Есенин повесился
На этом риторическом вопросе перейдём к официальной версии:
Есенин повесился сам!
Хотя и проводить столь масштабную работу, как при рассмотрении версии убийства Есенина, вряд ли целесообразно.
Достаточно «отзеркалить» аргументы pro и contra так, чтобы аргументы pro убийства стали contra суицид, а contra убийства стали pro самоповешения Есенина соответственно.
Пиксельное видение…
При этом предельного внимания заслуживает высказывание Олега Лекманова, данное в одном из многочисленных интервью, о неком «парадоксе» в обстоятельствах кончины Есенина.
Дословно не воспроизведу, но смысл в том, что версия убийства Есенина аутентична исключительно при вычленении какого-либо одного ситуативного обстоятельства из всей сложившейся картины.
Например, чем обосновать захват трубы правой рукой, если Есенин повесился сам? Или зачем предварительно резать руки, а затем лезть в петлю?
Если же рассматривать случившиеся события комплексно, без оценки отдельных эпизодов единой картины, «непиксельно», то единым аутентичным исходом становится то, что Есенин провесился сам!
Психика Есенина последних дней
Эту картину и попробуем восстановить пусть даже без должной доказательной базы, что называется, по наитию.
Но соответствующие описания предварим некими воспоминаниями современников Поэта о психическом состоянии Есенина последних дней.
«Чёрный человек… Чёрный… Чёрный!»
Первое. Георгий Устинов рассказывал [52]: «Был канун Рождества. Есенин пил мало, пьян он не был. Весь вечер читал свои новые лирические стихи.
Раз десять (!) прочитал «Чёрного человека»... Читая, Есенин как бы хотел внушить что-то, что-то подчеркнуть, а потом переходил на лирику – и это его настроение пропадало».
Неплохо Есенина «вштыривает»! Находясь в трезвом уме и здравой памяти («пьян он не был»), Есенин, как пономарь, читает «Чёрного человека» около десяти раз!
Что это? Авторский экстаз от осознания созданного шедевра (а «Чёрный» – реально шедевр!)? Или очевидное указание на стойкое поражение психики? Правдой «пахнет» последнее…
«Я в цилиндре стою… Никого рядом нет»
Далее. Воспоминания Василия Наседкина [53]: «Эта жуткая лирическая исповедь («Чёрный человек») требовала от него колоссального напряжения и самонаблюдения.
Я дважды (!) заставал его пьяным в цилиндре и с тростью перед большим зеркалом с непередаваемой нечеловеческой усмешкой, разговаривавшим со своим двойником-отражением или молча наблюдавшим за собою и как бы прислушивающимся к самому себе».
«Дважды»! И это только эпизоды, свидетелем которых стал Наседкин. А сколько таких эпизодов осталось «за его взором»?
«… Я один… И – разбитое зеркало…»
Продолжим. «Приехав в начале ноября на несколько дней в Ленинград, Есенин, находившийся во власти зловещих настроений «Чёрного человека», до полусмерти напугал своего приятеля Александра Сахарова, у которого ночевал:
Сахаров просыпается от навалившейся на него какой-то тяжести и чувствует, что кто-то его душит. Открывает глаза и с ужасом видит вцепившегося ему в горло Есенина. Отбиваясь, Сахаров окликнул:
- Что ты, Сергей, делаешь? Что с тобой?
Есенин трясся, как в лихорадке, спрашивая как бы про себя:
- Кто ты? Кто?
Сахаров зажёг свет. Есенин вскоре успокоился и опять уснул. Под утро ночевавшую компанию разбудил звон разбиваемых стекол.
Посреди комнаты стоял Есенин, в слезах, осыпанный осколками разбитого им зеркала» [54].
Ого! Есенин не только пассивно наблюдал за своим «Чёрным», свидетелем чего неоднократно был Наседкин [53], но и, как минимум, один раз действовал активно!
Не объясняет ли это отсутствие зеркала на правой двери платяного шкафа пятого номера «Англетера»?
… Я один…
И – разбитое зеркало…