Прекрасная малышка Тамила спит.
Я люблю смотреть, как спят дети. Мы исполнили свой концерт. Танцы и песенки перед дневным сном. Теперь она смеется во сне. Ее сосед по подъезду Хамзатик тоже у нас.
Это добрейший маленький рыцарь двух лет.
Как я хочу себе таких деток!
Холодно. Скоро снег. Печка газовая у нас слабая, греет плохо, в квартире морозно.
Будур.

29 ноября 2002
Я под впечатлением своего сновидения: знаю, что живу в Нью–Йорке. Снимаю номер на четырнадцатом этаже. Пишу репортажи. Я журналистка. У меня есть — пистолет.
В номере рядом поселилась женщина по имени Марианна. Она давно связана с мафией.
Я — «в разведке». Жду сенсацию. На двенадцатом этаже весело проводят время две ее взрослые дочери — проститутки. С Марианной в номере живет «случайный» ребенок. Маленький Джим.
Мальчику четыре года. Он часто гуляет в коридоре. Свой номер мать запирает, а его выставляет вон. Ребенок угощает служащих конфетами, они — его.
В коридоре Джим играет. Катает машины, строит гараж. Мальчик крепкий и смуглый.  Умеет воровать. Я жалею его и не ругаю. Часто забираю к себе. Укладываю отдыхать. Кормлю. Играю. Мы ладим!
Обычно под утро в свой номер возвращается Марианна.
Я печатаю тексты и не сплю. Правлю статьи. Услышав соседку, отдаю ей сонного Джима. Но, в основном, мальчик спит у меня. До того момента, когда мне нужно убегать в редакцию. Однако вчера Марианна явилась ко мне в необычное для нее время. Около 19:00.
От предложения поужинать отказалась. Заявила, что спешит. Попросила:
– Оставь моего парня у себя на сутки. Уходить будешь — запри! Натворит ущерб — я возмещу. У меня неприятности. Возможно, ко мне придут. Знаешь, я боюсь. Хочу напиться.
Она ушла.
Скоро Марианна постучала в мою дверь повторно. Она была изрядно навеселе.
– Вдруг меня убьют? — шептала соседка. — Не отдавай мальчишку! Слышишь? В дом сирот не сдавай! Оставь себе! Запомни: в ножке стола я спрятала крупный брильянт! Еще в тайнике есть 500000 долларов.
— В случае чего, я вызову копов, — пообещала я.
— Не надо, — предупредила Марианна. — Хуже будет!
Я покормила и укачала ее ребенка. Стала смотреть на улицу. За окном— ливень! Далеко, внизу, бассейн. Лужа из кафеля. Несмотря на непогоду, бассейн мыли уборщики.
Наконец, дождь кончился. Начищенную емкость начали заполнять чистой водой.
Я услышала звук удара. Одновременно грохот упавшей двери. Набросила на халат куртку, дрожащей рукой взяла пистолет. Прислушалась. Тихо! Осторожно вышла в коридор.
Вижу в соседнем номере входная дверь лежит на полу. Вошла. Никого! Только одна туфля моей соседки. Прошло неболее пяти минут, а Марианна исчезла! Я быстро забрала «клад». Бесшумно вернулась к себе. Проснулся Джим.
Я взяла мальчика на руки и в этот момент услышала шаги в коридоре. К моему номеру приближался мужчина в форме внутренней охраны. За ним второй, третий! Я испугалась этого молчаливого бега. Прижала Джима к себе и побежала к лифтам. Но и эту дорогу мне перекрыла группа мужчин.
Вижу себя как бы со стороны: я мчусь по бесконечным длинным коридорам. Много дверей. Все они заперты! Мелькают ступени лестницы. Я бегу не вниз, а вверх.
Неожиданно для себя я стала преступницей. Воровкой! Нарушила границу частной собственности и неприкосновенность чужого жилища.
Наконец, я добралась до крыши. Увидела ресторан в импровизированном саду.
Благоухание цветов, шелест фонтана, звуки романтической музыки помогли мне ориентироваться. Я стремительно подсаживаюсь за столик к японцу. Его изящная, сдержанная собеседница вопросительно смотрит на меня. С этой парой мальчик лет пяти. Ребенок по своему возрасту почти как «мой».
Прошу помощи. Шепчу о преследователях. На ходу сочиняю: муж подослал людей. Пытается выкрасть сына.
И вот, мы уже спускаемся вниз на лифте. Останавливаем такси. В аэропорт! Женщина берет билеты. Делает доверенность. По документам, я «нечаянно» становлюсь ее сестрой.
Джим теперь носит имя Аллари. Находчивая женщина остается. Она обещает вылететь к мужу первым утренним рейсом. Я и ее молчаливый супруг улетаем в Италию. Много часов покоя и дремы.
Прибыли! Едва я покинула самолет, вижу: представители мафии — здесь.
Они охотятся за бриллиантом. Ждут меня! «Прыгаю» в такси. Погоня! Резкие повороты. Проходные дворы. Получается! Ночую у водителя, рассказав всю историю сначала.
Он берется помочь. (Ему сразу понравился маленький Джим.) Утром, едва рассвело, я пишу водителю такси записку на английском языке(?) Я отчетливо вижу листок и буквы! Оставляю бумажное «спасибо». Мы уходим.
Снова аэропорт. Восход солнца!
Беру билет до Японии. Токио ждет меня.
Прилетаем.
Прохлада и ветер. Токио просыпается. Что интересно: я всюду вижу тот народ, ту природу и те здания, которые соответствуют данной стране.
Япония! Мир драконов и белых тигров! Ощущаю сладкий запах цветущих деревьев.
Решаю: задержусь на несколько дней. Мне везет! В столице сказочной страны все вопросы решают быстро! В течение недели я усыновляю ребенка. Джим теперь по документам — мой сын! Ну, что ж, снова в путь.
Теперь я выбираю Париж! Я богата! Я лечу в город счастья и любви!
В салоне самолета предлагают свежие газеты. Нахожу броский заголовок: «Убийство–загадка»:
«В Нью–Йорке, в одном из отелей центральной части 51 квартала, из номера гостиницы «Эва» была похищена женщина. Усилиями полиции ее тело обнаружено на городской свалке».
Смотрю на облака.
Я вспоминаю случайное знакомство. Заботливого и бесстрашного итальянца — водителя такси. Человека, с которым мы уходили от погони.

Проснулась. Заглянула в сонник. Сказано: «Увидевший восход солнца — не ослепнет!»
И это все???

Мы с мамой вдвоем живем на 20 р. в день!
Иногда заработанные мной деньги я прокатываю на автобусе, и редко удается купить еды, чтобы поесть вечером.
Я занимаюсь каратэ дома. Дважды в день. Объединяю «блоки» с упражнениями из йоги.

4 декабря 2002
Вегетарианца на Северном базаре не видела. Этот чеченец, патриот своей веры. Но его жена и дочь бегом убежали от него в центральную Россию.
Вчера я получила пособие по безработице — 750 рублей! Еще до этого замечательного события я купила себе зимнюю обувь. «Мачи» (обувь на чеченском языке) за 700 р. и два теплых платка себе и маме. Теперь я первым делом раздам долги — Мадине и Соне с Центрального рынка. Скоро — праздник Ураза–Байрам. А я болею! Опять отказывает желудок. Подругу Марьям все дни я не видела. Через месяц мне в Институт! Хочу, как всегда, учиться на отлично!
Мне скоро много–много лет. Уже прожиты годы, до краев заполненные бесконечной враждой и болезнями. Иногда я спрашиваю себя: может, лучше умереть? И родиться заново! В другом государстве. Там, где нет войны. Тогда я могла бы с раннего детства заняться йогой и каратэ.
Но невозможно угадать, куда захочет вселиться моя душа?
Вдруг то, другое «тело» увлечется наркотиками, выпивкой или курением сигар?
Какой ужас!
Беда в том, что тогда я буду уже совсем не я.
Сижу дома. Детей не привели ни одного. Зашиваю старые ботинки, на тот случай, если промокнут новые. Дела обстоят так: холодно и голодно. Рядом ежедневно продолжается злая война. Особый мир ненависти.
У моих ровесников другая жизнь. С развлечениями! С влюбленностями!
Царевна Будур.

6 декабря 2002
Марх дал къобал Дойл!
Сегодня — Ураза–Байрам!
Мы ходили всех поздравлять. Раздали жвачек и конфет детям!
Решили посетить семью милиционера, там, где жена Сплетница. И вот я у них за столом! Режу торт. В этой семье мы первые гости. Нас ошеломили шикарная обстановка, хрусталь, серебро! Отлично сервированный стол!
К нам домой ранним утром, тоже приходили соседи — поздравлять.
Мы посетили первый этаж. Гостеприимную Яху. Пожурили ее за торговлю водкой. Но она отшучивалась и говорила, что жить как–то надо.
Вобла не поздоровался. Он корчит из себя чистокровного чеченца. А его мама русская! Так же, как моя. И его сестру по–настоящему зовут Натали, а не Малика. Но высокомерие, даже ненависть проявляются четко.
Данный молодой сосед показывает: он — ярый противник русских.
Глуп! Ничем не занят. Ни учебой, ни трудом.
Мы были в гостях у Зайчика.
Поздравляли семью добряка Джамалая, соседа по частному сектору. В этой чеченской семье — отличные сыновья! Воспитанная, обаятельная дочь.
Солдаты русские постреляли немножко. Суетились на «Вышке» – девятиэтажном полусгоревшем здании, где у них пост.

Хочу записать сон. Я его хорошо помню. Хотя снился он давно. В 1999 году.
Во сне я захожу в светлое помещение. Вижу: на столе лежит старинная книга.
В комнате небольшой диван. Сидят на диване двое. Черноволосая девушка. Ей 25 лет.
Одета просто: синие джинсы и майка. А рядом с ней парень. Он старше. Огненно–рыжий блондин! Девушка говорит мне:
— Подойди! Я покажу тебе книгу.
Я приближаюсь. На мне синее платье с золотым шитьем. Большой белый платок на голове. Вдруг из коридора меня позвали. Я хорошо знаю, это Аладдин! Я не дошла до девушки и повернула к нему. Девушка ловко подбежала и вцепилась мне в руку. Не отпускает.
Вокруг незнакомки из моего сна, вокруг рыжего парня по всей комнате разлился яркий золотой свет, словно пульсирующая гигантская аура.
Я почувствовала — теряю сознание. Тошнота. Головокружение. Состояние похоже на общий наркоз при операции.
И тут из туалета, с грязью и с крысами, высовывается Аладдин!
Вот такая несуразица! Аладдин тащит меня за другую руку к себе!
И мне все хуже и хуже. Я почти умираю.
«Неужели с Аладдином мне будет лучше, чем с этой девушкой и с рыжим парнем?» — думаю я. И силюсь принять правильное решение. Но сил нет.
Аладдин рывком отрывает мою руку от девушки. Роковую роль сыграли моя слабость, плохое самочувствие. Он затащил меня в туалет. Мгновенно захлопнулась дверь!
Стало темно–темно. Ни капельки света! Аладдин обрадовался. Заявил:
– Все! Теперь ты наша! Ты с нами!
Будур.

7 декабря 2002
Вчера у нас были гости: девочка Марьям, с ней ребенок с каратэ — очаровательная девятилетняя Хеда и ее братишка. Нас навестила Люда с внучкой Айшей, и Алла — мама малышки Тамилы.
Позднее, вечером, мы побывали в гостях у нашей покровительницы — Таисы.  Встретили нас шумно и радушно. Мы ели салат оливье!
К Зайчику не успели зайти.
Четыре года назад можно было написать: А + Ф =...
Но не теперь.

8 декабря 2002
Я объелась! Было столько еды!
Мы пошли к Марьям на Изумрудную улицу. Они угостили нас вкуснятинами, поминая недавно погибшего на рынке брата Марьям. Мать Марьям выступала в роли суфлера, подсказывая моей «маме», как на чеченском языке сказать слова соболезнования отцу Марьям. Мама все знала, но так заволновалась, что забыла нужную фразу.
Отец Марьям в большом горе. От взрыва, подстроенного их автобусу, погиб его единственный сын.
На обратном пути посетили семью Командира. Зайчик была приветлива и хлебосольна.
Видели Вегетарианца. Он любезен и прост. Поздравил нас с праздником.
Подарил 100 р.
Тодди, чьи книги я продавала, не было дома. Я оставила ему записку с «приколом»:
«Была. Целую. Фатима».
У нас во дворе живет новая чеченская семья. Муж — любитель спиртного, сапожник.
Его жена простая чеченская женщина. Работящая, многодетная мать.
Сегодня они пригласили нас к себе в гости. Угощали домашним пирогом, абрикосовым вареньем и чаем.

Темнеет.
В прошлую ночь ко мне в сон пришли двое.
Оба — умершие. Тетя Марьям (она недавно умерла от рака) и мой любимый дедушка Анатолий, отец моей мамы.
Тетя Марьям спросила:
– Можно, твой дед к тебе подойдет? Он хочет повидаться. Меня послали за твоим разрешением. Он христианин, ты можешь его не принять.
Я ответила:
– Пусть заходит. Я скучаю. Я хочу его видеть!
И тотчас появился мой дорогой дед! Журналист–кинооператор.
Отменный сочинитель стихов и любитель розыгрышей. Мы поговорили.
Надо помолиться за них обоих. Это хорошие люди из моего прошлого.

Через 16 лет мне будет 33.

Вечер
Я довольна тем, как прошел праздник Ураза–Байрам.
Мы побывали в семи домах.
Получили бесчисленное количество поздравлений.
У нас были гости. Мы приняли всех с радостью. Смогли угостить.
Русские военные — смотрители дороги стреляли, но мало.
Будур.

9 декабря 2002
Попробую выучить азы французского языка по разговорнику. Может, мне когда–нибудь повезет? Всю ночь снился Париж!
Заходила на днях в редакцию местной газеты. Оставила свои  стихи, рассказы.
Обещали посмотреть.
Спросили, могу ли я написать статью? Сказала: «Попробую»!
Будур.

16 декабря 2002 
Привет! Опять в доме ни крошки. Пойду на базар, торговать.
Книги я приготовила с вечера.
Вчера к нам заходили девчонки Марьям и Хеда с каратэ.
Сказали, что Седа, нашла себе мужа и на тренировки больше не ходит.
Я читала им свои стихи, а они жевали сухари и слушали.

19 декабря 2002
У нас появилось электричество!!!
Вчера наш пожилой сосед–чеченец по прозвищу Анкел Бенс провел нам свет из своей квартиры. Он увидел, как я вечером писала контрольную для Института в холодном подъезде. Сидела не на своем третьем, а на первом этаже. Там есть маленькая лампочка.
Я  писала конспект в перчатках, так как руки мерзли.
Анкел Бенс предупредил, чтобы другие соседи не знали, откуда проведен свет!  Иначе ему не избежать скандала. Напряжение электрического тока у многих жильцов станет совсем слабым.
– Вы — русские, и это играет роль! — объяснил он.
Спасибо, сосед! По крайней мере, мы получили необходимую помощь. И пояснение получили без прикрас, честное. К этому человеку часто приезжает машина с друзьями.
Она всегда резко, с визгом тормозит. Украшена машина рисунками. Из багажника мгновенно появляются объемные сумки. В них какие–то пакеты. Маленькие, с белым порошком, похожим на стиральный, и пачки денег.

Ребята из группы каратэ и сэнсэй вернулись с соревнований.
Проиграли. Я вредничаю. Я рада!
Незнакомая женщина разговорилась со мной у дверей клуба, где проходят тренировки. Рассказала о своей семье. А я рассказала, как живу с мамой. Неожиданно она расплакалась и подарила мне 50 р. на сладкое! Но я купила макарон, сахар и чай.
Будур.

20 декабря 2002
Написали письмо известной целительнице Семеновой. Автору серии книг «Магия».
Может быть, она даст добрый совет, как выжить здесь?

24 декабря 2002
Получила пособие по безработице.
Детей, которых мы нянчили, не приводят. Результат — пустой подоконник.
Холодильников у нас с 1999 г. нет.
С соседом Джамалаем мы ездили на Северный базар. Торговали. Купили картофель — два килограмма! Если экономно использовать, хватит на неделю. Ура!
Около дома периодически стрельба! Бросают с «Вышки» гранаты! Опасно! У нас третий  этаж. Именно в нашем подъезде чеченская семья торгует водкой.
Это зелье русские военные берут ежедневно.
Недавно во дворе раздалась автоматная очередь. Без причины с поста «Вышки» военные расстреляли собаку с маленькими щенками. Они искали еду у мусорного бака. Бак стоит от нас через дорогу, у здания с российскими военными.
В это время (16:30) мама, я и соседи сидели во дворе на скамейке — совсем рядом.
Соседи дружно бросились наутек, а маму затрясло от негодования.
Она заорала на солдат с «Вышки».
– Какого хрена?! Вы что, играетесь? Рядом под плющом дети! Вам не видно?! Ироды!
К моему счастью, военные не ответили.

Скоро Новый год!
3 января начинается сессия. Проблема: нужны деньги на дорогу до Института.

На каратэ произошел инцидент. Марьям, отвлекая внимание, спросила:
– Ты не знаешь, где моя сумка?
Когда я отвернулась поискать ее сумку, она нанесла мне удар в живот.
Я сразу выдала ей «ответ». Было обидно.
Мы друзья?

Вечер
Негромко стучит пожилой чеченец, наш сосед Анкел Бенс.
Он делает крохотные отверстия в общей с нами стене.
Интересно, для чего? Подслушивать? Или чтобы разрушить ее?
Внезапность — часть победы.
Анкел Бенс живет, как и мы, на третьем этаже, но в подъезде рядом.
Вчера ночью неопознанный мной гражданин лез по нашей оконной решетке!
Решетке третьего этажа, стремясь попасть на четвертый — в чужую, запертую квартиру!
Знакомый голос Анкел Бенса давал со своего окна указания: куда лучше ставить ногу и за что следует держаться руками.
Сегодня выяснилось: из квартиры на четвертом этаже украли трехлитровые стеклянные банки.

Продолжаю
Я написала стихи и хочу отдать их твоим страницам, Дневник.
Позволь выразить тебе благодарность за то, что всегда был лучшим другом.
Только тебе я могу доверять.

Я елку нарядила, как когда–то,
В далеком и кровавом декабре.
И вспомнила российского солдата,
Убитого осколком во дворе.
 
Торжественное слово «ополченцы»,
В нем дух свободы, юности, мечты.
И сильные, бесстрашные чеченцы,
Штурмующие яростно мосты.
 
Тот снег в крови. Сгоревшие машины.
Как мародер приплясывал с мешком!
И труп ребенка на руках мужчины,
И женщину, накрытую платком.

Все это перед взором пролетело,
Я окна распахнула – тишина!
А сердце все страдало, все горело
В огне со страшным именем «Война».

25 декабря 2002
Была в гостях у Тодди. Мы пили чай с коржиками.
Что предлагал, на что сманивал?! Шучу, конечно.
Он — корректен. Но повторил: «Если дашь согласие стать моей женой — мы уедем. Здесь жить не дадут». Эти слова были так сказаны, что я поняла, — правда.
Мне от такого лестного предложения стало плохо. Тодди 52 года, как моей маме!
Сразу вспомнилась картина «Неравный брак» художника В. Пукирева. Вот наш портрет!
– Это выход! — сказала мама, узнав обо всем и сразу повеселев. — Будешь, сыта и одета!
Но я ответила:
– Нет! Я всего в жизни добьюсь сама.
Ко мне приходили девчонки из Института. Они писали контрольную. Помогала им. Они попросили на память мои стихи о Грозном. Конечно, написала.
Вчера я впервые покрасила волосы. Рассчитывала стать блондинкой. Оказалась — рыжей! Купила себе зеленые тени для глаз.
Наверно, поэтому хозяин книг Тодди так бежал за мной по улице, провожая, домой.
Обычно я не крашусь.

У соседки Чувырлы с четвертого этажа — горе.
Ночью военные в масках забрали ее зятя. Мужа Натали–Малики.
Перепутали с другим парнем. Одинаковыми оказались имена, а фамилию не спросили!
Это потом выяснилось. Говорят, его уже нет в живых.
У Малики–Натали через неделю должен родиться ребенок!
Полфат.

29 декабря 2002
27 декабря в пятницу (14:34) на остановке «Автобаза», взорвали Дом Правительства. Погибли люди! В основном сотрудники из обслуживающего персонала. Никого из большого начальства на месте не оказалось! Тема для расследования?
По одной версии, это сделали смертники–ваххабиты, заехав во двор на двух машинах, одна из которых точно была КамАЗ.
По другой версии — здание обстреляли ракетами со стороны совхоза «Родина».
Теперь уже два дня горит в той стороне школа № 7.
Мы — горячая точка на планете. Поэтому на Северном базаре было затишье.
Когда торговала, познакомилась с молодым чеченцем по имени Умар. Я сразу прозвала его Дракоша. Он родился в год Дракона. Парень сообщил, что несколько лет занимается по системе йогов. Он смеялся надо мной. Предлагал:
– Придумай новую религию, объединяющую всех людей, станешь Пророком! И на земле больше не будет войны.
Про себя он сделал следующее заявление–афоризм:
– Считаю, не нужно выходить из молитвы. Я, например, всегда в ней.
Богохульство? Насмешка? Постоянная связь с Богом?
Умар, в чеченской манере общения, специально сердил меня и дразнил. Говорил, как с маленькой. Я выяснила: он не читал Гомера, Аристотеля, Рериха. Но вдруг! Легко начал декламировать стихи Пушкина!
Проговорили часа четыре. Я сделала выводы: он человек с характером. Носитель различной информации. Увлекается магией и парапсихологией. Умеет хитрить. Расспрашивает о многом, ничего не говоря о себе. Ему место в спецслужбах!
Мы договорились о «заочном свидании» — телепатическом. Я буду «следить» за ним в пятницу, 3 января нового 2003 года, с 19:00 до 21:00 часа.
Для этого мне нужно войти в состояние покоя. Закрыть глаза, помедитировать, сидя в позе «лотоса», а потом просто наблюдать.
Сила мысли преодолевает сотни километров, и есть возможность видеть того, кто далеко.
Когда увидимся, расскажем, друг другу, кто, чем был занят, во что одет в «договорное» время. У меня подобные опыты были. Видеть получалось.
Зеленоглазый парень хорошо смотрелся. Аккуратность дополняла образ.
Я пришла домой и сразу написала стихи.

Ты не внушаешь мне доверья.
Ты гордый, хитрый. Ты — Дракон!
И в Рая светлое преддверье
Ты не летаешь испокон.

Твой дом — леса, моря и горы.
Ты не собака — есть с руки,
Людей пустые разговоры
Твердыне сердца не близки.

Рисуешь ты огонь, квадраты.
Рычанье пламени — твой зов!
Как твои родичи–пираты,
Ты в скалах ищешь лучший кров.

Зачем тебе земные карты?
Ты знаешь звездные Пути!
Душа твоя всегда азартна,
Но в ней святого не найти.

И когда ночью, одинокий,
Ты пронесешься, как стрела,
То взгляд очей твоих глубоких
Повторят только зеркала.

Царевна Будур








Дополнение:

Неизбирательное применение силы федеральными войсками
 в ходе вооруженного конфликта в Чечне
 в сентябре–октябре 1999 г.

Предварительный доклад

Составитель А.Черкасов, О.П.Орлов

1. РАКЕТНЫЙ ОБСТРЕЛ ГРОЗНОГО 21 ОКТЯБРЯ 1999г.

1.1 . Сообщения средств массовой информации

 Около 18:10 21 октября 1999 г. в некоторых районах Грозного прогремели взрывы; по сообщению корреспондента Ассошиэйтед Пресс Марии ЭЙСМОНТ, были убиты 118 и ранены более 400 человек.

 Один из взрывов произошел на грозненском центральном рынке. “По словам очевидцев, среди прилавков: где обычно идет торговля кожаной одеждой и продуктами питания” (Интерфакс). О том же сообщили корреспондены Радио “Свобода” (22–10–99, программа Liberty Live):
Андрей БАБИЦКИЙ: Удар по Центральному рынку Грозного, той его части, на которой торгуют не продовольствием, а одеждой, посудой, аппаратурой и прочим, застал людей под конец базарного дня, когда все после работы торопятся сделать необходимые покупки. Сегодня утром мы все побывали на рынке. … Целый квартал лоточков, будочек и навесов снесен взрывом.
Петр ВАЙЛЬ (ведущий): Иными словами, это был обыкновенный “колхозный рынок”, как это раньше называлось?
А.БАБИЦКИЙ: Да, это абсолютно обыкновенный колхозный рынок, там торгуют продуктами, а там, куда упала ракета, там торговали вещами.
 Мы находились у здания Генерального Штаба во внутреннем дворике. И в это время прогремели два взрыва, после чего мы спустились в подвал. Взрывы прогремели совсем недалеко от нас, буквально в 50–60 метрах, нас спасло то, что ракеты упали с внешней стороны здания и фактически ударили по фасаду.

 По словам заведующего отделением реанимации 9–й городской больницы г.Грозного, только туда
 “…поступили где–то в 17:15–17:20 [учитывая разницу по времени с Москвой в один час – прим. сост.] около 65–70 человек” раненых (НТВ, Сегодня, 22.10.1999).
А.БАБИЦКИЙ: Мы поехали в 9–ю городскую больницу, … и там мы застали чудовищную картину: залитые кровью полы и огромное количество раненых. Раненых, убитых, и умирающих прямо на наших глазах людей подвозили каждую секунду. Автобусы, микроавтобусы, легковые машины. Весь внутренний дворик больницы был заставлен машинами с тяжелоранеными людьми, которых не успевали вносить в больницу. Я скажу, что насчитал около тридцати человек, и не всегда было понятно, кто просто ранен, а кто уже мертв.
Хасин РАДУЕВ: Все ракеты взорвались в центральной части города, на Центральном рынке, торговые ряды которого функционируют практически круглосуточно – погиб 61 человек. В мечети поселка Калинина в часы вечерней молитвы оказалось около 60 человек. 41 погиб. Одна из ракет взорвалась во дворе единственного в Грозном действующего родильного дома. Жертвами стали 13 женщин и 15 новорожденных малышей. Еще 7 человек погибли от осколков на стоянке перед зданием роддома. Много раненых у Главпочты, где на автостоянке в момент взрыва находились несколько автобусов с пассажирами.

 Уцелевшие свидетели так описывают случившееся в районе рынка:
Диктор: “Местные жители говорили, что видели, как что–то взрывалось в воздухе.”
Жительница Грозного: “Три снаряда оттудова, три раза, и как будто в воздухе она взрывается, и потом эти осколки летят. … Не знаю, они в воздухе вроде бы взрывались.” (НТВ, “Сегодня”, 22.10.1999).

 Жительница Грозного Наталья ЭСТИМИРОВА в это время садилась в автобус 7–го маршрута неподалеку от бывшего здания почтамта. Услышав со стороны роддома звук взрыва и увидев ползущее оттуда бурое облако кирпичной пыли, пассажиры и бросились прятаться от обстрела в развалины напротив почтамта. Не успели они укрыться, как сверху над ними прогремели новые взрывы. Руины устояли, но те, кто не был защищен сверху перекрытиями, получили множественные осколочные ранения (Интервью H.Эстимировой М.Замятину и А.Черкасову, Москва, “Мемориал”, 25.10.1999).

 В телевизионных репортажах на следующий день были показаны разрушения на рынке и деформированные металлические обломки – по словам чеченцев, фрагменты ракет “земля–земля” –“огромные, полутораметровые осколки, маркированные цифрами и буквами кириллицей” (А.Бабицкий).

 По словам заведующего отделением реанимации 9–й городской больницы г.Грозного, только туда “поступили где–то в 17:15–17:20 [учитывая разницу по времени с Москвой в один час – прим. сост.] около 65–70 человек” раненых (НТВ, Сегодня, 22.10.1999).Списки погибших были неполны, так как родственники забрали многие тела для похорон, и неизбежно пополнятся, так как около ста раненых находятся в критическом состоянии. На следующий день начальник оперативного управления чеченских вооруженных сил Мумади САЙДАЕВ говорил о 137 погибших и свыше 250 раненых (Интерфакс).

1.2. Комментарии должностных лиц РФ

 В течение дня 22 октября должностные лица РФ разного ранга дали как минимум пять существенно различных комментариев к происшедшему накануне.

Руководитель Российского информационного центра Александр МИХАЙЛОВ в интервью утренней программе новостей телеканала НТВ заявил, что ни одного боевого вылета на Грозный самолеты федеральных сил накануне не совершали, не применялись и тактические ракеты земля – земля. МИХАЙЛОВ не исключил, что взрыв в Грозном стал результатом теракта, подготовленного самими боевиками.

Руководитель Центра общественных связей ФСБ Александр ЗДАНОВИЧ в интервью Радио России заявил, что Федеральная служба безопасности РФ не имеет отношения к взрывам в центре Грозного, в том числе на городском рынке, заметив, что у ФСБ
 “имелись данные о том, что на рынке складировалось оружие, боеприпасы, взрывчатые вещества. Более того, боевики, считая, что по скоплению людей не будет нанесен удар ни авиацией, ни артиллерией, складировали там большое количество боеприпасов. Поэтому мы не исключаем, что мог произойти самопроизвольный подрыв боеприпасов, приведший к гибели людей”.

Александр ВЕКЛИЧ, начальник объединенного пресс–центра федеральной группировки войск на Северном Кавказе, в интервью телеканалу ОРТ заявил, что в четверг в районе рынка в Грозном была проведена спецоперация против торговцев оружием.
 “По данным разведки, вчера в районе Биржа в городе Грозном был обнаружен рынок, на котором шла продажа оружия и боеприпасов террористам. В результате специальной операции рынок вместо с оружием и боеприпасами, а также торговцами оружия уничтожен. Особо хочу подчеркнуть, что операция проводилась вневойсковыми способами и без применения артиллерии и авиации”.

 Отвечая на вопрос, не пострадали ли в ходе “спецоперации” мирные люди, ВЕКЛИЧ сказал:
 “Вы знаете, в темное время суток мирные люди не ходят по рынку, где продается оружие бандитам и террористам, а сидят дома. Поэтому, там если и были пострадавшие, это были пострадавшие те, кто продает оружие и боеприпасы бандитам, обеспечивает их”.

 На пресс–конференции в Хельсинки председатель Правительства РФ Владимир ПУТИН сказал:
 “Могу подтвердить, что действительно имел место какой–то взрыв в Грозном на рынке. Но хочу обратить внимание представителей прессы на то, что имеется в виду не просто рынок в общепринятом смысле этого слова, имеется в виду рынок вооружений – так это место в Грозном называется. Это база оружия, склад оружия. И это место – один из штабов бандформирований. Мы не исключаем, что взрыв, который там произошел, является результатом столкновений между противоборствующими группировками”.

 Вместе с тем, он отрицал причастность федеральной стороны к происшедшему, и фактически дезавуировал слова А.ВЕКЛИЧА:
 “Есть информация о том, что проводилась какая–то спецоперация со стороны федеральных сил. Да, такие операции проводятся регулярно, есть основания полагать, что такая операция проводилась и вчера, но это никакого отношения не имеет к событиям, происшедшим в Грозном”.

 Наконец, начальник организационно–мобилизационного управления Генштаба РФ генерал–полковник ПУТИЛИН заявил:
 “Никакие удары в это время по Грозному не наносились, и вооруженные силы к этому делу непричастны. В связи с тем, что Грозный в настоящее время не контролируется Вооруженными силами России, подтвердить объективность первого заявления, которое было сделано, объективной возможности пока не представляется”.

 Тем самым ПУТИЛИН также дезавуировал заявление ВЕКЛИЧА.

 Эти заявления, в общем, не нуждаются в комментариях – ПУТИЛИН, ПУТИН, ВЕКЛИЧ, ЗДАНОВИЧ и МИХАЙЛОВ сами опровергают друг друга.

 Тем не менее, на следующий день “последним словом” федеральной стороны стала версия, вобравшая в себя три вышеприведенные; ее озвучил Валерий МАНИЛОВ, первый заместитель начальника Генштаба ВС РФ:

 Если говорить о самых последних операциях, в том числе о той, которая была проведена 21 числа, то это была невойсковая операция специальная, и она проводилась в ГРОЗНОМ. В результате этой стремительной специальной операции произошло столкновение между двумя крупными, давно враждовавшими между собой противоборствующими бандитскими формированиями, и самую острую фазу, кульминацию эта схватка между этими двумя бандами получила вблизи одного из очень крупных складов вооружения и боеприпасов. Этот склад находится, вернее сказать теперь, находился рядом с территорией, на которой продолжительное время осуществлялась торговля оружием, боеприпасами. На этом складе, как показывают оперативные разведывательные данные, было сосредоточено огромное количество самых различных боеприпасов, различных типов вооружения, в том числе и ракетного. Так вот, в результате этой интенсивной перестрелки, о чем мы сообщали еще и раньше, видимо один из залпов или трассирующих... произошло попадание в этот склад боеприпасов и вооружений, и произошел мощный взрыв. (НТВ, Сегодня, 23.10.1999, 19:00)

1.3. Выводы

 Как заметил В.ПУТИЛИН, комментируя случившееся на рынке в Грозном:
 Если бы туда упали эти ракеты или был бы рынок поражен тремя ракетами класса “земля–земля”, то поражения были бы абсолютно не такие ... (РТР, Вести, 22.10.1999, 19:00)


 Действительно, взрыв одного или нескольких компактных мощных взрывных устройств на уровне земли в данном случае исключен. Даже телевизионные репортажи позволяют сделать несколько выводов о характере поражения территории грозненского рынка:
Во–первых, в торговых рядах устояли все вертикальные элементы (стойки и т.п.), в то время как горизонтальные (навесы и перекрытия) снесены, расколоты, пробиты осколками;
Во–вторых, на крупных планах видны характерные следы готовых убойных элементов (шариков), используемых в шариковых бомбах, которыми, в частности, снаряжаются кассетные боеприпасы (как авиационные, так и боеголовки ракет), фугасный же эффект при взрыве был незначителен, постройки, видимые на экране, устояли.
Наконец, металлические обломки, которые демонстрировались в репортажах, похожи на фрагменты тактических ракет (управляемых или неуправляемых), допускающих кассетное снаряжание суббоеприпасами (в том числе и шариковыми бомбами).

 Телевизионные кадры и рассказ жительницы Грозного исключают версии ЗДАНОВИЧА о “самопроизвольном взрыве боеприпасов”, ВЕКЛИЧА о “специальной операции” и ПУТИНА о “столкновении между противоборствующими бандформирова– ниями”. Если бы одна из них была верна, то имели бы место взрыв на уровне земли и, соответственно, совершенно иная картина разрушений.

 Ранее в распоряжении ПЦ “Мемориал” уже имелась информация о применении в Чечне тактических ракет в кассетном варианте. 10–11 октября в ходе опроса беженцев из Чечни в лагерях в Ингушетии представителями ПЦ “Мемориал” и “Гражданского содействия” некоторые беженцы из Урус–Мартана говорили, что начиная с 8 октября в районе Урус–Мартана и села Рошни–Чу взорвались несколько ракет с кассетным снаряжанием. Но так как они, по–видимому, взорвались вдали от построек и скоплений людей и не привели к человеческим жертвам, беженцы не акцентировали на этом внимание. О том же сообщали и СМИ:
 … Используется и высокоточное оружие. Минувшей ночью по боевикам были выпущены 4 тактические ракеты земля–земля среднего радиуса действия. … (ОРТ, Время, 11.10.1999; 21:00)

 Таким образом, наиболее вероятным объяснением взрыва 21 октября в районе грозненского рынка является использование тактических ракет с кассетными боеголовками.

 Такое же мнение высказал в беседе с директором московского бюро Радио “Свобода” Савиком ШУСТЕРОМ и президент Ингушетии Руслан АУШЕВ (23–10–99, Liberty Live). Он отверг как смехотворную версию о взрыве склада оружия:
 Р.АУШЕВ: Я видел пожары на войсковых складах. Даже когда взрывались самые большие склады на Дальнем востоке – ну, один –два раненых. А тут такое точное попадание и столько трупов, и столько раненых. Понятно, для меня, как военного, что нанесли удар тактическими ракетами…

 По словам генерала АУШЕВА, в Ингушетии и Северной Осетии слышали, как пролетали эти ракеты, которые, по всей вероятности, были пущены с базы 58–й армии близ с.Тарское на территории Северной Осетии. Он выразил сомнение, что решение об ударах по Грозному могло быть принято на уровне командующего армией:
 Р.АУШЕВ: Нет, на самом верхнем. Все принимается на самом высоком уровне. … применялись ракеты “земля –земля” …, в принципе, носители ядерного оружия. Когда вопрос обсуждался, какие силы и средства будут задействованы, … когда операция планировалась, там дали добро. Я думаю, что президент об этом знает. Кто возьмет на себя ответственность без президента использовать ракетные войска?

Наконец, 26 октября 1999 г. в теллевизионной программе Евгения КИСЕЛЕВА “Глас народа” (телеканал НТВ) командующий группировкой федеральных сил “Запад” генерал–майор Владимир Владимир ШАМАНОВ признал, что взрывы в Грозном 21 октября произошли в результате ракетного удара, нанесенного федеральными войсками:
В.ШАМАНОВ: Видимо, были применены “средства старшего начальника”.
Е.КИСЕЛЕВ: Что такое средства старшего начальника?
В.ШАМАНОВ: Это могут быть или ракетные удары, примененные авиацией или сухопутными войсками, или высокоточное оружие.

На вопрос о том, кто имел право отдать приказ о применении таких видов оружия, последовал ответ:
В.ШАМАНОВ: Это вопрос не ко мне, это вопрос к вышестоящему начальству.
Е.КИСЕЛЕВ. Вы можете дать такой приказ?
В.ШАМАНОВ. Нет, у меня таких средств нет.

Таким образом, высшие должностные лица РФ и руководство Генштаба не только лгали, пытаясь скрыть причины взрывов в Грозном, но и несут прямую ответственность за массовую гибель гражданского населения.