Квантовая история

Тихон Рябцев
Очерк «Идеология и наука истории» затрагивает проблемы науки и заканчивается предложением финансировать исторические исследования через министерства обороны и иностранных дел. Это приближает очерк к научно-фантастическому жанру, и здесь он продолжается с расчетом на перевес науки над фантастикой. При этом на роли науки приглашается не только и не столько история, сколько современная теоретическая физика.

Для начала отметим, что элементарный объект внимания историка – событие, имеющее конкретное место и время. Уже в этом пункте наблюдается полная аналогия с понятием пространства-времени, лежащим в основе теории относительности. Разумеется, пространство и время присутствовали в физике всегда, но только теория относительности стала рассматривать их как единое четырехмерное пространство со специфическим методом измерения расстояния между точками (событиями).

Хотя события истории нельзя прямо отождествлять с точками математического пространства, нельзя отрицать и того, что вся наша жизнь (следовательно, и история) разворачивается в том же пространстве-времени, которое рассматривается в физике. Это пространство никоим образом не распадается на трехмерные подпространства «одновременных» событий, а расстояние между разными его точками может быть нулевым. И если признается реальность этого понятия, то тем самым история перестает «разворачиваться», поскольку в пространстве-времени уже все «развернуто». В этом мире прошлое и будущее сосуществуют.

Уравнения классической механики Ньютона основаны на понятии ускорения и потому инвариантны к направлению времени. Направленность появляется только при введении в уравнения сил, зависящих от скорости (такие силы имеют немеханическую природу – например, трение). В любом случае проблема детерминизма остается; в наиболее категоричной форме ее выразил П. Лаплас: если записать уравнения движения каждого элемента Вселенной, то можно вычислить ее состояние в любой момент времени. С тем же успехом можно записать одно уравнение, включающее координаты и импульсы всех элементов. Другими словами, будущее полностью определено настоящим (а настоящее – прошлым), и замена классической механики на релятивистскую не меняет этого положения.

Человеческое сознание (или подсознание) такой фатализм не устраивает, и оно получило неожиданную поддержку со стороны новой физической теории – квантовой механики, зародившейся одновременно с теорией относительности. Время в ней отделено от пространства, как в классической механике, однако пространство не рассматривается как классическое. Поэтому в квантовой механике нет векторов, хотя расстояние и энергия остались.

Понятие физической величины также подверглось глубокому пересмотру, даже краткое изложение которого здесь неуместно. Фундаментальное отличие квантомеханических величин состоит в том, что не любая их пара допускает точное совместное измерение: чем точнее измерена одна, тем неопределенней останется другая. Такую пару составляют, например, координата и импульс. С другой стороны, нет нужды измерять все соизмеримые друг с другом величины: они являются функциями одной из них.

Странно, что время в квантовой механике является … не квантомеханической величиной, а внешним параметром, как в классической механике (по крайней мере, я не смог получить полного разъяснения от знакомого физика, доктора наук). Это вдвойне странно потому, что пару «энергия – время» подозревают в такой же несоизмеримости, как у пары «координата – импульс». Впрочем, единого мнения о том, что конкретно следует понимать под несоизмеримостью энергии и времени, также нет. 

Самый главный тезис квантовой механики принадлежит философии не менее, чем физике. Он гласит: наблюдение меняет наблюдаемое. Для физика это означает, что любое измерение объекта характеризует не объект «сам по себе», а пару «объект – измеритель».
Что означает этот тезис для философии, мог бы сказать великий философ Г. Гегель, но он творил веком ранее новой физики. Один из наших современных историков, отвечая на вопрос: является ли факт основным в его работе, сказал: первична точка зрения на факт.

Философская система Гегеля не менее сложна, чем квантовая механика, и не менее охватывает мироздание, чем космология, но ее значение для естественных и точных наук еще не оценено в должной мере. Может быть, достаточно трудно понять и принять гегелевское «тождество бытия и  мышления», но тезис «Истина – это не отчеканенная монета, которую можно положить в карман» вполне ясен: истина – процесс, а не результат. Читатель, получивший высшее образование в Советском Союзе, косвенно соприкасался с мыслью Гегеля, когда изучал «Три источника и три составные части марксизма».

Далее, из существующей квантомеханической картины мира никак не следует трехмерность нашего видимого мира: если бы он имел любую другую размерность, квантовая теория была бы той же самой. Другими словами, размерность пространства также не является квантомеханической величиной, и трудно сказать, какой может быть «классическая механика» одномерного или десятимерного пространства. А если время не является квантомеханической величиной, почему оно одномерно?

Проблемы с размерностью подтверждаются и со стороны космологии, исследующей совсем другие масштабы пространства и времени. Наиболее известные ее гипотезы – о Большом Взрыве и разбегании галактик – сегодня подвергаются сомнению, в частности, из-за отсутствия центра разбегания и «игнорирования» галактиками закона всемирного тяготения. Действительно, откуда мог взяться этот центр, если в момент Взрыва пространства (как и времени) еще не было?

Человек, далекий от квантовой теории, может принять без доказательства возможное существование в ней такой величины, как «энергия Вселенной», которая в принципе описывает состояние Вселенной в любой момент времени. Следовательно, мы возвращаемся на исходную позицию: как бы физика ни описывала бы окружающий мир, он полностью «развернут» во времени.

Интуитивно или подсознательно вселенский детерминизм был выражен уже в древности: у греков его олицетворяли мойры, у римлян – парки, у северных германцев (скандинавов) – норны и вёльвы, у славян, видимо, – суденицы. Человек, принимающий детерминизм, просто плывет по течению времени и может даже восхищаться развертывающейся картиной. Он не склонен задумываться над тем, что «всё развернуто до нас», и можно ли наблюдать время так же, как пространство.

Что остается человеку, отвергающему детерминизм? Для христианина этих проблем нет: Бог даровал человеку свободу воли и, что бы ни говорили физики, будущее зависит от свободного выбора каждого в свое время. Атеист с этим утверждением согласится, исключив из него Бога, но тем самым встанет на Его сторону – сам Христос провозгласил: «Сын человеческий есть господин и субботы».

Эти слова были, казалось бы, ответом на частный и провокационный фарисейский вопрос. Однако они, как и другие речения основоположника христианства, имеют глубокий смысл, открывающийся человечеству постепенно, в течение веков. Сегодня мы можем понимать данный тезис как способность Бога (через свое человеческое проявление) изменять свое же пространственно-временное проявление (бытие), находясь вне времени. Действительно, такое изменение не может протекать в привычном для человека физическом времени, так как этот параметр уже интегрирован в картину наблюдаемого бытия.
 
Среди ученых единства мнений о детерминизме нет. Характерна переписка родоначальников новой физики: когда А. Эйнштейн написал Н. Бору: «Бог не играет в кости», то получил ответ: «Эйнштейн, не учите Бога, что ему делать».

Представление этих ученых о Боге имеет мало общего с традиционно-религиозным, но может сближаться с «абсолютным духом» Гегеля. Под ним философ разумел всю духовную деятельность человечества на протяжении его истории, которую толковал как всецело духовный процесс. Здесь тождество бытия и мышления Гегель формулирует как «Все действительное разумно, все разумное действительно», сводит развитие действительности (бытия) к познанию мироустройства (абсолютной идее), а реальную историю – к истории познания, т. е. к самопознанию абсолютного духа.

Соотнесение представлений старой философии и новой физики представляется не только возможным, но и полезным, если оно не сводится к механическому переносу физических законов в историю человечества. Историк должен трансформировать их применительно к предмету своего внимания, или пользоваться их философскими обобщениями. Например, тезис «наблюдение меняет наблюдаемое» для историка означает, что реальная история любого периода создается, в том числе, им самим – в самом широком смысле, включающем не только борьбу мнений, толкований, взглядов и т. п., но и позицию в идеологической войне.

В этой войне документы и первоисточники – лишь один из видов оружия. Не важно, к  какой категории отнести современный американский учебник географии, где Россия и Китай обведены одной границей и на территории России написано «Неразвитая территория». Или болгарский учебник истории для элитной прогимназии, где освободителем Болгарии от османского ига объявлен некий американский журналист (якобы его статьи подтолкнули освободительное движение и т. д.)

Если историю пишут победители, то в текущей битве за описание совсем недавних событий мы обязаны победить.